Избранное - Эрвин Штритматтер

Тут выступил вперед мистер Чарли. Он сказал, что позволит себе обратиться к зрителям с просьбой о небольшом вспомоществовании, дабы предоставить «живому фонтану» обильный ужин, ибо едва последняя капля воды вытечет из Мюльтона, ему необходимо как следует поесть, и эта еда — единственный за весь день прием пищи, который он может себе позволить, чтобы на следующий вечер вода выливалась из него по-прежнему чистая.

Это произвело на нас сильнейшее впечатление, и наши медяки с щедрым звоном посыпались в тарелку, протянутую нам с искательным взглядом мистером Чарли.

Затем мы узнали, для чего вкопан пыточный столб: мистер Чарли, укротитель медведей — теперь его называли мистер Чарли Винд, — покажет нам искусство освобождения от цепей, и обезвоженный директор сообщил, что искусство Чарли Винда вызвало сенсацию во всех столицах мира — в Париже, Лондоне, — а также в Большой Лусе, деревне, расположенной в десяти километрах от нашей.

Мистер Чарли облачился в бледно-голубое трико (колготки и майка, сшитые вместе, сказали бы мы сегодня) весьма сомнительной чистоты, это было видно даже при желтом свете керосиновых ламп, да и как могло быть иначе, ведь цепи и канаты были покрыты ржавчиной и смазкой.

Первую веревочную петлю вокруг тела мистера Чарли затянул сам директор, потом были приглашены «мужественные господа из публики», чтобы приковать мистера Чарли к столбу пыток.

В нашей деревне господ, кроме помещика, не было, но, ежели ярмарочному зазывале или бродячему циркачу они требовались, мы не чинились: в данном случае братья Потеры, все дни напролет работавшие на помещичьем поле, выступили в роли господ и, набросившись на мистера Чарли Винда, привязали его к столбу цепями и веревками.

Чарли Винд «накачивал» в себя воздух, почти ничего не выдыхая, и рассеянно наблюдал, как его приковывают, и только маленькие колоски его пшеничных усов подрагивали слегка, когда братья Потеры слишком затягивали цепи. Сердобольные деревенские женщины стонали, влюбчивая Мина Потер громко плакала.

Братья Потеры отошли от столба, Пильхер Карл, вечный пьяница и бахвал, крикнул:

— Вы его по всем правилам заарестовали?

Братья Потеры заверили: без посторонней помощи ему ни в жисть не освободиться и от столба не отойти. Пари на три бутылки пива, третья для артиста!

Директор ободряюще похлопал мистера Чарли по плечу: «Давай!»

Винд заворочался в своих оковах. Часть цепей сразу же со звоном упала на землю, вскоре Чарли высвободил руки, сбросить оставшиеся оковы было теперь пустячным делом.

Все это мистер Чарли проделал с грацией. Сострадательные женщины восхищались гибкостью героя. Винд скинул петлю с живота и вылез из груды спутанных цепей и веревок, лежавших на земле, и Мина Потер, сестра обоих кандальных дел мастеров, подошла к нему с букетиком маргариток, поспешно сорванных тут же на трактирном дворе.

Если Чарли Винд был белокожим цыганом, то Мина Потер со своими белокурыми курчавыми волосами и сочными губами, словно расплющенными ударом кулака, была белокожей негритянкой. Чарли Винд с поклоном принял у нее букет маргариток, и, когда их взгляды встретились, две близкие мысли закрутились облачком на ночном небе.

Деревенские парни загомонили. Для них Мина Потер была «пропащей», но, несмотря на это, они были просты, грубы и ревнивы, как быки.

По правде сказать, Мина Потер была уже далеко не молодой девушкой и ничто в любви не страшило ее, но любила она без расчета и без оглядки, а дочери мелких крестьян, чье поведение определяло деревенские нормы любви, отдавали себя только за прочное положение, за деньги и небольшую собственность.

Трико мистера Чарли Винда, освободившегося от оков, насквозь промокло от пота, и пятна ржавчины на нем потемнели; казалось, Чарли Винд потел кровью. Глава труппы протянул мистеру Винду выигранную на пари бутылку и тоном оратора на панихиде произнес: «За всяким началом следует конец», и зрители поняли — номер Чарли Винда означает конец представления.

Чарли Винд отошел в сторону и кивнул Мине Потер, а Мина Потер кивнула ему, а мы, «почтенная публика», расходились по домам, то и дело останавливаясь, рассуждая и споря о том, что мы видели, а над нами в ночном небе облака разыгрывали свое представление, не спрашивая, восхищает оно нас или нет.

На утро шахтеры снова натянули почерневшие от угля вельветовые штаны, надели рюкзаки с привязанными к ним рудничными лампами, батраки и крестьяне вышли в поле, а маленький цирк отправился своим путем.

Ничто на свете не исчезает бесследно: ни беглое движение руки, ни мимолетное слово. Так и странствующий цирк оставил следы в деревне. Во мне он пробудил желание укрощать хищных зверей или побеждать в борьбе медведей, Мирко Мацке готовился к танцам на проволоке, упражняясь на жердях, ограждавших выгон, а Альфред Майке хотел владеть искусством освобождаться от цепей, и мы привязали его к березке на лугу. Альфред освободиться не смог, и мы тоже не смогли развязать его, он весь посинел и начал кричать. Прибежала моя маленькая бабушка (ростом метр сорок пять сантиметров), прозванная нами деревенским сыщиком — она всегда и всюду поспевала вовремя. Бабушка спилила березку и освободила Альфреда Мейке от цепей и веревок.

Потом нам показалось, что впечатления от цирка поблекли и отступили, но они исчезли только с поверхности нашей жизни, продолжая оказывать свое влияние в ее глубине.

Спустя три месяца в деревне зашушукались, пополз шепоток, а потом заговорили в открытую: Мина Потер ждет ребенка. «Благословенно чрево ее», — сказал учитель. «В интересном положении», — шипели деревенские сплетницы. «Ветром надуло», — язвили парни.

Петер Потер, отец Мины, служил вторым кучером в имении, случалось, он заменял лейб-кучера и возил в город затянутую в корсет милостивую госпожу или ее рыжую дочку. Вывернутые губы, курчавые волосы и медленное соображение Мина унаследовала от Петера, у которого вечно болталась во рту короткая трубочка. На конец мундштука он надел резиновое кольцо от патентованной пивной пробки, чтобы его маленькая печка не вываливалась у него изо рта, если он задремлет на козлах.

Августа Потер волосы гладко зачесывала назад, а натруженные руки мыла по праздникам чисто-чисто, промывая каждую трещину. Все в жизни она встречала с постоянным изумлением: «И чего только не бывает на свете!» От матери Мина унаследовала прилежность в любви и скромность.

Мина родила девочку, маленького эльфа с курчавыми волосами матери и темными глазами отца.

«Отец твоего ребенка истинно ветер. Коротка твоя радость, зато долгой будет печаль», — говорила Августа. «Всего один раз качнет ветер ветви цветущей вишни, а ягоды созреют красные и сладкие», — подумала Мина, и это была философия ее жизни, но тем не менее она поглядывала вокруг в поисках кого-нибудь, кого могла бы любить одновременно с дочкой.

Ее дочку Карлу выхаживала вся потеровская семья, девочка росла складной и проворной.

А что делал Чарли? Он кочевал с маленьким цирком сначала по земле Бранденбург, потом по земле Мекленбург вплоть до самого моря, а потом повернул снова на юг, и в каждой деревне побольше цирк давал представление.

Чарли ухаживал за Амилой, дочерью директора труппы Мюльтона. Амила пела так красиво, она танцевала на проволоке с ярким зонтиком в руке, танцевала и пела, а ее прыжки на проволоке были легки и уверенны, как шаги горожанки по тротуару. Чарли мечтал: когда-нибудь они с Амилой поднимутся по наклонному канату на Эйфелеву башню в городе Париже.

Амила тоже любила Чарли, об этом знали все в труппе, но вместе они бывали считанные минуты. Те, кто думает, что жизнь в бродячем цирке отличается распущенностью, заблуждаются: Чарли и Амила, несмотря на всю свою любовь, были не ближе друг другу, чем свинопас и принцесса.

Чарли обязался директору труппы отработать за Амилу пять лет, получая только деньги на карманные расходы и отдавая все свои способности артиста цирку — чтобы на равных войти в семью Мюльтонов.

Хотя Чарли никогда не растрачивал сил зря, но от любовных приключений, выпадавших на его долю в пути, он не отказывался. Его любовь вспыхивала в ночи как метеорит, а наутро он отправлялся дальше, работал и ждал Амилу.

До сей поры Чарли никогда не доводилось вновь слышать о своих случайных невестах, но на этот раз, когда они двинулись на юг и очутились поблизости от Зандорфа, он вспомнил о ночи, проведенной с девушкой, похожей на белокурую негритянку. Чарли расспросил о ней и узнал, что она родила от него ребенка.

Чарли мог бы потихоньку убраться, обойти Зандорф стороной, но он не пожелал. Ему захотелось увидеть ребенка. Чарли повторился в нем, и он собирался теперь посмотреть, как это выглядит.

Когда Чарли вошел, в хибарке Потеров воцарилась растерянность, но, едва Мина бросилась обнимать его, Потеры — отец и братья — выросли между ними. Они столько раз проклинали его и посылали к черту, что теперь Чарли Винду полагалась трепка за его долгое отсутствие, та взбучка, без которой, судя по классической литературе, не обходятся зятья и шурья в самых благородных семьях.