Пристанище пилигримов - Эдуард Ханифович Саяпов

было бесполезно.

На 13 августа было назначено полное крушение надежд: я ошибся платформой и вместо поезда «Нижний Тагил — Адлер» случайно запрыгнул в вагон, на котором висела ржавая табличка «mortuis finem»…»

В дверь кто-то постучал. Я крикнул: «Кого там нелёгкая принесла?!!» И на пороге, словно фантастическая голограмма, появилась Анечка Лагодская. Она выглядела бесподобно в своей короткой плиссированной юбочке. Её рельефные ляжки и слегка изогнутые, как у всех танцовщиц, голени лоснились от загара. Сквозь облегающую маячку просматривалась небольшая, но упругая грудь. Чёрная, туго заплетённая коса была перекинута через плечо. У неё были натурально кошачьи глаза — так смотрит киска на мышку, перед тем как прыгнуть. Это была самая настоящая хищница. Глядя на эту шикарную бестию, я пытался понять, как она могла так расслабиться, что выпустила этого мышонка из своих лап.

— Ты чё так на меня смотришь? — спросила Аня.

— Как? — переспросил я, чуть шевельнув губами; скажу честно, я всегда робел перед этой девушкой.

— Извини, забыла одеть лифчик, — небрежно кинула она, и тут же поведала о цели своего визита: — Понимаешь, какое дело… Ко мне сестрёнки приехали из Тагила… Они такие умные, что я не знаю, о чём с ними говорить.

— Ты шутишь? — удивлённо спросил я, потому что такая самокритичность была ей несвойственна.

— Шучу, — подтвердила она и улыбнулась своей ослепительной улыбкой. — Ну можешь просто составить компанию, интеллигентно поддержать беседу, кинуть парочку глубокомысленных фраз, как ты это умеешь?

— Могу, — вяло ответил я, — составить компанию. Могу навести тень на плетень… в ясный день. Могу навалить целый ворох комплементов. Могу просто слушать, кивая головой. Я всё могу, только не понимаю зачем.

— Я просто их не очень хорошо знаю, — ответила Лагодская, сморщив уморительную мордочку, — чувствую некоторую неловкость. — Она выгнула пальчики и произвела жест неприятия, словно отталкивая своих сестёр.

— Мы никогда не были близки. Они, знаешь, всегда были такими заучками, — говорила она вполголоса, шкодливо оглядываясь на дверь, словно нас могли подслушивать, а я в это время «облизывал» её смуглые накаченные ляжки, её гладкие депилированные голени, без зазрения совести заглядывал в манящее декольте и как-то невзначай подумал о том, что любая девушка, даже самая красивая и желанная, со временем умирает для партнёра как сексуальный объект и превращается в обыкновенное анатомическое тело.

«По всей видимости, срабатывает наша полигамия, — объяснял я самому себя этот феномен. — С точки зрения природы самец не должен застревать в одной самке: это является непростительным расточительством в тот самый момент, когда вокруг бродят миллионы таких же точно самок, изнывающих от похоти и одиночества. Пускай она будет не такая красивая, не такая умная, не такая преданная, как твоя жена, но она будет другой, и в этом заключается её главное преимущество. Это же самый настоящий атавизм».

— Ну ладно, водку пить будем? — деловито спросил я.

— Ты что?! — зашипела она, выпучив свои зелёные кошачьи глаза. — Они такие правильные, такие благочестивые! Ну натуральные монашки! Тьфу! Даже тошнит от них!

— То есть они не пьют водку по утрам? — уточнил я.

— Они вообще не пьют водку! Тем более так рано.

— Ну ладно, тогда я принесу шампанского. Это же нужно как-то вспрыснуть.

— Эдик, не надо алкоголя, — умоляла Лагодская. — Принеси лучше что-нибудь сладенького к чаю.

Через пару недель Варнава уедет домой. Перед самым отъездом он спросит её в последний раз: «Ты со мной?» — «Ещё чего?! Да ты спятил! Я никогда не вернусь в эту дыру!» — будет верещать Лагодская, а он спокойно соберёт чемоданы и уедет в Нижний Тагил.

После бегства Андрея она поплачет недельку и закрутит новый роман с неким Ростиславом; его примут в коллектив на вакантное место танцора, а так же — на вакантное место очередного её поклонника. За стенкой возобновятся шумные оргии, а по ночам, сквозь дрёму, у меня будет возникать ощущение, что я опять еду в поезде под стук колёс и скрип рессор.

В наше время люди очень просто сходятся и очень легко расстаются. Жизнь прекрасна свои разнообразием. Никто никого не оплакивает. Никто никого не ждёт. Понятие «любовь» нивелировалось до фразы «займёмся любовью» и совершенно утратило свой первозданный смысл, который заключался в таких её проявлениях, как самопожертвование и преданность.

Отныне люди называют «любовью» стремление поиметь ближнего своего в разных позах и желательно в извращённой форме. Все хотят, чтобы их любили, и даже боготворили, но никто не хочет и не умеет дарить любовь. Цивилизация потребляет отныне лишь сублимированные формы, пытаясь упростить человеческую жизнь и ускорить её до предела.

Перед тем как явиться в номер 235 на «утренник», я поднялся в «Luna Coffee shop» и купил там двенадцать круассанов и шесть эклеров. Потом вернулся к лифту и нажал кнопку со стрелкой вниз. На следующем этаже дверь лифта распахнулись и внутрь вошла Анечка из Сургута. Она была в оранжевом купальнике и в сиреневом парео, через которое просвечивали её длинные ноги. В руках у неё была большая плетёная сумка.

— Эдик, привет! — воскликнула она. — А я собралась на пляж… Составишь мне компанию?

— А где твоя подружка? — спросил я.

— Ирка слегка приболела.

— Ну, а я не могу, золотце, — ответил я. — У меня сейчас ответственное мероприятие: развлекаю тагильских матрёшек.

— Что за матрёшки?

— Долго рассказывать.

— Ты сегодня в клубе будешь? — спросила она, когда лифт остановился на моём этаже.

— Не знаю, золотце… Наверно, буду, если не нажрусь раньше времени.

Пока закрывалась дверь, она крикнула мне в спину: «Увидимся!»

Проходя мимо зеркала в фойе, я вдруг остановился, увидев в нём своё отражение. «Как запущенный сад», — подумал я, глядя на свою угрюмая физиономию, покрытую густой чёрной щетиной. Волосы отросли и торчали клоками в разные стороны. На висках серебрилась неожиданная седина. Прошлым летом её ещё не было. У меня был абсолютно маргинальный вид: вытянутая майка, потёртые джинсы, грязные сланцы, посталкогольная тревога в глазах, отпечаток многодневного пьянства в виде «очаровательных» припухлостей на лице, и я уже начал замечать, что незнакомые люди, особенно девушки, смотрят на меня с некоторым пренебрежением. Таким взглядом, как правило, встречают плохо одетых людей в дорогих ресторанах и