Джин Грин – Неприкасаемый. Карьера агента ЦРУ № 014 - Гривадий Горпожакс

Они плыли кролем, и Джин нарочно держался немного позади Лота, но потом Лот нырнул, проплыл около десяти ярдов под водой и, вынырнув, оказался рядом с Джином.

– Отличная водичка! – сказал он, отфыркиваясь. – А на французской Ривьере сейчас плавать все равно что в супе с клецками: жарко, и народу прорва.

Джин заставил себя улыбнуться ему глазами.

Джин стал медленно ускорять темп. Лот не отставал, разрезая темную воду могучими гребками.

Пятьдесят метров… Сто… Теперь они оставили позади большинство ластоногих пловцов. Над речной волной стлались звуки мелодии из фильма «Шербургские зонтики».

Дальше! Дальше!..

Они по-прежнему плыли рядом. Джин вдруг почувствовал шестым чувством, что Лот вот-вот повернет назад.

– Так ты говоришь, что обгонишь меня на короткой дистанции? – бросил он Лоту. – Ну что ж! Ставлю сотню долларов против десятки, что я оставлю тебя позади!

Глаза Лота азартно вспыхнули.

– Идет! – Он приподнял голову над водой. – Плывем прямо вон к той церкви на том берегу.

Они рванулись вперед, вспенивая воду. Дальше! Дальше! На самую большую глубину! «Значит, Лот – „белый“ разведчик. А меня он сделал „черным“ разведчиком. Он – постоянный состав, а я – переменный. „Черные“ всегда проигрывают „белым“. Как бы не так! Только не в этот раз!»

Чтобы раззадорить Лота, Джин сначала вышел вперед, а затем стал понемногу сдавать.

До берега оставалось всего около сотни ярдов, когда Джин, чуть отстав от Лота, вдруг сказал:

– Лот! Лот!

– Что? Сдаешься? – спросил Лот, оглядываясь, но по-прежнему напрягая все силы, чтобы выиграть гонку.

– Лот! – сказал Джин громко и отчетливо. – Сегодня годовщина похорон отца.

– Джин… Прими мои…

– И я знаю, кто его убил!

– Кто, Джин? – спросил Лот.

– Его убил Красная Маска!

– Красная Маска?!

– По твоему приказанию, Лот. И за это я убью тебя!

– Ты перегрелся на солнце, Джин.

Несколько мощных взмахов, и Джин легко догнал Лота, кинулся на него.

Лот мгновенно, как акула, повернулся на спину, подобрал ноги и, взбурлив добела воду, отшвырнул Джина сдвоенным ударом ног в грудь.

Но в следующую минуту Джин подмял под себя Лота и, парируя опасный удар коленкой в пах, ухватил Лота мертвой хваткой.

Лот головой расшиб Джину нос.

– Да! Да! – прохрипел он в дикой ярости, глотая воду. – Я убил твоего отца и убью тебя, щенок!

Они дрались то над водой, то под водой, пуская в ход прием за приемом. Вот Лот увернулся в воде от удара ребром ладони, перешибавшего трехдюймовую жердь, и тут же попытался тремя пальцами разорвать аорту…

Джин ни на минуту не сомневался в победе. Его ненависть к этому человеку была так бесконечно велика и страшна, что не оставляла места для сомнения. Его гнев был холоден и расчетлив. А Лот, сознавая себя убийцей, дерясь за свою шкуру, впадал во все большую ярость, совсем растеряв обычную свою невозмутимость.

Джин видел, как бурно вздымается грудь Лота, как, задыхаясь, он отчаянно выплевывает воду, видел, как стекленеют вытаращенные глаза Лота, чувствовал, как слабеют его мышцы.

И, глотнув воздуха, Джин сжал Лота в железных объятиях, повис на нем мертвым грузом и тащил все глубже и глубже под воду. Вода, вначале светло-зеленая, пронизанная солнцем, стала серо-зеленой, потом темно-серой. В ушах все громче стучало сердце, в спершейся груди горел воздух.

Минута, вторая, третья…

Теряя последние силы, Лот вырывался и не мог вырваться из смертельного клинча. Он сознавал, что у него остаются секунды, и вложил весь остаток сил в последнее бешеное усилие. Но тщетно. Он не смог разомкнуть мертвой хватки.

Ниже, глубже тянул его Джин. Он и сам уже изнемог, но в эти последние секунды ему придало сил неожиданное и яркое воспоминание о том, как из-за Лота чуть не утонул он под баржей в Ист-ривер, как по милости убийцы отца готовился он к смерти в затопленном подвале штаба ЦРУ…

Лот оскалил зубы, норовя вцепиться в шейную артерию врага, но силы изменили ему. Воздух вырвался, пузырясь из его груди, как из проколотой шины. Крупная дрожь потрясла все его большое тело, и тело обмякло, обвисло, пораженное, как ударом тока, этой судорогой. Застыли выкаченные глаза.

Джин выпустил, оттолкнул тело врага, и оно медленно поплыло вниз, в неведомые потемки, а Джин стремительно, как выпущенный подводной лодкой буй, взмыл вверх. Только очутившись на поверхности, понял он, чего стоила ему эта схватка с Лотом. Он глянул в сторону берега и подумал, что вряд ли сможет доплыть до него.

К нему подгребал в лодке странно знакомый человек в тельняшке. Джин, мысленно возблагодарив небо, слабо крикнул и медленно, вяло поплыл к своему спасителю, с мучительным трудом вбирая воздух в натруженные легкие.

Одной рукой он ухватился за весло, другую протянул человеку в тельняшке. Но что это? Человек в мокрой тельняшке улыбнулся ему ослепительной – сто ватт, не меньше – белозубой улыбкой. Это был Вася Снежный Человек. Джину почудилось в последний миг перед тем, как потерять сознание, что и он стал погружаться в бездонную и мрачную пучину.

Джин не сразу пришел в себя. Сначала, всплывая из густого антрацитово-черного мрака в темно-зеленые подглубины сознания, он заново пережил свою схватку с Лотом, вновь услышал его угрозу: «Я убил твоего отца и убью тебя, щенок!» Вновь увидел выкаченные глаза Лота, когда тот, подобно огромной дохлой медузе, стал плавно уходить на дно.

Он огляделся – белый потолок, белая койка, белые халаты кругом.

В комнату медпункта вошел, на ходу надевая пиджак, Вася Снежный Человек.

– Очнулся? Вот и хорошо, – сказал он. – Господин Грин, вы арестованы!..

Джин Грин взглянул на руку – родинка исчезла.

Глава двадцать восьмая

Последний рывок

(Перевод В. А. и Г. П.)

С той же закономерностью, с какой солдату снятся сны солдатские, шпиону снятся сны шпионские. Джину в ночь после ареста снился сон необыкновенный – многосерийный, цветной, широкоформатный…:

Первая серия

Это был экспресс новейшего типа с кондиционированным воздухом, с белыми шторками, расшитыми украинским орнаментом; с голосистыми кареглазыми проводниками и даже с ночным чаем: Американская медицинская выставка переезжала в Киев. Джек Цадкин и Лестер Бивер ехали вдвоем в одном купе. Джин ехал один. В международных вагонах поездов такого класса купе рассчитаны максимально на двоих.

У Джина был хмурый, похмельный вид, и его приятели определили это состояние как «недобор».

– У меня есть бутылка виски, – любезно предложил Джину Цадкин. – «Старый дедушка»!

– А у меня русская водка, – устало сказал Джин.

– Что с вами, коллега?

– Набросался.

– Как это понять?

– Жаргон. По-русски это означает: набросал много рюмок спиртного в свою топку.

– Вы, однако, смею сказать, безупречно подкованы, коллега, – съязвил Цадкин.

– Вы мной недовольны, Джек? – В голосе Джина по-прежнему чувствовалась усталость.

– Я, собственно, на выставке с вами почти что не встречался. У вас, видимо, были дела поважней.

– Давайте лучше выпьем, Цадкин. Ваши корни, кажется, тоже уходят в эту землю?

– В принципе да. Третье поколение.

– О'кэй! Предлагаю русский стол. Приглашайте Бивера.

Поезд тронулся. В глубине перрона рядом с выходом Джин заметил рослую фигуру Лота. Мимо него с рюкзаком за плечами пробежал, по-видимому, опоздавший.

Джин стоял у открытого окна. Он подался вперед и увидел, как человек с огромным рюкзаком за плечами легко вскочил на подножку последнего вагона.

«Отчаянный парень», – подумал Джин и перевел взгляд на дверь, ведущую из закрытого перрона в город, – Лота уже не было. Не было, естественно, на перроне и Тони. Не было и не могло быть. Тони теперь не будет в его жизни никогда.

«А я? Куда я еду? В какую ночь? Кому нужны тени прошлого в чужом парке?..» «Тень, бросающая свет», – пришла на ум чья-то ироническая фраза. «Луч мглы» – есть такая джазовая пьеса.

– Где же обещанное? – услышал Джин голос Бивера.

– Все будет.

Он накрыл стол, вывалил все свои запасы. Кроме «рашен водки», красной икры и бородинского хлеба, была даже вобла в высокой жестяной банке.

– Ладно, давайте выпьем! – примирительно сказал Бивер.

– За Джина! За его сокрушительные «Эй-даблъю-оу-эл»![113] – воскликнул Цадкин и поднял руки.

– А я пью за его сверхурочную работу. За его неусыпную, неуемную деятельность на выставке, – на полном серьезе произнес Бивер.

– За женщин Джека Цадкина! – Джин сделал вид, что воспринимает все как должное.

– Пьем хоть за что-нибудь, – взмолился Бивер. А потом Джин попытался приучить своих коллег к вобле.