Грех во спасение - Ирина Мельникова

Он чувствовал, что слезы текут по его щекам, но даже не пытался вытереть их.

И как ни были горьки эти слезы, они очищали его душу, делали его мысли светлее, а чувства возвышеннее. И он понял вдруг, что не уйдет с этого берега, пока не найдет Машу. Живую или мертвую, но он будет искать ее и день, и два, и три, пока ноги в состоянии держать его, пока бьется его сердце, пока работает его мозг...

Дмитрий с трудом встал и опять отправился вдоль берега, едва передвигая ноги, с неимоверным усилием преодолевая боль, раскалывающую череп и грозящую свести его с ума. Механически он переходил от одного камня к другому, от одной кучи наносника к следующей, еще более высокой. Уже и месяц появился на небе, озарив все вокруг мертвенным светом, а он брел и брел вдоль берега, постепенно теряя остатки надежды на счастливое завершение своих поисков.

Он отрешенно смотрел себе под ноги и не сразу заметил, что берега понизились, разбежались, а водный поток разлился широко, привольно. Пороги перешли в спокойный слив, и река словно присмирела, умерила свой пыл и неукротимое стремление к разрушению.

Дмитрий медленно опустился на песок. Он прошел по берегу в одну и в другую сторону не менее пяти верст, но так ничего и не обнаружил. Ночной сумрак затруднял поиски, но он решил добраться до следующего переката и уже там подыскать себе место, где можно переждать самое темное время суток.

Шатаясь от слабости, он опять поднялся на ноги, сделал несколько осторожных шагов, покачнулся и, чтобы не упасть, схватился рукой за выступавшее над водой корневище гигантского дерева. Тошнота подступила к горлу, он закашлялся, стараясь избавиться от неприятных спазмов, согнулся в поясе и вдруг прямо у своих ног увидел в воде расплетенную наполовину женскую косу. Холодный пот выступил у него на лбу, ледяные струйки скользнули по вискам, а сердце сжала такая невыносимая боль, что он едва не задохнулся. Какое-то мгновение он не мог сдвинуться с места от ужаса. Его мозг отказывался воспринимать увиденное, и только одна-единственная мысль гулко стучала в его виски, отзываясь в сердце мучительной болью: «Нет, только не это! Она не могла погибнуть! Господи! Это слишком несправедливо, если она погибла!»

Он торопливо опустился на колени и заглянул под валежину. Маша лежала рядом с ней, по шею в воде. Одна ее рука продолжала держаться за обломок ветки, вторая была закинута за голову. Ее ладонь была полна песка. И Митя подумал, что она, вероятно, была еще жива, когда поток выбросил ее на берег. Спазмы вновь сжали его горло, слезы потекли по щекам. Она пыталась бороться за жизнь, и, возможно, окажись он здесь немного раньше, сумел бы спасти ее. Он осторожно подвел руки под почти невесомое девичье тело, поднял его и, чуть не падая от слабости, вынес на песок. С Машиной одежды, с волос струилась вода. Дмитрий стер капельки с дорогого, мертвенно бледного лица, взял в руки ее ладони, поцеловал их и сложил на груди. Потом встал перед ней на колени, слегка приподнял ее голову и прижался в последний раз к губам своей единственной и неповторимой, самой дорогой и любимой женщины, с которой ему уже никогда не придется свидеться на этом свете.

Он ласково коснулся этих когда-то таких горячих, податливых губ, слаще которых ему не приходилось целовать, и прошептал: «Ненаглядная моя, тебе недолго быть одной! Скоро я приду к тебе!» Он опустил голову Маши на песок, долго смотрел на ее милое лицо, не изуродованное даже смертью, стараясь запомнить его надолго, вернее, до того времени, пока сам не покинет этот мир, потому что ничто уже не удерживало его здесь... Он вздохнул, опять склонился над Машей, чтобы поцеловать ее еще раз, и вздрогнул. Ему почудилось, что девичья грудь поднялась и испустила слабый вздох, а левая ладонь соскользнула и упала на землю. Пальцы девушки едва заметно шевельнулись и зарылись в песок.

– Маша! – закричал Митя и приник ухом к ее груди. Сердце не прослушивалось, но билась тонкая, почти неосязаемая пальцами жилка на шее. – Господи! Маша! Маша! Жива! – Глотая слезы, он растирал ей руки, дул в лицо, пытался делать искусственное дыхание, но Маша по-прежнему не шевелилась, и только жилка под подбородком затрепетала сильнее, словно наполнилась жизненной силой.

– Маша, милая, любимая, только не умирай! – Митя снял с нее мокрую одежду, завернул девушку в свою рубаху, потом в куртку, поднял на руки и огляделся по сторонам. Куда идти? Где найти подходящее убежище, такое, чтобы ночная прохлада не застудила его любимую, а он бы сумел согреть ее, привести в сознание?

Ночная темнота, рассеянная бледным сиянием месяца, придавала и самой реке, и нависшим над ней обрывам, обломкам скал, ольховой чаще, берегам, забитым наносником, какой-то жуткий, почти мистический облик.

Проваливаясь по колено в песок, Митя быстро миновал берег и углубился в лесную чащу. Усталость и изматывающая его слабость отступили, он ощутил неожиданный прилив сил. Какое-то непонятное чувство заставляло его все дальше и дальше уходить в глубь тайги. Там оказалось теплее, чем на открытом месте. Да он и сам разогрелся от быстрой ходьбы. И по-прежнему чувствовал себя так, будто только что народился на свет. И, прижимая Машу к груди, более всего на свете хотел, чтобы жар его тела хотя бы немного согрел девушку, растопил леденящий холод, овладевший ее телом. Изредка он останавливался, приникал к ее шее губами, убеждаясь, что она жива. Теперь он различал Машино дыхание, а тело ее стало более гибким. В какой-то момент Митя даже уловил едва заметное движение. Это шевельнулась ее рука, которую он закинул за свое плечо.

– Только не умирай, Машенька! Я так люблю тебя! Только не умирай! – твердил он как заклинание, пробиваясь сквозь чащу, минуя завалы камней; переходил вброд многочисленные ручьи и болотца, карабкался на увалы и спускался в распадки – и все это без всякого роздыху, без единой остановки. Он спешил неведомо куда, торопился унести любимую подальше от того страшного места, где они чуть не приняли гибель, где навсегда пропали в темных глубинах Аргуни Антон и Васена...

Низкий туман опустился на тайгу, и теперь Митя шел словно по облаку, проваливаясь в него выше колена. Холодные струйки сбегали по его спине, слипшиеся от пота волосы свесились на лоб, лезли в глаза, но он не останавливался даже для того, чтобы отвести их с лица. И совсем не удивился, когда впереди в мутной пелене увидел вдруг дрожащее красное пятно – отсвет далекого костра. Он просто не мог не появиться! И Дмитрий пошел еще быстрее, не думая об опасности. Впереди костер – значит, там люди, тепло, еда, там спасение!

Но за несколько десятков шагов от огня он будто очнулся, остановился, пытаясь разглядеть, есть ли кто-нибудь около костра. Он понимал: те, кто его развел, не опасались, что их заметят, значит, это не казачья засада, а, вполне возможно, охотники или одинокий бергал, забредший в эти дикие края в поисках золота.