Цветы в Пустоте - Александра Сергеева

　　 Тссс, только не кричи. Сейчас тебе кричать нельзя, — упредил его порыв знакомый мелодичный голос, единый из двух. — Иначе они умрут.

　　 В то же мгновение до того непроницаемые стены по обе стороны дороги стали прозрачными, и Сильвенио, приняв то, что полчища насекомых в этот момент схлынули с его лица, за знак, открыл глаза и огляделся, отплёвывая вторженцев. За завесами темноты, теперь похожими на чёрное стекло толщиной в несколько метров, он увидел людей. Они его, впрочем, явно не замечали: кто-то спал прямо на земле (на полу?), кто-то листал какие-то бумаги, кто-то мирно разговаривал — он не слышал, о чём. Один человек играл на скрипке, ещё двое что-то чертили на больших исписанных формулами листах. До Сильвенио смутно доносились только отзвуки далёкой скрипичной мелодии, большинство же звуков завеса успешно поглощала.

　　 Вот тебе девять человек, чьими сознаниями мы можем управлять. Они все находятся под нашим контролем в реальности, и сейчас мы создали небольшую общую сеть, соединяющую нас с тобой и с ними одновременно. Самое смешное — они даже не подозревают, что сейчас происходит. Они не видят и не слышат тебя — пока. Однако, если ты закричишь, застонешь, заплачешь, пусть даже очень-очень тихо, как ты умеешь — то они тебя услышат, потому что мы усилим любой звук, поступающий с твоей стороны. А когда они тебя услышат — мы убьём их. Тех, кто попробует придти на помощь через сознание, как-нибудь отзовётся — мы убьём в первую очередь. Тех, кто останется равнодушным, сочтя это за галлюцинацию — чуть позже, но всё равно прикончим. Но… — голос резко смягчился, интонации стали почти утешающими, как будто этот голос принадлежал родителю, успокаивающему плачущее дитя, или любовнику, помогающему возлюбленной. — У тебя есть выбор на этот раз. Ты можешь в любой момент — абсолютно любой! — прекратить всё сам, стоит тебе лишь попросить. Если ты попросишь, всё тут же закончится. Правда, в этом случае это будет равносильно тому, чтобы добровольно шагнуть в так сильно пугающую тебя темноту, и тогда мы будем считать, что ты всё-таки сдался в итоге, после всего того, через что ты прошёл. Выбор за тобой, малыш. А пока… а пока мы позабавимся.

　　 Копошение жуков, замерших на всё время речи Близнецов, возобновилось с новой силой. Пауки тоже стали ещё активнее, ещё настойчивее. Мошкара всё слеталась и слеталась, и Сильвенио совсем скоро оказался полностью погребён под горой насекомых, которые безостановочно лезли буквально во все доступные отверстия. Сильвенио судорожно дёргался, пытался вырваться или хотя бы стряхнуть их, но вросшие руки и колени не давали ему особой свободы движений — и всё это время он молчал. Тысячи и десятки тысяч тварей населяли его и снаружи, и внутри, он ощущал каждое их движение, мириады маленьких острых ножек разрывали верхние слои эпидермиса и слизистых, и его уже давно тошнило, ему хотелось кричать и рыдать от собственного бессилия, потому что они проникали в самые интимные места, и это было мерзко-мерзко-мерзко даже для него, повидавшего уже благодаря Аргзе так много, это было омерзительнее всего, что ему довелось видеть когда-либо — но он молчал, молчал и давился вместе с пауками беззвучными всхлипами.

　　 Только, как оказалось, это ещё было не самое страшное, что его ожидало.

　　 Самое страшное началось, когда бесчисленные насекомые начали пожирать его изнутри.

　　 Он в полной мере почувствовал себя деревом, сплошь наполненном термитами от корней и до макушки. Насекомые грызли всё, до чего могли добраться там, внутри: вены, капилляры, кости, мышцы, хрящи, внутренние органы. Добрались и до артерий, и Сильвенио упал лицом вниз, истекая кровью — к сожалению, все жуки и пауки прекрасно обходились и без воздуха, продолжая грызть его даже тогда, когда их затапливало. У него начались обширные внутренние кровоизлияния; от боли, ужаса, нехватки воздуха и усиливающейся тошноты он ослеп и оглох, и им овладело вдруг спасительное, блаженное безразличие ко всему происходящему. И он уже не видел, как они возятся чёрно-красной живой массой в заливающей жёлтую дорогу серебряной крови, как они прогрызают себе в нём путь наружу, как появляются на его теле сквозные дыры, как от него остаётся один остов — который тоже исчезал довольно быстро.

　　 Не видел — но продолжал всё чувствовать. И молчал.

　　 Паника вернулась к нему только тогда, когда он уловил настойчивую щекотку уже где-то под черепом. Это было так странно и так жутко — ощущать, как что-то пробирается в самый мозг, обычно защищённый от всего плотной черепной коробкой. Сильвенио неожиданно пробил неадекватный смех: его так и тянуло громко сказать своим мучителям, что в головном мозге поверхностных нервных окончаний нет и быть не может, что они немного перестарались в своём желании сделать всё максимально достоверным, что это уже чересчур бредово даже для них. Но он молчал, нелепо и неуместно улыбаясь во весь полный жуков рот. А потом он ощутил щекотку и возле сердца.

　　 Он только издал совершенно беззвучный истерический смешок и…

　　 ***

　　…проснулся.

　　 Зря.

　　 Близнецы всё ещё насиловали его вдвоём, и Сильвенио устало закрыл глаза, ожидая, пока всё закончится. Его догадка оказалась верна: они сейчас заполняли иллюзию реальными объектами, хотя могли обойтись и без этого. Конечно, здесь никаких жуков, пауков и прочей мелкой живности не существовало, но с их умениями совсем просто было приукрасить даже самые слабые и имеющие мало общего с нужными ощущения. Так, две их свободные руки — не те, что держали его голову — беззастенчиво бродили по его обнажённому телу, и там, в иллюзии, наверное, именно это вызывало такое реалистичное ощущение полчищ насекомых на его коже. Остальное же… об этом не следовало даже говорить.

　　 Только когда они оба отстранились от него, оправляя одежду и тяжело дыша, он решился открыть глаза и оглядеть себя. Теперь, будучи обнажённым, он мог убедиться, что тело почти полностью осталось чистым: в тот же день, как он попал на этот корабль, Близнецы магией вылечили и его плечо, раненое на поле боя, и все мелкие ссадины и ушибы, так что у него не осталось исчезающих следов даже от Аргзы, не говоря уже о более поздних. Правда, сейчас они его всё-таки повредили и физически тоже. Лилео, мурлыча от наслаждения, облизала свои тонкие пальчики, покрытые тёмным вязким серебром — она была не особенно осторожна, как и Лилей, но ему облизывать было нечего, и он только утешающе гладил Сильвенио по коленке. Двигаться Сильвенио не мог, и сейчас он в кои-то веки видел плюс в том, что ему никуда не нужно было идти.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});