Флот в Белой борьбе. Том 9 - Сергей Владимирович Волков

его со всех сторон. Большая часть людей была пересажена на него, наши парусники были взяты на буксир и потянулись за ним в виде длинного хвоста, оркестр поместился на мостике, мы расцветились флагами и в таком виде, при стечении всех жителей села Логань, к вечеру вошли в канал и встали около имевшейся у села плавучей пристани.

Тут я узнал от Пышнова все подробности. Оказалось, что, подходя к Логани, он связался с конным разъездом александрийцев, которые сообщили ему, что при их приближении большевики ушли из села на север, оставив у пристани пароход. Пышнов тотчас им завладел и послал нам навстречу.

Дня через два рано утром мы получили другой подарок. Стояла чудная летняя погода; кругом тихо волновались необозримые камыши, море было совершенно спокойно, и я только что принялся за чаепитие, когда вдалеке послышался характерный стук моторного двигателя, явно к нам приближавшегося. Мы насторожились, приготовившись к встрече незваных гостей. Но вот из-за камышей показывается какой-то моторный катер, за ним другой, а на буксире три шхуны Мелешкевича. Этот бесценный человек за ночь прошел далеко вперед к Астрахани, атаковал врасплох мирно спавшие катера и привел их к нам, заставив работать неприятельских мотористов под угрозой немедленного их расстрела. Судьба нам улыбалась, мы становились все сильнее, и вместе с тем увеличивалось наше стремление двигаться на север.

В дальнейшем нам удалось захватить разными путями последовательно еще два маленьких парохода, одну парусно-моторную шхуну и еще один небольшой моторный катер. Я предвидел в ближайшем будущем нехватку людей для укомплектования эскадры. Появилась возможность установки на взятых судах мелкой артиллерии и пулеметов. Наконец мы подходили уже к самому входу в Волгу, и по вечерам, на северо-восток от нас, загорался ярким блеском обозначавший этот вход маяк Четырехбугорный. Становилась необходимой периодическая разведка устьев Волги, и ввиду этих обстоятельств я просил начальника флотилии о присылке ко мне офицеров и команды, а также хотя бы двух 75-мм морских пушек и гидроплана.

Капитан Мелешкевич доложил мне между прочим о большом подъеме среди крестьян прибрежных сел. Они высказывали сожаление, что не имели оружия и не могли нам содействовать, и в моем очередном донесении я просил также о присылке нескольких ящиков с ружьями для местных партизан. Помимо усиления таким образом операций против большевиков, эта мера могла привлечь местное население на нашу сторону.

Здесь я должен вспомнить, что штаб нашей флотилии относился к нам довольно холодно, чтоб не сказать более. В течение всей моей экспедиции я не получил из Петровска ни одной пушки и ни одного пулемета. Не было прислано также никаких пополнений людьми, если не считать двух мичманов, перебежавших к нам в Петровск от красных из Астрахани. Перепадали мне и мелочные моральные уколы. Так, в один прекрасный день взамен всего того, что нам действительно было необходимо, я получил от капитана 1-го ранга Сергеева приказ, в котором мой отряд переименовывался в транспортный, то есть, значит, небоевой. Как будто деятельность его могла зависеть от того, как будут нас называть в тылу. Все это раздражало, и я хорошо помню, как в одном из последних моих донесений я написал, что «с горечью должен доложить, что в течение всего своего похода я не столько опасался неприятеля, сколько собственного тыла». Ящики с ружьями, впрочем, я получил также очень скоро, но от сухопутного командования, бывшего все время очень внимательным к нашим нуждам.

Между тем темп боевых действий ускорялся. Это чувствовалось. По мере продвижения генерала Драценко вперед было ясно, что надвигаются какие-то решительные события. Мы получали временами советские газеты из Астрахани. Там нарастало тревожное настроение. Начинали писать о «деревянном флоте». Некоторые газеты бахвалились и изрыгали обычные насмешки и ругательства, другие, наоборот, ставили нас в пример своим войскам и писали, что «деревянным флотом управляют железные люди».

Появились первые перебежчики – главным образом мастеровые обширных астраханских судостроительных мастерских. Многие из них поступили к нам на службу и были очень полезны. Они утверждали, что население Астрахани ждет белых как освободителей, что в городе начинаются голод и болезни и что они уполномочены своими товарищами сообщить нам, что, как только мы придем в Астрахань, рабочие будут ремонтировать наши суда безвозмездно, лишь бы им давали хлеб, который в данное время на исходе. Вместо него отрывали какие-то корни, перетирали их с молоком и потом пекли лепешки. Это кушанье называлось «чилим». Я его пробовал и весьма не одобрил. Эти же перебежчики сообщили нам, что в городе почти нет врачебной помощи и что дети заразились сапом, который, распространившись с ужасающей быстротой, поразил их несколько тысяч. Тогда прославленное рабоче-крестьянское правительство отделило всех сколько-нибудь подозрительных в этом отношении и расстреляло их из пулеметов.

С другой стороны, выяснилось, что Москва была очень недовольна местными военно-морскими действиями большевиков, которыми заправлял какой-то товарищ Сакс. На смену ему должен был прибыть «сам» знаменитый Раскольников в сопровождении бывшего кадрового офицера – изменника и негодяя капитана 2-го ранга Альтфатера488. Узнал я также и некоторые фамилии наших возможных будущих противников. Стыдно писать, но нельзя замолчать того факта, что среди них встречалось немало старых честных морских имен, недостойные носители которых мне были лично знакомы. Тут был и капитан 2-го ранга Унковский489, Георгиевский кавалер и преподаватель артиллерийского класса в Кронштадте, и бывший флагманский артиллерист Черноморской минной бригады, старший лейтенант Аовенецкий490, и гвардейского экипажа фон Рейер491. Все это я мог узнать из приказов, тоже доставленных мне из Астрахани. Там же прочел я и о моем двоюродном брате Александре492, сыне полного адмирала Сиденснера – еще совсем юном мичмане, командовавшем у большевиков отрядом быстроходных катеров. Я не подозревал, что нравственное разложение так глубоко проникло в среду наших русских «сливок», и сознание это угнетало и оскорбляло. Я видел, что борьба предстоит ожесточенная, и мне казалось необходимым напрячь все силы и всю волю, чтобы остановить этот процесс разложения.

Я назначил выход в море на 15 июня. План мой сводился к следующему. Помериться с большевиками силами в открытом бою я пока не смел и думать. Располагая несколькими миноносцами 2-го и 3-го ранга, переправленными к Астрахани из Балтики, враг был настолько сильнее меня, с моими жалкими шхунами и несколькими захваченными пароходами, что при первой же схватке от нас полетели бы перья. Меня только удивляло, почему красные до сих пор не выходят в море для активных операций, и я приписывал это недостаткам их личного состава. Мой отряд спасало мелководье, на котором