Время скорпионов - D.O.A.

Какой ценой? Ценой расставания и грусти.

15.01.2002

Покинув площадь Бастилии, около двух часов ночи Линкс направил свой мотоцикл на улицу Рокет. Он на обычной скорости миновал ее, не обгоняя троих холостяков, медленно движущихся, вероятно, в поисках последнего бара, где бы они могли закончить вечер. Четыре пустых пикапа между улицей Лапп и «Франпри».[271] На тротуарах полно бездомных, до самого его дома. Многовато для этого времени года. Слишком много новых рож, слишком молодых, слишком здоровых. Не очень отмеченных следами, отличающими бездомных пьяниц, каковыми им хотелось бы выглядеть. Они были очень бодры, они наблюдали. Такими же внимательными глазами, как у него за зеркальным козырьком шлема, закрывающего лицо и голову.

Внимание.

Поравнявшись со своим домом, Сервье разумно прибавил скорость и обошел идущий перед ним автомобиль. Когда он выехал на улицу Келлер, она была пустынна. Никакой автомобиль его не преследовал. Этого мотоцикла никто не знает. Его, впрочем, тоже никто не знает, за исключением Шарля, и он был убежден, что теперь это вообще не проблема.

Он готов расстаться с этой жизнью, ему нечего от нее ждать.

Верный своим привычкам, Ружар проснулся рано. В кухне он включил кофейную машину и, пока напиток проходил через кофеварку, пощелкал информационные каналы телевизора с приглушенным звуком. LCI, iTV, Euronews, CNN, Sky News.[272] История о бретцеле-убийце рассмешила весь мир. Судебные круги и прессу во Франции по-прежнему волновала отставка следственного судьи. Политики отводили глаза и занимались своими делами, старательно оговаривая друг друга перед президентскими выборами.

Журналист налил кофе и включил мобильный. Голосовые сообщения. Десяток. Он начал прослушивать их. Много чепухи. «Стереть». Амель. Очень неуверенный голос. «Привет, это Амель. Я…» «Стереть». Поль. «Тебе бы стоило завтра прийти в редакцию. У меня новости». Завтра — это сегодня. Его собрат будет в редакции с раннего утра, возможно с восьми, как обычно. Значит, и он тоже.

Когда Ружар вышел на улицу, шел дождь и приятное ощущение после только что принятого горячего душа скоро превратилось лишь в далекое воспоминание. Его хорошее настроение улетучилось окончательно, когда нос к носу он столкнулся с Амель. С прилипших к лицу молодой женщины мокрых волос стекала вода. Глаза были опухшими и красными. Разумеется, недостаток сна. Возможно, к тому же она еще и плакала. Ружару вспомнилась великая сцена слез из третьего акта «Звезды сцены».

Молодая женщина нерешительно приблизилась к нему:

— Я знаю, что разочаровала тебя, но я могу…

Журналист поднял руку, чтобы прервать ее.

Амель настаивала:

— Дай мне хотя бы сказать тебе, что…

— В нашем деле нельзя бояться облажаться, милочка. Меняй работу, поверь мне, у тебя нет того, что здесь нужно.

Ружар попытался обойти Амель, но она преградила ему дорогу. Он грубо оттолкнул ее:

— Отвали, я не могу терять время на таких дур, как ты! — И он ушел.

Амель растерянно смотрела ему вслед. Внезапно ощутив упадок сил, она оперлась о стену. Вот уже трое суток она не спала, боялась за себя и своих родителей. Даже переехала к Соне, чтобы скрыться от опасности. После прихода однажды вечером того человека она ни разу не видела, чтобы кто-то бродил возле ее дома. И все же она ощущала чье-то присутствие, за ней следили. Ей необходимо с кем-нибудь об этом поговорить. На мгновение Амель посетила мысль прийти в издательство и еще раз попытаться заставить Ружара выслушать ее. Или хотя бы поговорить с Клейном. Но она тут же отказалась от этой идеи. Так она добьется только одного: будет выглядеть еще более нелепо. Им обоим и дела до нее нет.

Никому больше нет до нее дела.

Ружар обнаружил Поля у себя в офисе, который он делил с четырьмя другими журналистами. Один из них был уже там, и, чтобы спокойно поговорить, двое заговорщиков направились к кофейному автомату.

— Так вот, существовал некий доверитель, действовавший от лица Общества оперативной обработки, управления и надзора, и теперь я знаю кое-что еще о получателях платежей. В частности, об одном из них, название которого чаще всего встречается в твоей распечатке.

— Кто это?

— «Некстстэп». Это некое товарищество, основанное на совместной деятельности участников, на английский манер. Конторы в Лондоне, а домицилирование[273] на Джерси.[274]

— Акционеры?

— Не известны… Пока.

Ружар в задумчивости покачал головой:

— А что именно они делают?

— Вот это как раз я могу тебе рассказать, они… — Поль не успел договорить.

У дверей редакции раздались взволнованные голоса, среди которых выделялся голос Мишеля Клейна. Послышались крики, звук отодвигаемых стульев. Оба журналиста устремились на шум, чтобы посмотреть, что происходит. Около двух десятков мужчин в штатском и полицейские в форме осаждали помещение.

Обыск.

Ружар увидел, что директор издательства нервно беседует с какой-то худой невысокой черноволосой женщиной с суровыми манерами. Клейн сильно жестикулировал и, оглядываясь по сторонам, кричал об огласке. Когда их взгляды встретились, возникла секундная неловкость, затем он ткнул пальцем в сторону своего репортера.

Худышка кивнула и направилась к Ружару:

— Бастьен Ружар? Я судья Бомгарли. Мне бы хотелось с вами побеседовать. — Она повернулась к трем сопровождающим ее сыщикам. — Эти господа проводят вас к вашему рабочему месту. Я присоединюсь к вам, как только улажу кое-какие детали с господином Клейном.

16.01.2002

Закутавшись в одеяло, Амель сидела на диване в Сониной гостиной. Еще одна бессонная ночь. Она ощущала себя загнанной в угол, окруженной со всех сторон, неспособной в одиночестве нести свою тайну или открыть ее кому бы то ни было. Слишком опасно и слишком неправдоподобно. Она постоянно думала о Сервье. Он больше не давал о себе знать. И она за это на него сердилась. И злилась на себя, что сердится. Он чудовище. Худшее из худших. Он должен заплатить. Хватит уже об этом, но она пока не представляла, как забыть эту историю. Он дал ей уйти и не вернулся за ней.

Или к ней.

В шесть часов, не выдержав, она на цыпочках направилась в кухню. Подруга еще спала, и Амель прикрыла дверь, чтобы не разбудить ее. Поставив чайник, она включила радио, нашла информационный канал и подошла к окну.

Город постепенно просыпался.

Главное сообщение выпуска новостей касалось банковского скандала, в который оказались замешаны многие французские учреждения, подозреваемые в сокрытии масштабной системы отмывания денег между Францией и Израилем. Засвистел чайник. Амель бросила в чашку пакетик чаю и рассеянно продолжала слушать. Комментатор упрекал иронично представленного как «пока не кандидат, но уже почти» первого министра в его слишком запоздалых желаниях. Затем сообщали об окончательном итоге взрыва на юге Франции. Амель налила воды. На мгновение ее внимание привлекла информация об обыске в помещениях редакции Ружара, но ни одной конкретной детали, касающейся обстоятельств или определенных лиц, не прозвучало, а хроникер пустился в долгую обличительную проповедь о необходимости свободы прессы и сокрушительных ударов, обрушиваемых на нее законодательством, чтобы заставить ее замолчать. Амель уже десятки раз слышала подобные речи от некоторых преподов, а особенно студентов Школы журналистики. И даже подписывалась под ними. Теперь они ее утомляли. Они напоминали ей о том ее образе, который она больше не могла выносить.

Радио продолжало перечисление больших и малых бедствий.

Прошлой ночью огонь уничтожил здание в районе Тюильри. Сожалели о каком-то материальном ущербе и одной жертве, шестидесятилетием мужчине по имени Шарль Стейнер, названном бывшим чиновником Министерства обороны, перепрофилировавшимся на частную практику. Очевидно, огонь застал его в помещении Общества оперативной обработки, управления и надзора, где он задержался, чтобы поработать.

Чашка Амель упала на пол и разбилась.

Обыск, прессу снова будоражит. — Согласно открытой судебной информации, дело сектора сбыта оружия вчера приняло новый оборот, когда представительница судебной власти, судья Бомгарли, которой поручено расследование причин нарушения тайны следствия, потребовала обыска в редакции еженедельника. Представительница судебной власти искала доказательства факта сокрытия журналистами Полем и Ружаром имеющихся в их распоряжении конфиденциальных деталей, относящихся к тайне следствия. Речь шла о перечне транзакций, произведенных Люксембургской компенсационной палатой, уже привлеченной к ответственности судьей Бомгарли. Здесь мы подходим к одному из важнейших пунктов в работе журналистов: где начинается и где заканчивается свобода информации? Напомним, что Европейский суд по правам человека уже неоднократно обвинял Францию в подобных юридических практиках…