Короли рая - Нелл Ричард

36

Эллеви, дочь Аслау, вкусила первой. Первые Матери Орхуса со своими семьями, столичные вожди и высокопоставленные сестры почтительно взирали и ждали.

– Прошу, – жестом пригласила Эллеви после надлежащей паузы, и вокруг столов засуетились Гальдрийские воспитанницы, наливая из серебряных кувшинов в серебряные кубки. Старшие женщины подняли их и выкрикнули «Зисэ!» (что означало «здравие», но, возможно, как знала Эллеви, было просто именем Зифа на древнем языке) и выпили очищенное картофельное вино.

Ритуал Возрождения – праздник Горы – Орден проводил и отмечал в первый день весны, как делали мужчины и женщины пепла с незапамятных времен. Конечно, в этом году он выдался поздно, и уж точно не в первый весенний день, если судить по солнцу. Но никого из присутствующих в зале это не смущало.

– Во имя Богини, – сухо сказала Эллеви, взмахом руки велев мяснику приступать, и низкородный, но высокооплачиваемый мастер ножа распорол своим клинком жертвенную овцу, собрав большую часть крови в поддон «на потом».

– Во имя Богини! – воскликнули только мужчины, так как убивать и разрушать предназначалось им, а вождь, который принес животное, просиял от должной гордости.

Остальные стукнули кубками в знак признания, и, хотя собравшиеся здесь мужчины были соперниками, их голоса и смех наполнили зал похвальбами об их сыновьях, вассалах, матронах и подвигах. Этим вечером поединков не будет. Слава богам.

По традиции на весеннем празднике мужчина должен спать в отдельной постели, у отдельного очага, иначе его ждал целый год невезения, так что пьянство – разумная необходимость.

Вдобавок это было самое плодовитое время года. Двойняшки были практически обеспечены, даже тройняшки рождались часто – поэтому, следуя обычаю и прагматизму, недавно кровившие матроны воздерживались от плотских сношений, а если уже имели сожителя, спали в одиночку пару дней или даже недель, готовясь к празднику. Теперь, на пиршестве, старухи будут шутить и заводить похабные беседы, а юные румяные матроны – пытаться улизнуть домой со своими Избранниками до захода солнца в надежде снискать Божью милость.

По обеим причинам все мужчины пребывали в отличном настроении. Большинство Избранных робели бы в присутствии такого количества высокородных матрон и жриц, но здесь были величайшие вожди в мире.

Даже у самых ничтожных было достаточно вассалов, чтобы окружить копьями богатый хутор и потребовать дань. Они могли, стоило им захотеть и не встретить сопротивления, убить работников землевладелицы, ее родню мужского пола, ее партнера – и могли оставаться, пока та не откупится от них или не Изберет их главаря. Традиционно захватчики оставались жить на этой земле и заявляли свои права, на деле обладая всеми ее богатствами, хотя официально они не владели ничем. Только закон препятствовал подобному, но законы можно искажать.

Круглый год мужи, собравшиеся ныне в Зале Гальдры, дрались как дикие псы или готовились драться. Каждый день они принюхивались друг к другу, постоянно выискивая слабость, или предательство, или просто удобный случай, готовые рискнуть своей жизнью или жизнями своих приверженцев ради большей славы, большей влиятельности и, следовательно, большего почета и внимания со стороны матрон мира и большей награды в посмертии.

– Матриарх.

Вождь Бальдер первым засвидетельствовал почтение Эллеви. Он опустил свое огромное тело, чтобы откланяться в плечи, его раздутое брюхо выпятило куртку, а темные волосы упали на лицо.

– Ваша племянница на сносях, но шлет свои приветствия. Она ждет новых детей к следующей луне, если вы захотите навестить и дать благословение.

Бальдер был сожителем племянницы Эллеви и одним из примерно десятка вождей, чьи имена она знала, хотя и не назвала его из соображений политики. Она улыбнулась и склонила голову в знак признательности.

– Благодарю, великий вождь. Да хранит тебя Бог и да принесет тебе славу. Передай моей племяннице, что для меня будет честью навестить ее в новолуние.

Здоровяк снова поклонился и отвернулся, поднеся к губам винный мех, и всласть отпил еще до того, как сел. Это можно было бы счесть грубостью, но подразумевалось лишь как храбрость и показуха для соперников. Эллеви промолчала и сделала вид, будто не заметила – агрессивность мужчин не представляла для нее угрозы.

Следом приблизилась дюжина воинов помельче, почти в порядке важности, и жрица задалась вопросом, сговорились ли они, или такая естественная иерархия просто им свойственна. Почти десять лет управляю ими, а они все так же сбивают меня с толку.

Она улыбнулась этой мысли и наблюдала за трепетом мелкого вождя, которого как раз благословляла, напоминая себе всегда быть бдительной в своих жестах.

Затем приблизились все младшие матроны первых семейств Орхуса. Некоторые явились с партнерами и уже беременные, другие в одиночку и высматривали перспективных мужчин или оценивали соперниц. Они заискивающе восхищались кольцами, платьем и волосами Эллеви – хотя она давно утратила собственную красоту и носила одежду своего ранга, – упоминая родичей, детей или планы на будущее, прежде чем получить ее благословение.

Женщины постарше выпендривались меньше и в основном говорили о своих урожаях или поддержке. Старшее поколение знало, что это просто ритуал, и не заморачивалось игрой в политику.

И конечно, последней явилась Вальдайя, дочь Вальды. Ее тонкие белые волосы лежали сальными нитями на морщинистом скальпе, и она тяжело опиралась на трость, пока ее любимая внучка вела ее вперед. Большинство взглядов следило за ними.

Она, ее дочери и сестры владели самыми большими полосами земли от Северного моря до горы. Само собой, они принадлежали к Вишан – королевской крови из рода полубогов – и завлекали великих мужчин своим именем, своими лошадьми, оружием и серебром. Сотни воинов жили со своими семьями на земле женщин Валан, и поэтому любой вождь, завоевавший их благосклонность, получал сотни присягнувших мечей, не пошевелив и пальцем. Дочери Валан делили между собой не менее двадцати влиятельных вождей, меняясь партнерами, детьми и домами так же часто, как обычные женщины менялись одеждой.

– Прости меня, кузина, что не кланяюсь.

Вальдайя коротко кивнула и не потрудилась добавить «спина разболелась», что наверняка все равно было ложью.

– Конечно, дитя. Да благословит Богиня тебя и твою семью. – Эллеви подчеркнула слово «дитя» с наслаждением. Она не часто использовала обращение, дозволенное ее титулом, но была всего на пару лет моложе и значительно здоровее.

– Моя родня уже неделями засевает землю и утробы, кузина. Твое благословение подзапоздало.

Симпатичная девица, держащая свою бабушку за руку, принялась заинтересованно рассматривать одну из половиц, а Эллеви улыбнулась, дабы скрыть свою злость, в равной мере ненавидя и уважая дерзость этой женщины.

– Я помолюсь, чтобы Богиня простила их нетерпеливость.

– Молись о дожде, кузина, если вообще молишься.

Вальдайя лишь моргнула вместо того, чтобы кивнуть, затем указала палкой, направляя свою сопровождающую обратно к их столу. Эллеви выдохнула. Будь они в пределе слышимости других, помимо внучки, ей пришлось бы ответить на выпад и выйти за рамки. Но наедине она пропустила это мимо ушей.

Дабы отвлечься, она махнула своим прислужникам, веля начинать ритуал очищения, и те высыпали в очажную кладку торф. Сразу же взвились клубы серого дыма, но гости не удостоили это вниманием, разве что закашлялись и опустили головы. Никто из мужчин даже на секунду не умолк в знак почтения, а из женщин-спутниц лишь немногие одернули их.

Конечно, Эллеви уже привыкла к отсутствию у них набожности. По правде, ее не очень-то заботило, во что они верят и даже как ведут себя или что говорят в своих собственных домах. Но на публике – особенно здесь, в святом месте, в окружении слуг и меньших жриц, она ожидала благочестия.

Если точнее, она ожидала пылких проявлений религиозного рвения, покорности ритуалу и обычаю и немного долбаной почтительности к Ордену и его положению. Когда она получала все это, то с радостью была спокойной и терпеливой – с радостью позволяла земным слугам Нанот осуществлять руководство Ее землями в относительном мире и по своему усмотрению. Но, подобно свиньям, предоставленным самим себе в хлеву, правящие круги Орхуса с каждым днем становились предсказуемо грязнее, упиваясь собственным навозом со все более наглым, безудержным злорадством, покуда их вонь не оскверняла все вокруг. Время от времени их требовалось мыть.