Особенности эльфийской психологии (авторская версия) - Татьяна Патрикова

В подарок брату он выбрал сотовый телефон. Какой-то особенный и, как нам сказал продавец, очень модный. Андрей заплатил за него, потом отнес в какой-то маленький магазинчик и попросил красиво упаковать. Все время, что мы шли с ним по улице, я цеплялась за его руку. А почему, собственно, нет, ведь сегодня я его девушка? Он терпел. Причем видно было, что именно терпит. Неприятно. И бесит. Но я очень старалась сдерживаться и не унижаться. Потому что если бы наорала на него, обиделась и ушла, как мне того хотелось, это было бы очень унизительно. Поэтому я осталась.

Когда мы закончили с подарком, и Андрей спрятал красиво упакованную коробку в пакет, первое, что я сделала, заставила его свернуть с оживленной улицы в небольшую арку и в буквальном смысле слова приперла к стенке.

– Объясни мне, почему ты так со мной? – накинувшись на него, вопросила я. И за этот вопрос мне не было стыдно. Напротив, я бы еще как следует врезала бы этому угрюмому парню, которым словно подменили известного мне Андрея.

– Как? – психолог изумленно захлопал глазами. Неужели, и правда, не понимает?

– Ведешь себя так, словно я у тебя что-то вроде обузы, от которой избавиться жалко, но держать при себе тоже не комильфо.

– Где ты только таких словечек нахваталась? – примирительно спросил он и даже попытался улыбнуться. Но, когда Андрей протянул руку к моему лицу, я демонстративно ушла от прикосновения. Еще чего не хватало. Я тут, понимаешь, настроилась на полноценный скандал, а он так неуклюже помириться пробует!

– Еще пару раз с твоим переводчиком похожу и, чувствую, что и не такого нахватаюсь!

– Да, ладно тебе, Ирин, я просто…

– Что просто? Бесишься, что сам себя загнал в рамки, которые стали тесными, когда появилась я? – слова вырвались помимо моей воли, и, неожиданно, попали в точку. Он вздрогнул и перестал улыбаться. Я угадала, это я сразу поняла.

Андрей отвел глаза. Я стояла возле него и смотрела, каким напряженным он стал, словно тетива лука, из которого Барсик когда-то учил стрелять Ира. Сейчас, когда вместо него я, это кажется таким далеким, таким чужим.

– Что ты от меня хочешь? – прозвучало надтреснуто.

Я даже поежилась от такого его тона. Пришлось подумать, подобрать слова и ответить:

– Я – человек, если ты не заметил. Пусть только на этот день. А еще я девушка, которая тебе понравилась, так? – он не стал спорить с этим утверждением. – Давай вообразим, что у нас есть только этот день. Почему нет? Почему мы просто не можем поиграть в свидание и симпатию?

– А если игра перерастет в нечто большее?

– Завтра меня уже не будет. Ты не успеешь всерьез влюбиться, – убежденно сказала я.

– Да, наверное, – он натянуто улыбнулся. – А ты?

– И я, – шагнув ближе, поняла, что уже не могу позволить отступить ни ему, ни себе. Поздно. Слишком поздно. Такой уж у меня характер. Легкий и живой. Мне нужны эти чувства. Его чувства ко мне. Я хочу их заполучить, хотя бы на этот день.

Андрей посмотрел на меня, а потом начал склоняться, неотрывно глядя в глаза. Я ждала. Я хотела. Я знала, что так и будет еще в тот момент, когда впервые увидела себя в зеркале и осознала, что это я. Такая, какая есть. Настоящая.

Он вжимал меня в стену, и мне было все равно, что я могу испачкать свои светло-голубые джинсы и кремовую ветровку, потому что его губы были теплыми и такими настойчивыми, что от их поцелуев кружилась голова. Вспугнула нас какая-то женщина, на вид я бы ей дала лет двести, может быть, чуть моложе. Она прошла под аркой, в которой мы укрылись от посторонних взглядов, и проворчала себе под нос что-то про окончательно распустившуюся молодежь. Я про себя подумала – завидуй молча, неудовлетворенная старушенция, хоть на вид она и не была так уж стара. Зато Андрей тут же отстранился от меня, посмотрел сияющим взглядом изголодавшегося по женской ласке мужчины и потащил меня за собой в какой-то местный парк.

Уныло у них тут, хоть и осень, и деревья все в пестрой листве. Зато почти безлюдно. Андрей сказал, что пятница. Последний рабочий деть, и многие еще на работе. Поэтому так тихо. Только молодые мамаши с младенчиками в каких-то особых экипажах на колесах прохаживались туда-сюда по унылым осенним аллеям. Неухоженным и неуютным. Мы спрятались за пожелтевшей листвой клена, как назвал мой психолог это дерево кустистой наружности, и еще долго целовались в свое удовольствие. Не думая ни о чем. По крайней мере, я точно была не способна думать в этот момент. Да и Андрей трезвостью мыслей не отличался. Он каждый раз с таким сожалением отстранялся от меня, и с такой жадностью накидывался снова, что даже сомневаться не приходилось. Я ему нравлюсь. Очень-очень нравлюсь. И мне, не стесняясь, хотелось петь и плясать от счастья.

Потом, обнявшись, мы около часа бродили по этому парку. Вышли к прудам. С берега пустили несколько 'лягушек' плоскими прибрежными камешками. Потом переместились к лодочной станции, Андрей рвался покатать меня на лодке, заявляя, что в их мире это считается крайне романтичным жестом. Мне оставалось только фыркать, имея свои представления о романтике, и идти за ним.

Лодочная станция оказалась закрыта. Андрей расстроился. Я – нет. Мне совершенно не хотелось на воду. А вот поцелуев хотелось все сильнее и сильнее. Мы спрятались за покосившимся домиком станции, и снова начали целоваться. И только трель мобильного телефона, донесшаяся из кармана Андреевской куртки, отрезвила нас.

Звонила его мама. Спрашивала, к скольки часам нас ждать, а то гости уже начали собираться. Андрей сказал, что можем подъехать хоть через полчаса. И мы поехали.

Метро – удивительная вещь. Поезда, ходящие под городом, меня отчаянно заинтересовали. Думаю, будь на моем месте Ир, он задал бы куда больше вопросов, чем я. Но я ведь девушка, разве мне положено интересоваться техническими деталями? Я и не интересовалась. И, как мне кажется, Андрей был этому очень рад.

У него дома мне не понравилось. И виной всему его родители. То, как смотрела на меня его мать, женщина, выглядящая удивительно старо для такого молодого сына, как Андрей. То, как пытался разговаривать со мной его отец, хмурый дядька с внешностью тролля. Одутловатый и пухлый. С круглым, как бок силицийской груши, животом и неопрятными темными усами с проседью. Мы сидели за столом, накрытом в небольшой комнатке, которая, если присмотреться, была даже чуть больше, чем та, что в квартире Андрея гордо именовалась залом. Народу сюда набилось, как хримзей в бочку. Я смотрела на всех них. Пожилых, побитых жизнью, слишком старых для таких юных деток, как Андрей, его брат и сестра, и думала о том, что именно эти люди обидели его, прогнали из своего дома, заставили жить отдельно. И изнутри поднималась ярость. Мне было обидно за него.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});