Обжигающая спираль (СИ) - Горовая Ольга Вадимовна

Можно было с точностью до секунды назвать тот момент, когда из раздавленного горем отца Самойленко превратился в полковника СБ.

На Руслана, немного прищурившись, смотрел собранный и прозорливый человек, казалось, способный читать мысли собеседника. И пусть под глазами Михаила Николаевича все еще лежали тени, пусть за эту ночь он постарел лет на двадцать — что-то в словах Руслана заставило того выпрямить спину и задуматься.

— Коля тебе не дядя, — тихо заметил он.

— Нет, — так же кратко ответил Руслан, отведя глаза и уставился в окно, на пасмурное, облачное небо.

— Он имеет отношение к аварии, в которой погибли твои родители, — вновь не спрашивая, констатировал полковник.

Рус хмыкнул и кивнул.

— Давайте, мы потом поговорим об этом, Михаил Николаевич, — тихо предложил он. — Когда с насущным разберемся. Дело давнее и уже пустое. Да и ради Светы, я ему все простил, — передернув плечами, и немного скривившись от боли в ране, Руслан поднялся со стула на котором сидел. — А сказать, что Маша не заслуживает наказания — не могу, она подняла руку на мою любимую женщину, и на моего ребенка. Для меня она и преступник, и сумасшедшая. Не смогу я ее пожалеть.

Полковник кивнул и поднялся следом. И как и попросил Руслан, не добавил больше ни слова о Писаренко.

— Как полковник — я понимаю, даже как отец — ужасаюсь тому, что она сделала, — Михаил Николаевич хрустнул суставами пальцев. — Только…, тяжело это Рус. Так тяжело, что и самому злейшему врагу не пожелаешь, — добавил он.

А после, кивнув Руслану напоследок и сказав, чтобы если выйдет, он приехал вечером — не помешает, Михаил Николаевич ушел, сквозь раскрытую дверь пару минут посмотрев на спящую Свету.

Сам вечер и разговор семьи, к которой теперь относился и он, с Машей — Руслан предпочел бы забыть. Да только такие события, к сожалению, навечно врезаются в память.

Хотя Свете и ее родителям было во стократ тяжелее.

Маша совершенно не считала себя виноватой. Сложно было представить, каким именно образом мысли крутились в ее мозгу. Да только ей не казалось странным или ужасным тот факт, что она «заказала» собственную сестру.

Наоборот, Мария просто сочилась злобой. Виновными были все — и Света с Ромкой, которые перетягивали на себя внимание родителей с самого ее детства, и сами родители, и даже Лис, который не сумел как следует выполнить задание. Досталось и Бондаренко, посоветовавшему ей такого некомпетентного убийцу.

Даже в том, что Павел отвернулся от нее — Маша считала виновным кого угодно, только не себя и свои действия.

Это могло показаться смешным, если бы не было настолько горько и страшно.

Такие претензии звучали для Руслана, да и для любого нормального человека, вероятно, до того абсурдно, что он не мог не задуматься о здравости идеи Писаренко, с помещением Марии в стационар. И при всем при этом — она смотрела на родных совершенно адекватным и осмысленным, ненавидящим взглядом.

В конце концов, так ничего и не добившись, Михаил Николаевич ушел на кухню, где все это время сидел Николай Алексеевич. И долго о чем-то говорил с тем. Туда не пустили больше никого. Да и желающих поприсутствовать, не оказалось. Машу увели в ее комнату, вновь доверив вниманию охраны. А Оксана Владимировна, Света, Руслан и Роман остались в зале.

Глядя на то, как молча утирает слезы хозяйка, и как потерянно пытается поддержать мать Ромка, ощущая такие горькие, молчаливые рыдания Светы на своем плече, Руслан не мог не вспомнить своего первого визита в эту квартиру. Тогда, несмотря на всю напряженность и колкость, эти люди все же ощущали себя счастливыми. Сейчас же обстановка больше напоминала похороны. Да, вероятно, так и можно было к этому относится.

В конце концов, вернувшись в комнату, Михаил Николаевич обнял рыдающую жену, крепко сжал плечо сына, и тяжело выдохнул, признав, что согласился на предложение старого друга. Как бы он не понимал, что должен наказать дочь за попытку убийства — Самойленко не мог посадить своего ребенка. И Руслан принял такую позицию.

Люди Писаренко забрали Машу почти сразу. Николай Алексеевич лично поехал с ними в больницу, в которой мог устроить подобное «заключение». Этот стационар располагался в одном из поселков области, не так уж далеко от зоны. Но все-таки оказался для семьи предпочтительней.

Следующие несколько дней, которые они со Светой провели в квартире ее родителей, так же напоминали Руслану атмосферой тоску и горе за покойником.

Полковник и Света написали заявления на отпуск по семейным обстоятельствам и целыми сутками сидели дома. Все ходили на носочках и боялись сказать друг другу лишнее слово.

Он не знал, как вывести любимую из какого-то странного оцепенения, в которое та впала. Света все время заходила в комнату Маши, перебирала ее вещи, те, которые они не отправили в стационар, и тихо спрашивал, как такое могло случиться? Когда из младшей сестренки, которую Света укачивала и которой дула на сбитые коленки, та превратилась в человека, полного злобы и ненависти ко всей семье?

Что Руслан мог ей ответить?

Только обнимал крепче, да почти силой отвозил на перевязки, искренне благодаря про себя Бога, что рана не загнаивалась, поддаваясь такому местному лечению.

Точку в этом опустошенном отрешении семьи поставила Оксана Владимировна.

Спустя четыре дня она вышла из своей комнаты, в которой проводила большую часть времени, и с уверенным выражением на лице остановилась посреди залы, где сидели все домочадцы.

— Хватит, — уверенно произнесла мать Светланы, посмотрев на каждого. — Мы должны жить дальше. Это был выбор Маши, идти по такому пути. И пусть наша вина — останется с нами, никто, кроме нее самой не ответственен за подобные поступки! — веско проговорила Оксана Владимировна, обняв мужа. И погладила по щеке Свету, сидящую в кресле. — Едь-ка ты домой с Русланом, — ласково посоветовала она дочери. — Тебе надо о себе думать, и о ребенке. Вам обоим нужны положительные эмоции и покой. И не виновата ты ни в чем, Света. Ни на йоту не должна обвинять себя перед сестрой. Руслан, — Оксана Владимировна перевела глаза на него. И он отчетливо увидел, чего стоили этой женщине подобная легкость и тон. — Забирай ее, позаботься о том, чтобы Света успокоилась. И давайте уже, женитесь, скорее, что ли, — с кривоватой усмешкой подмигнула ему мать Светланы. — А то мой внук или внучка родится скорее, чем вы доберетесь до ЗАГСа.

Он послушно кивнул, в душе восхитившись силой воли и духа этой женщины. И честно увез Свету, несмотря на то, что она поначалу артачилась.

Тут уже вмешался и Михаил Николаевич. Казалось, что после слов жены он как-то встряхнулся, нашел для себя новую точку опоры, чтобы твердо стоять в жизни. Совместными усилиями они уговорили Свету уехать.

Но и дома, постоянно тягая любимую то на прогулки в парк, то к друзьям в «Колизей», то беря ее с собой на тренировки в секцию, приглашая в гости Валика и Лину с дочерью — Рус не раз и не два замечал, как иногда уходила в себя Света, словно отрешаясь от всего окружающего. Он не давил, по себе зная, что время от всего лечит, и просто обнимал ее, любил так, чтобы она знала, каждой клеточкой своего тела ощущала, насколько бесценна и важна для него.

Свадьбу решили отпраздновать через месяц.

И пусть ни они сами, ни родители Светы не хотели большого торжества, да и друзья с родными, которым сообщили про нежданную «душевную болезнь» Маши особо не настаивали — даже самых близких набралось пять десятков человек.

Казалось бы — и маловато по меркам элиты их города. Но как выяснилось — достаточно, чтобы Руслан сумел пару раз запутаться в именах и лицах новоиспеченных родственников.

Праздновали торжество в «Колизее», почти до пяти утра, благо друзья сделали «жениху» стопроцентную скидку за аренду помещения, долго издеваясь над ним за то, что Руслан вообще собирался за что-то платить. И пусть невеста, а с ней и жених, из солидарности, пили только сок — весело было всем. А когда ведущий праздника, по немного устаревшей, но принятой на «ура» старшим поколением традиции — заставил всех разделиться и передавать из рук в руки двух кукол, выясняя, кем же окажется первый ребенок новобрачных — Руслан испытал странное удовлетворение. Пусть и не признался никому, кроме Светы, но ему пришлась по душе мысль, что в ближайшем будущем у них родится дочь.