Возвращение из Трапезунда - Кир Булычев

Рядом с адмиралом сидел морской офицер, с черной бородкой и выпирающими красными щечками. Офицер что-то говорил, склонившись к адмиралу, крики удивили его, он прервал свою речь и стал оглядываться, не понимая, что происходит.

Картинка промелькнула и исчезла.

— Это кто? — спросил Коля у путейского чиновника, скучного и согбенного, но с красным бантом на груди и красной повязкой на засаленном на локте рукаве шинели.

— Вы не знаете? — удивился чиновник. — Адмирал Колчак. Командующий флотом. Надежды нашей революции связаны именно с ним.

И чиновник вызывающе посмотрел на Колю, будто вызывая его на спор.

Впереди были слышны крики, звук клаксона. Беккер понял — что-то случилось с машиной командующего флотом. Он поспешил туда и был не одинок — звук возбужденной толпы, вместо того чтобы отвратить обывателей, еще непривычных к насилию и исчезновению городового как последней инстанции при беспорядках, влек зевак к себе. Людям хотелось смотреть — первый этап любой революции театрален, и люди, независимо от степени участия, спешат использовать свое право увидеть и послушать, как делается история, хотя не видят в этом саженцев будущих тюрем и казней.

Беккер увидел, что автомобиль адмирала остановился, потому что улица была перекрыта толпой, в которой черные матросские бушлаты соседствовали с серыми солдатскими шинелями и партикулярными пальто. Правда, шинелей было более всего.

Шоффэр адмиральского авто нажимал на клаксон, но толпа не желала пропускать его, и тогда адмирал Колчак встал, держась тонкими пальцами за переднюю спинку. Голос у него был высокий, в промерзшем воздухе пронзительный.

Крики и требования толпы были уже понятны адмиралу, и он готовился ответить ей.

— Господа! — крикнул в толпу Колчак. Он поднял непропорционально длинную руку. Под ярким мартовским солнцем видно было, что кожа у него матовая, оливковая, и Коле он показался схожим с римским патрицием — крупный, с горбинкой, нос, темные глаза, узкие губы. Будто видел этот портрет в зале римских копий в Эрмитаже. — Господа, я сейчас же направляюсь на «Екатерину»!

Толпа замолчала, схватив машину в плотное кольцо.

— Я так же, как и вы, огорчен известием о смерти мичмана Фока!

Толпа неприязненно загудела.

— Я повторяю — огорчен, потому что этот молодой человек куда больше принес бы пользы Отечеству, если бы сложил голову на поле боя.

— Какому Отечеству? — выкрикнул из толпы солдат в папахе набекрень. — Немецкому небось?

— Какой дурак решил, что мичман Фок — немецкий шпион? Кто подсунул вам эту зловредную сплетню? Ну! Я вас спрашиваю!

Разумеется, толпа не отвечала, но несколько оторопела.

Беккер удивился, увидев, какие плохие зубы у адмирала — они, должно быть, его всегда мучают, — даже на расстоянии двадцати саженей видно было, что в верхней челюсти справа остались лишь черные пеньки. Коля не подозревал, что беда адмирала — следствие голодных, изнурительных путешествий в Ледовитом океане.

— Я даю слово офицера и русского дворянина, — кричал Колчак, — что Павел Иванович Фок такой же русский, как и мы с вами! Он происходит из старой дворянской семьи в Пензенской губернии. Там и сейчас живут его родители и невеста. Они не подозревают еще, что осиротели. Они посылали сюда защитника Отечества и честного офицера. А такие, как вы, затравили его и довели до самоубийства!

Толпа молчала, но за этим скрывалось глухое рычание, почти беззвучное недовольство пса, которого порет хозяин, а пес не может взять в толк, за что на него такие напасти — он же рвал брюки гостю, защищая дом!

— Если мы будем устраивать здесь травлю честных людей, потому что нам не нравятся их фамилии или форма носа, это будет на пользу только настоящим немецким шпионам. Фамилия у настоящего шпиона, скорее всего, будет Федоренко или Иванов. Сейчас, когда Россия переживает годину тяжких испытаний, нас сможет спасти только единство и строжайшая дисциплина. Тогда мы сделаем то, к чему толкает нас историческая справедливость. Мы ударим по проливам, по Константинополю. Перед вами откроются золотые ворота Османской империи… Но если вы будете убивать честных людей — вас возьмут голыми руками. Вперед, к победе! Да здравствует свободная Россия!

— Урра! Да здравствует! — вопила раздавшаяся под напором автомобиля толпа.

Беккер несколько успокоился — в адмирале было некое качество, дававшее ему право распоряжаться людьми. То есть существование Колчака в Севастополе давало надежду на торжество порядка.

Коле захотелось поглядеть на флот, на те корабли, что стояли на якорях в Корабельной бухте. Если повезет, он увидит, как катер адмирала подлетит к «Екатерине».

Стоя на бульваре, перед открывшимся видом на море, Коля понял, что отсюда ему никогда не догадаться, какой из кораблей «Екатерина», а какой «Севастополь». На таком расстоянии размеры съедались и все корабли казались игрушечными. Между кораблями сновали катера, на серой воде замерли ялики рыбаков. В бухту сел неизвестно откуда взявшийся гидроплан. Он затормозил, приподняв носы поплавков, а с кораблей, нагнувшись, глядели на него блохи — матросы.

— Прапорщик! — окликнули над самым ухом.

Коля вздрогнул, резко обернулся. Рядом стоял морской кондуктор, за ним — два солдата-артиллериста.

— Чего надо? — Коля машинально ответил в тон окрику. Он не желал казаться наглым. Так получилось.

— Надо нам твои документы, — сказал один из солдат, и от того, как плохо слушались его губы и какая зловещая, но неуверенная улыбка блуждала на его губах, Коля понял, что он пьян.

— Вы не патруль, — сказал Коля. Получилось посередине — между вопросом и утверждением.

— А вот это тебя не касается, — сказал солдат.

— Простите, — вмешался менее пьяный кондуктор. — У нас революция, господин офицер… Вы тут стоите, смотрите на боевые силы флота с неизвестными намерениями, что вызывает наши опасения.

— Разве мне нельзя смотреть?

— Покажешь документы и будешь тогда смотреть, — сказал второй солдат, скуластый, узкоглазый, похожий чем-то на Борзого и потому особо неприятный Коле.

Первый солдат снял с плеча винтовку. Лениво снял, будто это движение не имело отношения к Беккеру, но в то же время показывая, что именно против Беккера и было оно направлено.

— Нет у меня с собой документов, — сказал Коля. — Зачем мне их таскать, правда? — Ему было неприятно услышать собственный, на октаву выше, чем обычно, заискивающий голос.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});