Когда нельзя отступить - Тюрин Иванович

И вот наступил день, которого с таким нетерпением ждали. Все, что до этого было рас-плывчатым, предположения, надежды, догадки, стало принимать конкретные формы, как только на трибуну поднялся один из "клыков". Судя по одетой на нем кирасе, которую согласно многовековой традиции могли носить только военные вожди, перед собравшимися первым получил право выступить один из членов Военного Комитета. Итак – война! Зал замер в тревожном ожидании. Обитатели полутора десятка миров и более трех десятков миров – колоний буквально замерли в ожидании первых слов. Краткая речь подтвердила худшие опасения в душах одних, зато подняли других на вершину радости. Четыре мира, вступив в военный союз, бросили вызов Совету. Война! Не успели журналисты открыть рты, как военный вождь им заявил, что пока они не получат дополнительную информацию отвечать не будут, а пока пусть журналисты побеседуют с "чужаком". Вал возмущения, ударившись о равнодушно-пренебрежительное молчание правительственной ложи, дал понять всем, а в первую очередь журналистам, что пресс – конференция пойдет согласно сценарию муркоков и никак иначе. Разобиженные таким пренебрежительным отношениям к своим особам, решив выместить свое раздражение хоть на ком-то, набросились на меня с таким злым азартом, что первые мгновения я ощутил себя зверем, которого травят собаками. На вопросы, я старался отвечать спокойно и лаконично, пытаясь тем самым сбить пыл атакующих меня журналистов. Несколько раз, удачно пошутив, я тем самым дал ход обыч-ному рабочему диалогу. Вопрос – ответ. К тому же сжигающее их жгучее любопытство в отношении моей личности, сыграв роль пены, быстро загасило еще тлевшие угли обиды.

В самом начале моей беседы с журналистами, мое изображение спроецировали на десятки объемных экранов разбросанных по всему залу. Куда бы ни бросал взгляд, везде видел себя. Когда вопросы перешли на тему боя на станции, экраны разом погасли, словно огоньки свечей, задутые резким порывом ветра, следом за ними разом погасли ехидные улыбки на лицах тех журналистов, которые до сих пор еще считали, что я – это раздутая до гигантских размеров мистификация. Напряжение в зале сгустилось до предела, так как никто не сомневался, сейчас что-то покажут. И явно что-то нехорошее.

Первые кадры показали взорванные, искореженные переборки, забрызганные ржавыми пятнами, в которых угадывается свернувшаяся, высохшая кровь. Вот голова дернулась и камера, вмонтированная в шлем, резко дернулась следом, показывая одну картинку за другой. На них падали, скошенные невидимой смертью, разумные существа. Запах смерти прямо сочился сквозь объемное пространство экранов, заставляя переживать этот кошмар, как бы наяву, но самый больший ужас вызывают не бесшумные шаги смерти, а сияние, идущее от лежащего на полу тела. Оно нарастает все сильнее. Свет режет глаза даже с экранов. От него тянет ночным кошмаром, происходящего наяву, вызывая сердцебиение и холодный липкий пот, стекающий по спине. Желание проснуться и избавиться от этого ужаса, вероятно, было у каждого в этом зале, наверно поэтому, когда картинка камеры сместилась, снова показав изуродованные стены, вздох облегчения волной прошел по залу, в надежде, что все закончилось. Но как оказалось – не все.

Неровный, переваливающийся шаг. Тяжелое, учащенное дыхание. Взгляд блуждает из сто-роны в сторону, иногда падая вниз. И тогда становилось видно, что идущий не выбирает дороги, идет прямо по трупам, усеявшим коридоры. Они везде. Несколько секунд – и страх потихоньку начинает наполнять сердца зрителей. И тут вдруг картинки резко пошли рывками – человек перешел на бег. Дыхание еще более участилось, стало хриплым. И вдруг неожиданная, резкая остановка. В предельно четком кадре – выжженное до белизны небо и раскаленный оранжевый апельсин солнца. В тяжелой тишине зала послышался нестройный хор вздохов облегчения, но в следующую секунду его прервал стон, полный душевной му-ки, донесшийся с экранов. Зал замер в нехорошем предчувствии. Камера, до этого смотрящая на небо, резко накланяется. Тишина тут же взорвалась наподобие бомбы. Взрыв чувств был настолько же сильным и эмоциональным, насколько неосознанным, отданным на откуп ни разуму, а чувствам. Новая картина смерти, представшая глазам зрителей, была настолько неестественна и безобразна до ужаса, сразу после солнца и неба, что сумела превратить цивилизованный страх в первобытный ужас, хотя выглядела на порядок благопристойней, чем сцены кровавой бойни на станции. Пустыни не было! Только мертвые тела. Они везде, где достает взор. Взгляд перестает блуждать, затем снова устремляется в небо. В громадном зале наступила тишина, гнетущая и напряженная. Казалось, тронь ее… И она взорвалась! Диким, нечеловеческим воем, сверлящим уши одной и той же стонущей нотой. Гимн безумию и смерти звучал целых полторы минуты, но для многих в зале это было чуть ли не вечностью. И вдруг экраны потухли. Секунду продержалась тишина, чтобы затем мгновенно наполниться шорохами и движением, вздохами облегчения и невнятным бормотанием, но никто, даже отличающиеся цинизмом журналисты не рискнули вслух проком-ментировать этот короткий фильм.

Фильм был сделан на основе записи с видеопередчика, снятого мною со шлема офицера, труп которого я нашел у входа на станцию. По мнению муркоков, монтирующих его, он должен был сбить накал страстей и срезать до минимума поток наиболее острых вопросов по слишком "горячей" теме боя. Нюанс заключался в том, что я являлся единственным живым свидетелем, и одновременно одной из противоборствующих сторон, что со стороны выглядело довольно двусмысленно, наталкивая на мысли, не являюсь ли я героем фильма ужасов, поставленного муркоками. И судя по реакции, похоже, их план удался. Это было видно по вопросам, более сдержанным и осторожным, по недоуменным взглядам, которые тянулись ко мне со всех сторон зала. В них без труда читался страх, пусть не в полной мере, пусть отголоски, но и их хватало, чтобы определить его как основную составляющую ментального фона зала. На втором месте стояло недоумение, присутствующие дружно пытались понять: что я такое? Ангел – хранитель или дьявол – мститель, а может не то и не другое, а нечто третье? Но журналисты и дипломаты, профессии которых уже предполагавшие сюрпризы в своей работе, быстро сумели взять себя в руки. Как только шок от виденного прошел, на меня снова посыпались вопросы, но теперь они уже имели политическую направленность. Зачем появился представитель расы геонцев? Как личность – для мести? Или как разведчик впереди армии завоевателей? Но не успел я ответить на первую пару вопросов, как председательствующий на этом заседании военный вождь, резко поднялся и вскинул вверх лапы, призывая, тем самым, всех к вниманию. Тишина наступила почти мгновенно. Все снова застыли в напряженном ожидании.

– Смотрите!! – его горловой рык, усиленный аппаратурой, прокатился по залу, как волна – цунами, накрыв всех с головой. Черные экраны снова вспыхнули. На этот раз они оказа-лись окнами в космос, в эту первозданную и бездонную пустоту вселенной. Камеры, сначала продемонстрировав беззвучный полет звездолетов сквозь мрак космоса, появилась картинка, показавшая совещание военных. Судя по профессиональным замечаниям, раздавшимся в зале, совещание происходило в штаб-квартире флагмана какого-то звездного флота. Многие терялись в догадках, высказывая вслух свое недоумение, требуя прокомментировать происходящее, и словно бы в ответ на эти просьбы камеры вновь вернулись в космос. Перед глазами присутствующих развернулась гигантская панорама сражения в космо-се. Первая волна атакующих звездолетов была представлена мощными космическими крейсерами и линкорами. Лазерные лучи, скрещиваясь с силовыми полями кораблей, разбегались по ней многоцветными волнами, а, пробив защиту, распускались яркими цветами взрывов. Черный мрак расцветился яркими вспышками, взрывами, яркими лучами лазерных пушек. Нападавшие буквально смели своими мощными залпами батареи космических станций на подходе к планете, чтобы тут же наткнутся на залпы патрульных эскадр, представляющих собой второе кольцо обороны. Но и этих сил сдержать наседающего врага хватило ненадолго. На новых кадрах было видно, как сотни астроистребителей, неудержимым потоком пронизывают атмосферу планеты, не обращая внимания на удары системы противовоздушной обороны, как они безудержно и зло рвутся к поверхности, чтобы уничтожить все живое на земле. Параллельно, под их прикрытием шла высадка десанта. Затем экраны погасли, чтобы через секунду вспыхнуть вновь. На этих кадрах мы уже наблюдали, как модули с грохотом врезались в поверхность, чтобы в следующий момент раскрыться подобно странному цветку, выпуская на волю десантников в серебристой броне. Тускло-серебристые волны, начав катиться, разрастались все больше и больше. Поверхность планеты закипела во взрывах, но нападающих, казалось, это нисколько не волновало. С неесте-ственной скоростью, перепрыгивая через огненно-стеклянную сожженную землю, воронки и трупы, десантники неслись вперед, уничтожая все на своем пути. Теперь съемка шла под непосредственным руководством оператора, что заметно сказалось на ее качестве. Картинка в большинстве случаев выходила размытой, что не давало разглядеть детали, но, несмотря на это, следующие кадры подтвердили успех нападающих. Группы солдат, оседлавших горбы планетарных танков, неслись, на полном ходу, на позиции защитников планеты, сквозь огненно-лазерный шквал. Боевые машины, пройдя как нож сквозь масло, сквозь укрепления, сбросив десант, рвались дальше, изрыгая огонь, а на земле тем временем уже кипела рукопашная схватка. Новое переключение камеры, теперь уже крупным планом. Гигант в серебристой броне, отбросив разряженный излучатель, одним ударом кулака в бро-нированной перчатке проламывает шлем своего противника, словно тот из картона.