Незалеченные раны. Как травмированные люди становятся теми, кто причиняет боль - Ахона Гуха

выносимые для нее разговоры о проблемах с друзьями. Когда я отметила, что она испытывает целый комплекс сложных чувств, вызванных расставанием, она резко встала и попросила закончить сеанс.

Мы работали вместе с Мэдисон на протяжении месяцев, и ее нетерпимость к эмоциям не проходила. Она проявлялась в виде больших трудностей с доступом к любым внутренним состояниям (мыслям или чувствам). Любая просьба задуматься о том, какие чувства вызывало у нее то или иное событие, приводила к требованию завершить сеанс. Мэдисон не была способна заметить свои противоречивые чувства или испытать связный эмоциональный опыт, и вместо этого она резко переключалась между несколькими личностями. Эти личности просто были разными сторонами ее эмоционального опыта. Как и у большинства из нас, у Мэдисон были разные способы выражения эмоций и поведения. Иногда она казалась очень отстраненной, чаще всего – злой, а изредка – уязвимой. У людей, переживших комплексные травмы, обычно присутствует четкое разделение между частями личности, причем оно может быть до такой степени выраженным, что им становится трудно объединить разные свои личности, и им часто кажется, будто их опыт не поддается контролю (например, они быстро переключаются на свою разгневанную личность). В крайних случаях у человека развивается диссоциативное расстройство личности (ранее его называли расстройством множественной личности).

Понятие «части личности» используется в нескольких видах терапии, включая схема‑терапию и терапию внутренних семейных систем. Я часто применяю схема‑терапию [1] в работе с травмированными клиентами, поскольку она позволяет концептуализировать и корректировать более обширные структуры убеждений, которые формируются после межличностных травматических событий. Она применима в случаях, когда у людей присутствуют выраженные реакции, связанные с разными частями личности, как это было у Мэдисон. В основе схема‑терапии лежит утверждение, что в детстве у нас есть ряд потребностей. Если некоторые из них или все остаются неудовлетворенными, у людей развиваются убеждения, эмоциональные реакции, механизмы управления стрессом и модели поведения (схемы), которые становятся привычными и влияют на самовосприятие человека, а также его поведение и взаимодействие с миром. Эти схемы также могут проявляться в том, что психологи называют «режимы», или части личности, описанные ниже.

Режимы – это просто способы, которыми люди выражают свои схемы в мире, а также все мысли и чувства, которые возникают, когда провоцируются различные схемы. Например, когда человеку со схемой покинутости кажется, что его игнорирует друг, он входит в режим «разъяренного ребенка» (например, отправляет другу множество гневных сообщений и пробивает кулаком дыру в стене). Другой человек с той же схемой может испытывать такие чувства, но не отправлять сообщения, а выпить бутылку вина, чтобы успокоиться и отстраниться от неприятных чувств. Все мы реагируем на мир характерными способами в зависимости от своих схем и умения выражать их. Поскольку травма становится причиной множества тревожащих убеждений о мире и самом себе, а также плохой эмоциональной регуляции, схема‑терапия помогает понять привычные паттерны и изменить их.

Мэдисон назвала свои личности/режимы так: Мэдисон, «которой на все плевать», Мэдисон – «грустный ребенок» и «пустая» Мэдисон. Что важно, она не осознавала и не могла выразить свое ментальное состояние (не была способна к ментализации) из‑за всепоглощающих эмоций: эти эмоции были бурлящей массой, и обычно она лишь замечала, что злится. Это распространенная реакция многих травмированных людей, особенно тех, кто рано понял, что эмоции будут либо проигнорированы, либо станут поводом для наказания и что стоицизм и отстраненность – это более эффективные стратегии избегания наказания. Мэдисон в раннем детстве научилась не обращать внимания на свои чувства, и теперь ей было трудно прислушаться к самой себе. Злость была единственной эмоцией, которая казалась ей безопасной.

Она рассказала мне о своем детстве (настолько подробно, насколько она считала допустимым) и ужасающем вреде, который причинил ей каждый, кто должен был о ней заботиться. Мы заметили, что единственный способ, которым она переживала эти трудные времена, заключался в том, что она полностью уходила в себя, направляла ненависть внутрь, выставляла на первый план жесткую и пугающую личность и употребляла наркотики, чтобы войти в состояние оцепенения.

Мэдисон была проницательна и умна. Она понимала, что некоторые выбранные ею пути были деструктивными, и она переживала внутренний конфликт между желанием измениться в лучшую сторону и своей склонностью возвращаться к привычным механизмам управления стрессом. Она мне нравилась, и я хотела ей помочь, что показалось мне интересным. Хотя привлекательность клиента не коррелирует с моими попытками ему помочь, она дает некоторое представление о реакции, которую он может вызывать у других людей, и динамике, на которую я могу ориентироваться в кабинете психотерапии. Невозможно испытывать симпатию к каждому клиенту, особенно в судебной психологии, но я всегда стремлюсь воспринимать каждого человека хотя бы нейтрально [2] и найти в нем то, что мне нравится или вызывает сочувствие. Интересно, однако, что я находила что‑то привлекательное в большинстве своих клиентов, независимо от того, что они сделали. Когда мы воспринимаем человека целиком и пытаемся понять его уязвимости, мы естественным образом начинаем беспокоиться о нем. Мне казалось, что многие люди видели, что Мэдисон крайне уязвима, поэтому тюремный персонал максимально поддерживал нашу совместную работу, несмотря на проблемное поведение Мэдисон в камере.

Изначально наша задача состояла в том, чтобы добиться терпимости к ее эмоциональному опыту и помочь ей не реагировать с яростью, направленной на саму себя (или других людей), когда с ней происходило что‑то неприятное. В результате раннего детского опыта у Мэдисон возникли одновременно и всепоглощающие эмоции, и трудности, связанные с доступом к этим эмоциям и их восприятием. Ее эмоциональная дверь была захлопнута.

Мы должны были приоткрыть эту дверь и позволить Мэдисон безопасно испытывать эмоции в моем присутствии, прежде чем нам удастся распахнуть дверь и исследовать множество трудностей, с которыми столкнулась моя клиентка, включая горе и потери, злость и ярость. Она должна была осознать, что ее жизнь пошла не в том направлении, и понять, как ее можно изменить и начать сначала.

Защитные механизмы: главный режим управления травмой

Когда мы задумываемся о травматических событиях и их влиянии на восприятие мира, первое слово, которое приходит на ум, – это «защита».

Отношенческая травма – это, по сути, серия ошеломляющих событий, которая направляет цунами эмоций на наши нормальные механизмы управления стрессом.

Эмоции заполоняют нас и искореняют чувство собственного «я», которое либо уже было сформировано, либо только начало формироваться. Чтобы защитить себя и научиться управлять травмой, разум должен создать серию ограждений от всепоглощающей боли. Возможно, вам будет легче представить это как дамбу, огромную