Вендетта - Ник Кварри

Паоло залез в бар, чтобы еще выпить, когда вошла Тори, закрывавшая на ночь входную дверь в забегаловку. Она взглянула на него, и он заметил усталые тени у нее под глазами.

— Почему ты еще на ногах?

— Потому, что не хочу спать, — огрызнулся он и быстро отвернулся от нее. Ее присутствие возбуждало его, что было очень приятно. Как только он убедился в этом, он стал избегать смотреть на нее.

— Рада тебя видеть в прекрасном расположении духа, — протянула она и сбросила туфли. Это сразу сделало ее маленькой по сравнению с ним.

— Где этот чертов Дон? — прорычал он.

Тори вздрогнула.

— Не беспокойся, он вернется.

— Не сомневаюсь, но когда?

Она задумчиво посмотрела на него.

— Да, действительно, хорошее расположение духа, — и вышла в спальню, не закрывая дверь.

Паоло налил полстакана виски и отошел с ним к окну. Он стоял и вглядывался в ночь, когда вернулась Тори. Паоло повернул голову, чтобы взглянуть на нее, и увидел, что она переоделась в темную шелковую сорочку, глянцево блестевшую в тех местах, где были выпуклости ее аппетитной фигурки. Он снова повернулся к окну и сделал глоток.

За его спиной Тори плеснула себе коньяку и села на диван, служивший Паоло кроватью. Она смаковала коньяк и изучающе смотрела на его широкую спину.

— Ради бога, Паоло, сядь и отдохни.

— Не нужен мне отдых. Я должен выбраться отсюда к черту.

— Куда?

Он продолжал смотреть молча в окно, ответа у него не было. Она некоторое время молчала. Когда она заговорила снова, в голосе ее слышалась печальная мягкость.

— Расскажи мне о своей жене и детях.

Он напрягся.

— Нечего об этом рассказывать.

— Уверена, что есть. И многое. Ты должен перед кем-то выговориться. Пусть это будет со мной.

Он повернулся и посмотрел на нее. Лицо у нее было мягким, а глаза с какой-то мудростью читали в нем, и ему стало не по себе. И еще невозможно было отвести глаза от ее груди, вздымающейся от дыхания, с сосками, натягивающими темный шелк.

— Одень что-нибудь еще, — проворчал он. — Халат, что ли…

Она без улыбки, внимательно посмотрела на него.

— Раньше тебя это не волновало.

— Думаю, что я был слишком слаб, чтобы замечать. Одень что-нибудь.

— О'кей, — она встала и, не улыбаясь, стала расстегивать куртку пижамы.

— Не делай этого, — проскрежетал Паоло.

Ее пальцы застыли на последней пуговице. Глаза впились ему в лицо, очень большие и очень ясные.

— Ты как замороженная глыба льда, — голос ее был низким. Если кто-нибудь тебя в скором времени не растопит, ты действительно рискуешь заболеть.

— Но ведь ты для Руссо…

Она слегка кивнула.

— Конечно. И я люблю его. Но я ничего не отниму от него, если дам тебе то, в чем ты нуждаешься. А ты нуждаешься в этом, Паоло. И очень сильно.

Она сбросила куртку на ковер. Паоло смотрел на ее обнаженный стан.

— Нет…

Она подошла к нему и тонкими пальцами коснулась лица. Он сильно оттолкнул ее. Очень сильно. Она отлетела к столу и упала на пол.

— Извини, — жестко сказал он. Лицо его окаменело.

Она взглянула на него, шумно дыша открытым ртом.

— Зачем? Чувствуешь себя дикарем, так будь им. — Она поднялась. — К черту это!.. — и она расстегнула пижамные брюки.

Тогда он ударил ее. Крепко ударил. Она, всхлипнув, рухнула поперек дивана, брюки обвились вокруг се стройных ног. Ягодицы были небольшие, округлые, крепкие и очень светлые. Что-то прорвалось внутри Паоло.

Тори повернула к нему лицо.

— Иди ко мне, — простонала она сквозь зубы.

Такого больше не повторится. Об этом знали оба. И никто об этом не сожалел. Она добилась своего. Томление ушло из груди Паоло. Оно вернется, но теперь он будет знать, что делать, когда оно придет. Он был жесток с Тори. И достиг той же степени удовлетворения, какое чувствовал, убивая каждого из своих врагов. Это был ответ для него, единственный ответ: насилие или насильственный секс. Такого он не сможет себе позволить по отношению к жене, если снова женится. Если подобное желание охватит его, он будет искать для него выход с проститутками. Потому что с Тори он был первый и последний раз. Когда вернется Руссо, нужно делать вид, что между ними не было ничего.

Но Тори станет подлинной причиной его будущей верности Доминику Руссо. Единственной причиной, которая заставит его делать все, что, по его мнению, будет противоречить его интересам в будущей схватке…

Часть вторая

ДОМИНИК РУССО. ВОЙНА БУТЛЕГЕРОВ

Доминик Руссо без сна лежал в тесном купе, а поезд уносил его вновь на север от Флориды. Он лежал, подложив под голову руки, с открытыми глазами, а мозг его методически и четко обдумывал все, что ему нужно быстро и безошибочно провернуть после возвращения домой.

Но когда он поймал себя на том, что прикидывает это в уме уже в третий раз, то понял — пора остановиться. Пошарив в темноте, он нашел плоскую серебряную фляжку, подаренную ему Тори на Рождество. Бренди в ней был отменным. После третьего глотка тело расслабилось.

Руссо завинтил крышку и закрыл глаза. Мозг немедленно принялся за обдумывание того, что ожидает его дома. Усилием воли он переключил внимание на стук колес. Эти звуки перенесли его в другое время и в другое место. Под точно такие же звуки он не мог заснуть в Палермо. Посредине Кортиль Качино, района, где он жил, проходила железная дорога…

Родился он не в этих трущобах. В Палермо он приехал почти шестнадцатилетним, как и Паоло Регалбуто. Дон Руссо был деревенским парнем, но не горцем. Он родился в маленьком обнищавшем рыбацком поселке на Южном побережье Сицилии. Отец его был рыбак, но в год, когда он родился, лодка отца затонула во время шторма. После этого отцу приходилось в краткие периоды путины работать на чужих лодках. Заработка хватало только на то, чтобы семейство не умерло с голоду, а животы всегда были пусты.

В тот год, когда вместе с половиной поселка умерли от чумы его отец, оба брата и одна из сестер, он готов был любой ценой вырваться отсюда. Оставаться здесь было невозможно. Для его матери и оставшейся в живых сестры в этих местах работы не было. А мальчик не мог содержать троих случайной работой на рыбаков, которые сами едва могли прокормить свои семьи.

Они переехали в Палермо и поселились в Кортиль Качино, в единственной комнате, где жила его тетка с мужем и тремя маленькими детьми.

Кортиль Качино был необычайно шумным, с грязными, жалкими трущобами из старых рассыпавшихся домов и вновь построенных лачуг, где в каждой комнате в среднем жило по двенадцать человек. Не во всех домах было электричество, а туалетов там почти нигде не было. В теплую погоду мужчины испражнялись на железную дорогу, а дети на помойках. В холодную погоду, как и женщины, все ходили в дырки, проделанные в настилах над открытыми, зачастую безводными, канавами. Запах в каждом уголке района, в каждой комнате, был тошнотворный.

Руссо спал на столе в маленькой комнате. Тетка с мужем и недавно родившийся ребенок спали под столом на матраце. Двое других детей, мать и сестра Руссо, делили два других матраца на полу. По меркам Кортиль Качино эта комната не была переполнена. Другую комнату в доме занимали шесть молодых пар и двое крошек. Еще в одной комнате жила семья с девятью ребятишками. Все вокруг кишело детворой, они были почти так же бесчисленны, как крысы и блохи. Один старый сицилиец объяснил: «Единственное удовольствие, которое может себе позволить бедняк — заниматься любовью. Дети — это несчастный плод этого удовольствия».

В одном только в Палермо было лучше, чем в том поселке, откуда они вырвались. Матери Руссо удалось устроиться прачкой. Сестра начала зарабатывать проституцией. Возраст у нее как раз подходил для этого дела — полные шестнадцать лет, а вокруг всегда полно иностранцев-матросов с деньгами… Но кругом царила страшная конкуренция и ей приходилось отдавать две трети заработка своему сутенеру, а тот в свою очередь отдавал половину мафии.

Первое правило, усвоенное Руссо в Палермо, еще в начале его поисков работы, гласило: если хочешь что-то делать, легальное или нелегальное, придерживайся закона — не подмажешь, не поедешь. Руссо воспринял это как само собой разумеющееся, так было по всей стране. Здесь, в городе, было просто лучше организовано. Но даже подчиняясь этому правилу, он не мог найти себе постоянной законной работы. Палермо был переполнен молодыми людьми, постоянно или периодически безработными. Он начал шататься по своему, району — Калха — воруя тряпье и продавая его старьевщикам. Это даже и воровством нельзя было назвать.

Руссо усвоил основное правило сицилийцев: если хочешь чего-то добиться в жизни, имей влиятельных друзей, или хорошенькую сестру.

Ну, второе он имел, а через нее нашел первое. Сутенер сестры представил его Адриано Паризи — не последнему представителю в среде мафиози низкого ранга Палермо. Паризи имел возможность предложить, за определенный процент для себя, выгодную Руссо работу. В конце концов, он предложил ему работать с шайкой ребят, занятых излюбленным рэкетом мафии: они взламывали по ночам лавки и тащили оттуда все, что могли унести. В действительности это не было воровством, скорее это было изъятие товара с целью получения выкупа. Лавочники понимали, что обращаться в полицию бесполезно. Воров могут отловить, но товар никогда не найдут. Поэтому они со своими бедами шли к главарю местной мафии, в данном случае, к Паризи. Он проникался сочувствием и обещал попробовать отыскать исчезнувший товар. На следующий день он удивительным образом отыскивал его, узнавал его стоимость и за двадцать процентов от нее возвращал законному владельцу.