Пауки - Леонид Словин

Он любил раскручивать вопросы глобально. Когда кто-то за столом вспомнил, как чуть не подавился рыбьей костью, Венгер спросил заинтересованно:

—Какое положение сейчас с мировой рыбой?

Кроме предстоящей войны с мусульманами по всему периметру христианского мира, в ходе которой Израиль должен был стать форпостом христианства и отстоять его честь, у Венгера было еще несколько дежурных тем. Сегодняшнюю можно было обозначить так: «Иврит и блатная феня». Первым несколько лет назад заговорил о фене бывший в то время председателем Федерального информационного агентства Михаил Полторанин, указавший на разгул «лагерного иврита» на российском телевидении…

Венгер, выезжавший в прошлом как судмедэксперт на места происшествий, достаточно наслышался фени от прокурорских, ментов и уголовников. Кроме того, в религиозной ешиве в Иерусалиме получал иврит в объеме, не снившемся Михаилу Полторанину.

Венгер, естественно, пошел дальше Михаила Полторанина, он даже разоблачил переводчиков «Блеска и нищеты куртизанок» Бальзака, использовавших ивритские слова для перевода на русский парижского уголовного арго.

—«Большая хевра»… Вроде сходки французских воров в законе… «Хевра»! Это же «общество», «компания»… А кроме того, «друг», «коллега». «Хавира» — «притон», «хавер» — «мужик», «любовник»… Или, например, воровская «малина»!

— А что малина?

— Ночлежка. На иврите «малон» — «гостиница»… «Мэлин» — «ночует»… Ну, мы тоже подарили израильтянам! «Шанс» у них «сихуй». «Чек дахуй» — отсроченный чек. «Мудак» — «взволнованный».

Я предоставил ему возможность выговориться.

—Я каждый раз нарочно спрашиваю у своего рава: «Ата (то есть „ты“) — мудак?» Он кивает: «Кен, кен». «Да, да, мудак»…

Мы посмеялись.

Венгеру надо было возвращаться. Его ждал сын, вечерами они обычно играли в шахматы.

—У тебя есть кто-нибудь, кто может определить группу крови? — спросил я.

У меня не было возможности подготовить вопрос — он прозвучал жестко. Венгер от неожиданности поперхнулся:

— Твою?

— Это материал…

Он в темноте повернул голову:

—А чью?

—Смывы с предметов…

Больше он ни о чем не спросил:

—В пункте переливания крови есть лаборантка-землячка…

Записка на куске картона под дверью свидетельствовала о весьма важном для меня обстоятельстве:

«Они не требуют вернуть удостоверение личности Шабтая Коэна, и следовательно, водитель автобуса не из их команды!»

Это давало мне свободу маневра.

Разгадка происшедшего была достаточно трудной и требовала высокой степени умственного напряжения. Между тем, даже учась в школе, как вспоминала моя мать, я долгое время не был в состоянии справиться с простеньким тестом Стэнфорда-Бине для дошкольников:

«У Била Джонса такие большие ступни, что он вынужден надевать штаны через голову…»

Я пытался понять причину, по которой удостоверение личности шофера экскурсионного автобуса оказалось у убитого.

Можно было без конца начинать все сначала и ни к чему не прийти…

Внезапно я почувствовал, как разгадка, над которой я только что безуспешно ломал голову, пришла, как со мной обычно бывает, сама собой…

Без умозаключений, без доказательств.

«Убитый… Это же — второй участник того ночного события! Тот, кто был с Шабтаем Коэном… Водитель серой „Ауди-100“ с перекрестка Цомет Пат!»

Я поднялся совсем рано. Подошел к окну. Воздух был совершенно прозрачен. Белые, иерусалимского камня, виллы, взбиравшиеся на гору Байт ва-Ган, были видны до мельчайших деталей. На вилле за ночь не произошло никаких перемен.

Я спустился вниз, прежде чем кто-либо достал меня ранним своим звонком. По галерее направился к остановке. Зловещие следы в техническом отсеке рядом с подъездом не сочетались с буйством красок Святой Земли.

Ярко-красные и белые розы поблескивали капельками росы. Пальмы напротив места, где произошло убийство, словно прикрылись остролистными веерами.

Несмотря на вчерашнее послание, подброшенное под дверь, мне достало куража.

Я поддал подвернувшуюся пустую банку колы:

«Нет, нет, чуваки! Или как вас там?! Вы не на того напали! Если у вас все же есть желание дознаться, что у меня внутри, предупреждаю: я против! Так просто меня вам не взять!»

Хозяйка фотоателье на Яффо — золотого возраста, искусно превращенная в молодую милую женщину, почти без морщин, причесанная и завитая — встретила меня белозубой светлой улыбкой…

— Погуляйте, пожалуйста, минут сорок. Извините. Сейчас должны подвезти материал…

«Где сорок минут, там и час…»

Я двинулся улочками, входившими в пешеходную зону.

Несмотря на ранний час, тут уже было многолюдно. У многочисленных магазинчиков — ювелирных, готовой одежды, цветочных, сувениров — сгружали товар.

Тяжелый жар опускался на город.

На площади Кикар Цион с десяток людей загородили тротуар, образовав полукруг. Проходившие замедляли ход, заглядывали поверх голов.

У нас, в России, так окружали карточных мошенников.

Это они и были. К а т а л ы. Шулера.

В центровом — худощавом, с серым замкнутым лицом, в шортах — за версту чувствовался уголовник. Он меланхолично показывал толпе три карты — две десятки и короля, а затем, почти не мешая, вверх рубашкой бросал перед собой на тротуар.

Каждый мог проверить удачу.

Играющую публику изображал смуглый, с ленцой красавец, похожий на цыгана.

Бригада была небольшая.

Зрелище карточного мошенничества в Израиле было не из частых. Несколько зрителей, в том числе религиозных служителей в кипах и традиционных сюртуках, вели себя как расшалившиеся юнцы.

Громко подсказывали:

— Король там, средний!

Цыган лениво бросал пятидесятки. Выигрывал.

Центровой бесстрастно жевал, не поднимая глаз. Он был начеку. Охота шла на одного.

Я легко вычислил жертву.

Молодой парень следил как бы незаинтересованно, стоя в отдалении. У его ног стояли пакеты с покупками. Он шел с рынка.

Только раз центровой среагировал молниеносно, на миг прекратив жевать, когда парень резко выдвинулся вперед, показал на лежащую в середине карту и второй рукой достал деньги.

Двести шекелей.

Центровой вроде ничего не успел сделать…

Перевернул карту.

Короля на месте уже не было.

Парень бросил деньги, сразу исчез. Центровой и глазом не моргнул. Продолжил игру с цыганом…

Проиграл, выиграл.

Мне было интересно, кто у них на а т а с е.

Вскоре я увидел. Среднего роста в бело-желтой рубахе с широкими горизонтальными полосами. Он стоял на краю тротуара, внимательно вглядывался в глубь улицы.

«Любопытно, откуда бригада…»

В России на железных дорогах славились донецкие и ростовские каталы. Среди москвичей сто очков вперед другим давали ореховозуевцы…

Мне подумалось, что это были харьковчане. Позже я увидел всех троих на углу, у банка «Леуми», они садились в автобус.

Глава 2

Пять снимков убитого, 10х13, я поставил в ряд вдоль стойки, отделявшей салон от моей крохотной кухни. Мертвеца трудно опознать.

Некая дочь в Москве узнала в сбитой машиной женщине свою мать. Оплакала, омыла, схоронила… Потом мать вернулась. Она попала в больницу с сердечным приступом, не могла дать знать о себе. Об этом писала «Вечерка».

Я пожалел, что в ту ночь на бензоколонке не рассмотрел лучше всех действующих лиц.

Водителя серой «ауди», который вместе с Шабтаем Коэном вытащил женщину из машины, я видел лишь мельком.

Тому была и объективная причина: он стоял спиной к огням бензоколонки, лицо оставалось в тени. Мое же было, наоборот, обращено к свету…

Я снова взглянул на фотографии.

Нет, я не мог сказать, водитель ли серой «ауди» на снимке или нет. Но то, что я видел этого человека, было бесспорно.

«Эти завитушки надо лбом, тонкие правильные черты лица».

Но может, я зря вспомнил о нем.

Тот был земляком великого поэта.

«Спас-Клепики!» — сообщил он с гордостью при нашем первом и единственном разговоре несколько лет назад в сумраке коридора административного здания, где к тому же еще шел ремонт…

Его отличали есенинские кудри.

«Эти волосы взял я у ржи!»

Этот же, в моей прихожей, в жизни и на фотографии был, в натуре, жгучий брюнет…

Я включил все лампочки. Опустился на колени, принялся осматривать пол. Серая мраморная плитка была начисто вытерта теми, кто унес отсюда, из прихожей, в огромном полиэтиленовом мешке труп, обернутый в махровую простыню…

То, что я искал, могло тем не менее уцелеть.

Я намочил вафельное полотенце и принялся тщательно протирать плитку, плинтуса…

Прошло минут пятнадцать, я потерял веру в успех, но все же продолжал тереть каждый квадратный сантиметр.

Среди комочков пыли, копоти, влетавшей с вечно шумящей под окном Элиягу Голомб, я увидел достаточно длинный вьющийся волос.