Черный ирис. Белая сирень - Надежда Тэффи

Венчание пальмы

Собирайтесь! Венчайте священную пальму Аль-Уззу,Молодую богиню Неджадских долин!Разжигайте костры! Благосклонен святому союзуБог живых ароматов, наш радостный Бог Бал-Самин!— Мой царевич Гимьяр! Как бледен ты…Я всю ночь для тебя рвала цветы,Собирала душистый алой…— Рабыня моя! Не гляди мне в лицо!На Аль-Уззу надел я свое кольцо —Страшны чары богини злой!Одевайте Аль-Уззу в пурпурные ткани и злато,Привяжите к стволу опьяненный любовью рубин!Мы несем ей цветущую брачную ветвь Дат-анвата,Благосклонен союзу наш радостный Бог Бал-Самин!— Мой царевич Гимьяр! Я так чиста…Поцелуя не знали мои уста!Не коснулась я мертвеца…Я как мирры пучок на груди у тебя,Я как мирры пучок увяла, любя,Но ты мне не надел кольца!

Раздвигайте, срывайте пурпурно-шумящие ткани!Мы пронзим ее ствол золоченым звенящим копьем.С тихим пеньем к ее обнаженной зияющей ранеТихо брачную ветвь мы прижмем, мы вонзим, мы привьем!— Мой царевич Гимьяр! Ты глядишь вперед!Ты глядишь, как на ней поцелуй цветет,И томится твоя душа…— Рабыня моя! Как запястья звенят…Ткань шелестит… томит аромат…Как богиня моя хороша!Бейте в бубны! Кружитесь! Священному вторьте напеву!Вы бросайте в костры кипарис, смирку, ладан и тмин!В ароматном огне мы сожжем непорочную деву!Примет чистую жертву наш радостный Бог Бал-Самин!— Мне тайный знак богинею дан!Как дева она колеблет свой станПод пляску красный огней…Ты нежней и прекрасней своих сестер!И как мирры пучок тебя на костерЯ бросаю во славу ей!

«Когда я была царица…»

Когда я была царица,Я на пышном ложе лежала.Две девы, две черные жрицы,Колыхали над ним опахала.

Приходил ты, мой царь и любовник,В истоме темных желаний…На груди моей алый шиповникЗацветал от твоих лобзаний…

Ни одна из жриц не смотрелаНа ласки твои, но я нзала,Что трепещет их черное тело,Что дрожат в руках опахала!..

Когда я была царица,Я тебя целовала тоже,Для того, чтоб бледнели лицаТех двух, что стояли у ложа!

Песнь рабыни

В счастливой родине моей,Где много радостных чудес,Среди таинственных камнейЕсть Аль-Джамаст, мечта небес!

Ему дана святая власть —Его положишь на ладонь,И выпьет он из сердца страсть,Твою тоску, твой злой огонь!

И утолит и сердцу дастВеселье дней, покой ночей —Могучий камень Аль-ДжамастСчастливой родины моей!

ΧΡΥΣΟΚΟΜΟΣ

В знойной Джедде, среди своих смуглых сестерЯ одна родилась белокурой.Ты, возлюбленный мой, приходи в наш шатер —О, волос моих сладостный плен!Я закрою тебя до колен,Словно львиною шкурой!Будут кудри мои для тебя, для меняЖгучей лаской и царственным ложем.Посмотри, сколько в них золотого огня!Радость солнца зажечь среди тьмыТолько мы! только мы! только мы —Златокудные можем!В храме солнца, когда молодую зарюНаше племя молитвой встречает,Я, как факел из белого кедра, горю —Бог небес огневой МеродахНа моих золотых волосахСвой огонь зажигает!Я бедна. Я пасу пыльнорунных овец.Кто не видел царицы Саббата?Нав пурпурным шатром ее царский венец,Но на ней столько золота нет,Сколько в кудри мои АшторетЗаплела так богато!Ты, богиня, мой жертвенный пламень не тронь!Для тебя моя жертва открыта…И когда побледнеет священный огонь,Я тебе мои кудри отдам,Я сама принесу их в твой храм,Ашторет Зербанита!

Жертва

Поклонитесь крылатому солнцу — Ашуру,Нашему Богу!Расстелите, покорные, львиную шкуруПред ним на дорогу.Вы, плененные нами, рабы и рабыни,Радуйтесь с нами!Вы великого Бога утешите нынеКрасными снами.Как трепещут священные листья АшерыВ дымах кадильных,Трепещите пред таинством нашей веры,Пред радостью сильных!Вот пронзят ваши очи лучами МардукаКопья златые!Да вольется невинная сладкая мукаВ гимны святые.Ибо так все стоим у святого порога —Нищие все мы,И зовем, и взываем, и ищем бога,Слепы и немы…Через красный огонь поведем вас к Ашуру,К нашему Богу!Расстелите, покорные, львиную шкуруПред ним на дорогу!

Литература в жизни

Как я писала роман

Для этого я выбрала первую неделю Великого поста. Время тихое, покаянное и, главное, свободное, так как, кроме четырех капустников у четырех актрис, ничего обязательного не предвиделось.

Мысль писать роман появилась у меня давно, лет пять тому назад. Да, собственно говоря, и не у меня, а у одной визитствующей дамы.

Она долго сидела у меня, долго говорила неприятные вещи на самые разнообразные темы и, когда иссякла, ушла и, уходя, спросила:

— Очего вы не пишите романа?

Я ничего не ответила, но в тот же вечер села за работу и написала:

«Вера сидела у окна».

Лиха беда начало. Потом, с чувством исполненного долга, я разделась и легла спать.

С тех пор прошло пять лет, во время которых мне было некогда. И вот, наконец, теперь, на первой неделе Великого поста, я решила приняться за дело.

Начало моего романа мне положительно не понравилось.

За эти пять лет я стала опытнее в литературном отношении и сразу поняла, что сажать Веру у окна мне окончательно невыгодно.

Раз Вера сидит у окна — это значит изволь описывать либо сельский пейзаж, либо «петербургское небо, серое, как солдатское сукно». Без этого не обойдется, потому что, как ни верти, а ведь смотрит же она на что-нибудь!

Опыт мой подсказал мне, что гораздо спокойнее будет, если я пересажу Веру куда-нибудь подальше от окна — и пейзажа не надо, и в спину ей не надует.

Хорошо. Теперь куда ее посадить?

На диван? Но ведь я еще не знаю, богатая она женщина или бедная, есть у нее кой-какая мебелишка или она живет в мансарде и служит моделью влюбленному в нее художнику.

Тот, кто ни разу не писал романа, наверное, хорошо меня понимает.

Рассказик — дело другое. Нет на свете человека, который не сумел бы написать рассказика. Там все просто, ясно и коротко.

Например, если вы хотите в рассказике сказать, что человек испугался, вы прямо и пишите:

«Петр Иваныч испугался».

Или, если рассказик ведется в очень легких тонах, то:

«Петр Иваныч перетрусил».

Если же рассказик юмористический, то можете даже написать:

«Петр Иваныч чувствовал, как душа его медленно, но верно опускается в пятки. Сначала в правую, потом в левую. Опустилась и засела там прочно».

В романе этого нельзя. В романе должен быть размах, мазок, амплитуда в восемьдесят градусов. Страх в романе нужно изобразить тонко, всесторонне, разобрать его психологически, физиологически, с историческим отбегом, не говоря уже о стилистических деталях, характеризующих именно эту функцию души, а не какую-либо другую.

Уфф!

Теперь еще очень важная подробность. Нужно твердо знать, какой именно роман вы пишете: бульварный (печатается в маленькой газетке, по пятаку строка), или бытовой в старых тонах (печатается в журналах, по восемь копеек, а если очень попросить, то и по гривеннику строка), или же, наконец, вы хотите, чтобы ваш роман был написан в прошлогоднем стиль-нуво (печатается даром или за небольшую приплату со стороны автора).

Если вам нужно в бульварном романе сказать, что Петр Иваныч испугался, то изображаете вы это в следующих словах:

«Граф Пьетро остолбенел от ужаса. Его роскошные волосы встали дыбом, и бархатный плащ, сорвавшись с плеч, упал к его трепещущим ногам, описывая в воздухе роковые зигзаги. Но графы Щукедилья никогда не терялись в минуты смертельной опасности, и Пьетро, вспомнив галерею своих предков, овладел собой, и презрительная усмешка искривила его гордые рот и подбородок»…