(Не)пристойное предложение (СИ) - Хард Софи

— Почему? — не уступает мне мужчина. — Боишься, что я разрушу твои надежды? Тебя только пальцем помани…

Я больше не собираюсь это выслушивать. С трудом сдерживая слезы, я направляюсь к двери.

— Да пошел ты на хрен, — выдавливаю сквозь зубы.

Вернувшись к себе в номер, я прислоняюсь спиной к двери, а затем спускаюсь на пол. Не знаю, почему плачу и почему слова Олшевского задевают так, как не задевали никогда ничьи колкости.

Похоже, что влечение — это все, что между нами есть. Но достаточно ли его?

Через пять минут мои глаза снова сухие. Другая на моем месте проплакала бы всю ночь, но я так просто не отступаю. Если этому идиоту не хватает смелости, у меня ее на двоих.

Удивительно, но стоит мне постучаться, как дверь тут же открывается. Будто он стоял и ждал… или сам собирался выйти.

— Знаешь что, Олшевский?..

— Знаю, я идиот, — выдыхает он. — Рядом с тобой я не могу себя контролировать.

Эта фраза является спусковым крючком. Внутри меня будто распрямляется пружина, которую я столько времени оставляла в сжатом положении.

Я делаю шаг вперед и левой рукой касаюсь колючей щеки Олшевского — обычно она гладко выбрита. Он смотрит на меня с вожделением, которого не скрывает даже темнота. Еще мгновение — и наши губы соприкасаются.

Этот поцелуй не такой, как с Кириллом. Не такой, как с другими. Он правильный. Сначала медленный и осторожный, будто каждый из нас вступил на незнакомую землю, а затем страстный и чувственный. Я прикусываю его нижнюю губу и слышу плохо сдерживаемый ответный стон.

Мы вслепую закрываем дверь и движемся обратно к кровати. Возможно, то, что сейчас происходит, это дико и необдуманно, но все же — правильно. Я еще никогда не чувствовала такой правильности происходящего.

Возможно, с комментарием про проблемы в постели я все же погорячилась.

Я делаю то, что давно хотела: запускаю руки Олшевскому в волосы. Его пальцы тем временем спускаются по моему левому бедру, и теперь это больше похоже на сладкую пытку. Платье задралось до предела — тело так и просит избавиться от него окончательно.

Мы оказываемся на кровати — Руслан сверху, — и он первый разрывает наш поцелуй. Я чувствую легкое разочарование и выгибаю позвоночник, прижимаясь к нему сильнее и моля о продолжении. Мы оба тяжело дышим.

— Прежде чем мы зайдем дальше, я хочу, чтобы ты знала, — шепчет он, — я соврал. Если надо, я пообещаю тебе что угодно за то, чтобы ты осталась со мной этой ночью. Мне было невыносимо думать о том, что тебя касается другой мужчина.

Я улыбаюсь и задиристо щелкаю Руслана по носу.

— Хочешь поговорить об этом?

Но ни поговорить, ни продолжить начатое не удается. Проклятый телефон в заднем кармане брюк.

Запыхавшись, я с неохотой отталкиваю Руслана. Сердце колотится так быстро, что вот-вот готово выпрыгнуть из груди.

— Если это какой-то развод… — шиплю я, но не успеваю придумать наказание, потому что вижу на экране имя. — Миша?

Обычно он не беспокоит меня в такое время. Значит, случилось что-то плохое. Со страшным предчувствием я замираю. Все возбуждение тут же проходит.

— Диана Андреевна, простите, что беспокою в такой час. Дело в том, что…

В горле все пересохло, поэтому я хриплю только:

— Что?

— Я не знал, говорить вам или нет, но потом решил, что вам все-таки следует знать.

— Миша, я теряю терпение!

— В общем, я сам узнал об этом только в конце рабочего дня. Мне Кира сказала из маркетинга. Она услышала, как Марк Евгеньевич хвастался ее шефу о сделке с «Прайз&Прайс». Я так понимаю, все случилось вчера вечером, когда вы ушли с работы. Договор с нашей стороны подписан, документы сейчас на стороне у сетки.

Я пытаюсь успокоиться, но не выходит. Хитрый крысеныш. Так и знала, что сплавил нас не просто так.

И тут меня озаряет. Я смотрю прямо на Руслана, который находится всего в каких-то сантиметрах от меня. В комнате темно, но я и так знаю: сожаления — ни в одном глазу.

— Олшевский подписал? — спрашиваю я.

— Конечно, Диана Андреевна. Я же говорю, с нашей стороны…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Но я больше не хочу ничего слышать. Отключаюсь, сумбурно поблагодарив сотрудника. В голове полная каша и — удивительно — в то же время полная ясность.

— Ну что, будешь оправдываться? Боже, как я вообще могла тебе поверить?

— И не подумаю. — Голос у Руслана как всегда спокойный, но сейчас будто сработал переключатель — и он вновь возвращается в свою «бизнес-версию».

О чем я вообще думала? Чем? Мечтала, что исправлю этого черствого сухаря и превращу в прекрасного принца?

— Ты омерзителен, — выплевываю я, придвигаясь еще ближе. Наши носы почти соприкасаются. — Ты знал, что я думаю об этой сделке.

— Догадывался, — подтверждает Олшевский.

Похоже, он злится, что мы вообще об этом разговариваем в такой момент.

Мне хочется задушить его.

— Но финансовый директор в компании я, а не ты. Денежные решения за мной, — продолжает он ровным тоном — наши губы танцуют так близко друг от друга, что это почти поцелуй. — Что, думала, я буду у тебя под юбкой?

Я стараюсь, чтобы мой голос сочился ядом:

— Длина моей юбки не позволит там спрятаться такому огромному идиоту. Лещенко уволит нас всех, когда узнает. Мы продали несуществующий продукт. Нашей репутации конец. Мы потеряем клиента.

Руслан без слов слезает с меня, встает с кровати и опускает руки в карманы джинсов, в которые переоделся после ужина. Он выглядит идеально — так, будто бы не шептал мне на ухо сладкие обещания несколько минут назад.

— Если бы мы вчера не подписали этот договор, на полку встал бы «Фитнесс-бар» с абсолютно такой же линейкой. «Прайзы» дали это ясно понять. И ты тоже узнала бы об этом, если бы вела себя как профессионал, а не устраивала клоунаду перед партнером.

Я чеканю каждое слово:

— То есть ты хочешь сказать, что я не профессионал? Наверное, по-твоему, я годна только на то, чтобы стоять перед тобой на коленях, когда у тебя спущены штаны.

— Что хотел, я сказал, — отрезает Олшевский, с трудом сдерживая ярость. — Ты слишком импульсивна, Диана. Тебе не хватает стратегического планирования. Я не твой начальник, но даже я заметил, что ты часто принимаешь решения, которые пойдут в ущерб бизнесу. Ты не в нонпрофите работаешь, а в огромной структуре, цель которой — получение прибыли.

— Значит, так? — У меня не остается сил на споры. Плечи опускаются. — Хорошо. Удачной поездки завтра на фабрику, плевать я хотела на новые машины. Я возвращаюсь в Москву первым поездом. Увидимся в офисе. И хорошо тебе подрочить.

Дверь захлопывается за мной с таким шумом, что я опасаюсь, как бы соседи не вышли поглазеть. Хотя они и так наверняка слышали, как мы орали.

Мир бизнеса жесток и суров. Я знаю это, потому что в считанные годы сделала карьеру, которую другие выстраивают десятилетиями. Я была смелой, заметной и всегда следовала своим принципам. Вокруг меня были практически одни мужчины, часто сильно старше, и со временем их шовинизм стал чем-то обычным. Я пропускала оскорбления мимо ушей. Пропускала и продолжала идти к своей цели.

Но стоило впустить кого-то в свое сердце, как слова резко обрели острое, ядовитое жало.

Я впопыхах покупаю билет на ближайшую «Ласточку». К моему удивлению, поезд отходит всего через несколько часов. Плана у меня нет — есть только злость, смешанная с грустью.

Другая на моем месте размышляла бы об увольнении. Но когда я смотрю на проносящийся за окном вагона ночной пейзаж, думаю о том, что никогда не сдамся. Ни за что. Я заставила весь офис поверить, что окрутила самого главного бабника компании и теперь он на мне женится. Трижды ха.

В начале восьмого утра заспанная Таня встречает меня на пороге, завернувшись в пушистый халат. Она не удивляется моему раннему возвращению и ничего не говорит, а молча идет на кухню готовить мне завтрак, пока я раздеваюсь и мою руки.

— Ты все-таки влюбилась, — комментирует подруга, наблюдая за тем, как я с отсутствующим видом ем яичницу.