Невская битва - Александр Якимович Дегтярев

Новгородчины способствовали быстрому хозяйственному развитию Ижорской земли. В XII–XIII веках здесь было хорошо развито земледелие и скотоводство, процветал рыбный промысел. Большие выгоды имели ижоряне от транзитной торговли по Неве и Ладоге. Ижорские лодочники занимались перевозкой товаров, знатоки-лоцманы водили суда по рекам и беспокойной Ладоге. Плата за эти труды выглядела по тем временам неплохой. «Нанятый на проезд по Неве вниз и опять вверх должен на харч получить пять марок кун или один окорок…» — записано в одном из древних договоров.

Трудолюбивое племя много работало на своей земле. Но созданное нелегкими народными усилиями, часто становилось добычей алчного чужеземного рыцарства. Иноземцы называли Ижорскую землю «Ингрия» или «Ингардия». Имя это часто попадается и в папских буллах, и в рыцарских хрониках. Одна из них сообщает, как в 1221 году немецкие рыцари «сделали далекий поход в землю, называемую Ингардия. Так как никакие известия их не опередили, они нашли эту область полной народу и нанесли ингарам тяжкий удар, перебили много мужчин, увели массу пленных; множество овец, быков и разного скота не могли захватить с собой и потому истребили».

Такие тяжкие испытания заставляли постоянно заботиться о безопасности. В 30-е годы XIII века при князе Александре Ярославиче ижорцы создали по его поручению «стражу морскую», которая несла дозор на балтийской границе Новгородского государства, быстро оповещала князя о приближении врага. Теперь застать Ижорское племя и всю землю новгородскую врасплох стало намного труднее. О том, насколько своевременно была создана такая служба, свидетельствует история шведского крестоносного вторжения в 1240 году.

Все более обширными — великими — становились новгородские владения. Рос и сам город, который все чаще начинали именовать тоже Великим.

Но это гордое прозвище родилось не только из географических реалий. Великим Новгород сделала и та уникальная форма правления, которая утвердилась здесь. Постепенно Новгород стал из княжеского города центром феодальной республики. Уже в конце XI века здесь возникло выборное посадничество, чего не было ни в одной древнерусской земле.

Со временем утвердилось в Новгороде гордое и самолюбивое правило «вольности в князьях». Состояло оно в следующем. Новгородцы заключали союз-договор то с одним, то с другим сильным князем — владимирским, черниговским, смоленским — и принимали к себе того или иного княжеского родича, чаще всего сына. С ним составляли ряд-договор, князь брал обязательство держать Новгород «по старине и без обиды», а в подтверждение «целовал крест на всей воле новгородской». За соблюдением этого простого, но строгого уговора новгородцы пристально следили, коль случалось, что князь его нарушал или чем другим не угождал городу, то правителя изгоняли — «указывали путь». Эта республиканская вольница покоилась на большом экономическом могуществе Новгорода и потому признавалась всеми русскими князьями.

А «путь указывали» князьям весьма часто. Если в других землях князья сидели по десять, двадцать, тридцать и больше лет, то в Новгороде смены шли куда как быстрее. За XII–XIII века на городском престоле побывали почти шестьдесят князей, в среднем по три-четыре года удерживались они у кормила новгородской власти. А иные лишь несколько месяцев умели высидеть на нетвердом, все время раскачиваемом буйным вечевым сбором престоле.

Но без князя новгородцы не мыслили себе жизни — князь был предводителем войска, представлял державу в дипломатических делах, был верховным судьей и издателем законов. Правда, многое было не в его власти: он не мог, например, скупать земли в новгородских волостях, назначать своевольно должностных лиц, вмешиваться в торговлю с ганзейскими городами и многое другое. Такая шаткость княжеской власти неизбежно вела к усилению других политических сил. В конце XI века появился в Новгороде избираемый на общем вече посадник. Влияние посадника постепенно росло, со временем вся исполнительная власть перешла в его руки. Правда, посадники тоже часто менялись — в соперничестве боярских группировок то одна, то другая, то третья брала верх и завоевывала высшие посты.

На посадничьи должности избирались только люди из боярских родов. Они составляли высший слой новгородского феодального общества. Слой замкнутый, аристократический, сказочно богатый, спесивый. Он пророс когда-то из родоплеменной знати ильменских словен, откуда брали начало роды Мишиничей, Онцифоровичей, Михалковичей и прочих.

Ниже в феодальной пирамиде стояли средние и мелкие феодалы. В Новгороде их звали «житьи люди». Подчас они жили не хуже бояр, имели десятки деревень, сотни крестьян свозили им оброки в новгородские усадьбы. Но сколь угодно большие богатства не открывали «жить-ему человеку» всех возможностей. «Житьи» могли попасть в состав новгородского посольства в иные земли и города, полноправно участвовали в вечевых собраниях. Но путь в боярский круг был им изначально заказан, здесь никакое богатство помочь не могло, а значит, и высшие должности в боярской республике оказывались для «житьего человека» недостижимы, сколь бы талантлив, ловок и хитер он ни был.

Еще одной важной и сильной группой новгородского общества являлись купцы. Богатства их бывали велики, но политического могущества они имели немного. Голос купцов весом звучал лишь в торговых делах, в иные сферы бояре и «житьи люди» их не пускали, следили ревниво.

Богатых купцов — их звали «гостями» — насчитывалось немного. Основную массу торговых людей составляли мелкие торговцы, лавки которых стояли в гостиных рядах, а кто победнее — у того прямо на улицах.

Еще ниже на социальной лестнице стояли ремесленники. Хотя они по закону и являлись лично свободными людьми, но в обществе считались «молодшими» по отношению к другим слоям — боярству, «житьим», купечеству. Соответственно прав и влияния у них было куда как меньше, чем у других.

Но жили в средневековом Новгороде не только свободные горожане. В усадьбах могущественных бояр, да и во дворах «житьих людей» в плоских низких избах, а то и в сырых полуземлянках ютилось множество холопов — людей, находившихся в рабском состоянии. Бесправие их и зависимость от воли хозяина были полными — жизнь холопа-челядина считалась едва ли выше животного. Раб-челядин в летописи часто стоит рядом с животным. «Ополонишася челядью и скотом» (взяли в полон много рабов и домашних животных) — обычная фраза летописи при описании военных походов. За убийство холопа наказывали лишь постольку, поскольку считалось, что это наносит материальный урон хозяину.

На холопах лежала самая тяжкая и грязная работа. Женщине-рабыне (ее так и прозывали — «раба») приходилось обслуживать домашнее хозяйство феодалов. Они готовили еду, нянчили детей, поддерживали чистоту в доме, ходили за скотиной, а в страдную пору были на полях. Холопы-мужчины несли не только хозяйственные заботы. Существовал, например, особый разряд боевых холопов. Во время походов они всегда были подле хозяина, а в любой битве окружали своего