Неприятности в раю. От конца истории к концу капитализма - Славой Жижек

факта), что каноническая песня Фрэнка Синатры «My Way» («Мой путь»), вроде бы прославляющая американский индивидуализм, является американизированным вариантом французской песни «Comme d’habitude», что значит «как обычно» или «как принято». Возникает соблазн назвать эту пару (французский оригинал и американскую версию) еще одним примером оппозиции между стерильной манерностью французов и изобретательностью американцев (французы следуют общепринятым традициям, тогда как американцы ищут новые решения), но что, если отказаться от ложной видимости оппозиции и разглядеть в склонности к «comme d’habitude» неочевидную печальную истину о восхваляемом поиске новых путей? Чтобы иметь возможность пойти «своим путем», каждому из нас приходится полагаться на то, что очень многие вещи будут происходить «как обычно». Иначе говоря, очень многие вещи должны регулироваться, чтобы мы могли наслаждаться нерегулируемой свободой17.

Одним из странных последствий финансового кризиса 2008 года и мер его преодоления (огромных затрат на спасение банков) было возрождение интереса к книгам Айн Рэнд, в которых в полной мере выражена идеология радикального капитализма с девизом «алчность – это хорошо». Продажи ее magnum opus «Атлант расправил плечи» выросли многократно. Как некоторые утверждают, появились первые признаки того, что описанный в «Атланте» сценарий («капиталисты-творцы» сами объявляют забастовку) уже разыгрывается. Однако такая реакция является в корне неверной трактовкой ситуации: бόльшую часть огромных сумм, выделенных на спасение банковской системы, получили как раз те неподконтрольные «титаны», чьи «творческие» финансовые схемы рухнули, вызвав крах. Отнюдь не великие гении-творцы сейчас помогают ленивым обывателям, а, наоборот, рядовые налогоплательщики помогают обанкротившимся «гениям-творцам». Нужно просто вспомнить, что идеолого-политическим отцом этого длительного экономического процесса, завершившегося крахом 2008 года, был Алан Гринспен – типичный рэндовский «объективист». Итак, теперь мы наконец-то знаем, кто такой Джон Голт – это идиот, ответственный за финансовый крах 2008 года и, следовательно, за угрозу приостановки работы государственных органов.

Чтобы действительно пробудиться от рэндианского капиталистического «догматического сна» (как сказал бы Кант), нужно применить к этой ситуации упоминавшуюся выше остроту из «Трехгрошовой оперы» Брехта: «Что такое ограбление банка по сравнению с основанием банка?» Что такое кража пары тысяч долларов, за которую человека садят в тюрьму, по сравнению с финансовыми спекуляциями, лишающими миллионов людей их домов и сбережений, а затем вознаграждающимися государственной поддержкой потрясающего масштаба? Возможно, Жозе Сарамаго был прав, предлагая судить директоров крупных банков и других ответственных за кризис как лиц, совершивших преступления против человечности и заслуживших место на скамье подсудимых в Гаагском трибунале; возможно, не стоит считать это предложение поэтическим преувеличением в духе Джонатана Свифта и следует отнестись к нему всерьез. Этого, впрочем, никогда не произойдет, ведь после принятия доктрины системно значимых банков «too big to fail» («слишком больших, чтобы позволить им обанкротиться», ведь это имело бы катастрофические последствия для национальных экономик) мы теперь получили доктрину «too big to indict»18 – «слишком больших для обвинения» (поскольку, как утверждается, такое обвинение имело бы катастрофические последствия для финансового и морального статуса правящих элит).

Эти элиты – главные виновники финансового краха 2008 года – теперь называются экспертами, единственными людьми, которые способны провести нас по тяжелому пути финансового восстановления и рекомендации которых, соответственно, могут иметь приоритет над парламентской политикой. Как выразился Марио Монти, «те, кто управляют, не должны позволять парламентариям полностью связывать себя»19. Так что же это за высшая сила, авторитет которой перевешивает решения демократически избранных представителей народа? Ответ в 1998 году дал Ганс Титмайер – председатель немецкого Бундесбанка, хваливший национальные правительства за то, что те предпочли «постоянный плебисцит мировых рынков» «плебисциту избирательной урны»20. Обратите внимание на демократическую риторику этого неприличного утверждения: глобальные рынки более демократичны, чем парламентские выборы, так как избирательный процесс на них идет постоянно (и непрестанно отражается на колебаниях цен), а не раз в четыре года и охватывает весь мир, а не какую-то одну страну. Подспудная идея здесь состоит в том, что без высшего контроля рынков (и экспертов) парламентско-демократические решения «безответственны».

Последствия такого мышления ощущались и продолжают ощущаться по всей Европе. В одном из последних интервью перед свержением Николае Чаушеску западный журналист спросил его, чем он оправдывает тот факт, что граждане Румынии не могут свободно выезжать за рубеж, хотя свобода передвижения гарантируется Конституцией страны. Ответ Чаушеску соответствовал лучшим образцам сталинской софистики: действительно, Конституция гарантирует свободу передвижения, однако она также гарантирует право людей на безопасную и процветающую родину. Таким образом, налицо конфликт прав: если румынским гражданам разрешить свободно покидать страну, то процветание Румынии, а значит, и их право на родину окажутся под угрозой. В этом конфликте приходится делать выбор, и право на безопасную и процветающую родину очевидно является приоритетным.

Похоже, что этот же дух сталинской софистики жив и здравствует в Словении, где 19 декабря 2012 года Конституционный суд признал неконституционным предложенный референдум по законодательству о создании банка проблемных активов и суверенного холдинга, де факто запретив народное голосование по этому вопросу. На референдуме настаивали профсоюзы, выступавшие против неолиберальной экономической политики правительства, и за него удалось собрать достаточно подписей, чтобы он стал обязательным в соответствии с Конституцией. Правительство хотело перевести все «плохие» кредиты из крупнейших банков в новый банк проблемных активов, который затем был бы спасен за счет государства (то есть налогоплательщиков), что позволило бы избежать серьезного разбирательства и преследования виновных в финансовом фиаско. Данная мера денежной и экономической политики обсуждалась несколько месяцев, и даже специалисты в области финансов не могли прийти к единому мнению. Так зачем же запрещать референдум? В 2011 году, когда правительство Папандреу в Греции предложило провести референдум о программе жесткой экономии, в Брюсселе началась паника, но даже там никто не решился прямо запрещать его.

По мнению Конституционного суда Словении, референдум «вызвал бы антиконституционные последствия» – но каким образом? Суд признал, что референдум является конституционным правом, но заявил, что его проведение поставит под угрозу другие конституционные ценности, приоритетные в условиях экономического кризиса: эффективное функционирование государственного аппарата, особенно в части создания благоприятных условий для экономического роста, защиту прав человека, особенно прав на соцобеспечение и свободную экономическую деятельность. Таким образом, в своей оценке последствий референдума Конституционный суд попросту принял как неоспоримый факт доводы международных финансовых органов, требующих от Словении согласиться на меры экономии: отказ от выполнения предписаний международных финансовых органов (или неспособность оправдать их ожидания) может привести к политическому и экономическому кризису, а значит, неконституционен. Грубо говоря, поскольку выполнение этих предписаний является условием поддержания конституционного порядка, то оно имеет приоритет над Конституцией (и тем самым над государственным суверенитетом).

Неудивительно, что решение суда шокировало многих специалистов в области права. Доктор Франце Бучар, старый диссидент и один из отцов независимости Словении, отметил, что