Кровь и крест - Ольга Крючкова

Хозяин мансарды, маг и алхимик Альберт Савойский, читал фолиант.

– Я имею честь видеть господина Альберта? – обратился гость к хозяину.

– Да, это я. Что вам угодно, сударь? – поинтересовался алхимик, не покидая кресла.

– Мне поручено передать вам письмо. – Гость протянул послание Альберту, откланялся и удалился прочь.

– Странно, кто может мне писать?! – удивился Альберт. – Уж не глупышка ли Трузия научилась грамоте?

Он развернул изящно свёрнутое письмо, перевязанное розовой лентой.

– Пожалуй, что нет… Ха-ха! Удивительно!

Альберт, не веря собственным глазам, прочёл письмо несколько раз подряд:

«Любезный Альберт!

Весьма почтенная и замужняя дама желает получить от вас начальные уроки магии и алхимии. Для этого вам предстоит прийти сегодня, после обедни, на улицу Булочников в дом Фердинанда Ризолли, подняться на второй этаж и постучать в дверь, на которой будет начертана мелом буква «Л».

Убедительная просьба хранить эту записку втайне, дабы не навредить репутации дамы».

Алхимик чуть не задохнулся от радости – вот она, долгожданная удача! Ему надоело ласкать юную Трузию, питаться кое-как, продавать за медяки пантакли на улице Святого Антония. Наконец-то это всё закончится!

«Кто помогает мне – Господь или демон, которого я вызвал по ошибке на лектистернесе?! Всё равно! Буду поклоняться кому угодно, лишь бы удача шла в руки».

Альберт привёл себя в надлежащий вид, времени до встречи с таинственной незнакомкой было достаточно. Он тщательно причесал волосы, надел видавшую виды чёрную атласную куртку и направился на улицу Булочников.

Настроение у Альберта было прекрасным: он просто светился от гордости и собственной значимости, – ведь знатная госпожа удостоила его встречи!

И вот он достиг улицы Булочников, осталось лишь выяснить, какой из домишек принадлежит Ризолли. Пройдя дальше по улице, пройдоха увидел деревянную вывеску: «Свежий хлеб от Ризолли» и вошёл в открытую дверь. Винтовая, плохо освещённая лестница, вела на второй этаж.

Альберт, не раздумывая, поднялся по ней, и очутился перед дверью с начертанной буквой «Л». Дверь отворилась, словно ожидая его прихода. Он вошёл внутрь помещения, которое также оказалось мансардным, но более комфортным, нежели его временное жилище.

В нём царила прохлада и полумрак, располагающие к интимным беседам. Окно мансарды обвивал плющ, дававший живительную прохладу и тень. Мебель в помещении была очень хороша для дома булочника: добротная, со вкусом и щедро задрапированная тканью. Неожиданно портьера кровати дрогнула, из-за неё раздался нежный женский голос:

– Как мило, что вы пришли, Альберт.

– О, госпожа, я не мог поступить иначе!

– Что ж, похвально…

– Прошу вас, покажитесь мне, вам незачем прятаться!

Женщина вышла из своего укрытия. Она была красива: чёрные волосы были гладко зачёсаны и убраны в пучок на затылке, глаза, крупные, миндалевидной формы, излучали любопытство, пухлые губы были притягательны и обворожительны. У Альберта захватило дух: несомненно, женщина богата и замужем. Какая удача!

Он не растерялся:

– Госпожа, а что означает таинственный вензель на двери?

– Всё просто – Лукреция. Не будем терять время. Вы готовы к первому уроку?

– О да, госпожа!

– Тогда раздевайтесь!

И она скинула с себя просторное одеяние, оставшись обнажённой перед обомлевшим алхимиком.

* * *

Первое, что, сойдя на берег, увидел Конрад на пристани в Остии – группа монахов в серых рясах, сшитых, словно из мешковины. Один из них взывал к рыбакам:

– Люби Господа нашего, как самого себя! И даже больше себя! Тогда душа твоя попадёт в рай! Бойся греха – он везде! Святой Доминик призывал к бедности, а вы только и желаете, чтобы набить свои карманы медью и серебром! Какую цену заломили за рыбу – ведь знаете, что скоромное мы не принимаем, и наживаетесь на этом!!! Гореть вам в аду!

Монах окончательно разошёлся, он грозил рыбакам страшными муками, брызгая слюной.

Предводитель гильдии рыбаков решительно заявил:

– Мы всем продаём рыбу по такой цене. Почему мы должны уступать вам? Потому что вы монахи-доминиканцы? Бедные сёстры Святой Лючии так не торгуются с нами, как вы, а дают названную цену. Сами берите сети и ловите рыбу.

И он бросил сеть к ногам монаха. Тот отшатнулся.

– Так ты отказываешь нам, монахам, обрекшим себя на бедность?!

– Да! Либо платите, либо сами рыбу добывайте. Река рядом!

Конрад с любопытством наблюдал за перепалкой рыбаков и монахов.

– Весь город под себя подмяли! – возмущался один из рыбаков. – Уже на рыбу цены устанавливают! Скряги!

– Почтеннейший, это – монахи-доминиканцы? – поинтересовался Конрад.

– Да, а что? – встрепенулся рыбак.

– Просто я о них ничего не слышал, – пояснил юноша.

– Они появились в Остии недавно, – ответил рыбак. – Построили свою обитель на северной окраине города. Скоро житья от них не будет!

Доминиканцы так и не смогли сбить цену на рыбу, пришлось расплачиваться, как того желали рыбаки: гильдия дала достойный отпор монахам.

Загрузив рыбу в корзины, монахи двинулись в свою обитель. Конрад последовал за ними: «По крайней мере, хоть с голода не умру и послужу Господу верой и правдой».

* * *

Три года минуло с тех пор, как Конрад надел монашескую рясу. Его жизнь сильно изменилась: она была строго подчинена уставу ордена доминиканцев.

Всё это время он помнил о Сильвии, испытывая острое чувство вины перед ней. Конечно, он понимал, что женщина, прежде всего, сама виновата – ведь никто не заставлял её жить в грехе и блуде. Но мысли о том, что его ребёнок, возможно мальчик, будет отвергнутым незаконнорожденным, не давали покоя. Мальчик снился Конраду по ночам, внешне напоминая его самого в детстве. Конечно, теперь о женитьбе на Сильвии не может быть и речи, но ребёнка бросать на произвол жестокой судьбы ему не хотелось.

Конрад случайно узнал от братьев-монахов, что орден цестерианцев[19] основал в Неппи одну из своих обителей и охотно берёт на воспитание мальчиков, дабы вырастить из них преданных служителей ордена.

Он решил написать Сильвии письмо и отправил его с одним из многочисленных лодочников, перевозивших путников вверх по течению Тибра. Заплатить лодочнику за услугу он не смог, пообещав, что будет молиться за него и его семью. Лодочника это вполне устроило: кто же откажет в просьбе монаху-доминиканцу, ведь сам Папа Иннокентий почитал святого Доминика.

Конрад знал, что Сильвия не сильна в грамоте, поэтому написал кратко, зная, что письмо непременно будут читать в замке: