Кайтусь-чародей - Януш Корчак

– Не вернётся она, Антось, – отвечает мама.

Мама не говорила ему правды, не хотела огорчать, потому что он был ещё слабый после болезни.

Умерла бабушка.

– Как, почему умерла? Что же теперь будет? А как же доктор?

По словечку, по словечку, и Кайтусь догадался, как было дело: когда его всю ночь искали, лил дождь, бабушка ещё сильней простудилась.

– Значит, это из-за меня…

– Да нет, Антось! Она уже давно хворала. Целую неделю лежала. Не помнишь разве?

Мама пытается утешить Кайтуся. Он помнит, всё теперь помнит. Точно знает.

– Из-за меня.

Да, он знает. Вспомнил, что он чародей. Месяц давно уже прошёл.

Встал он у окошка: незачем маме видеть слёзы.

– Желаю… Лилипут… Желаю: пусть мне явится бабушка.

И в тот же миг он увидел на стекле лицо бабушки. Она улыбнулась ему. Она всегда так улыбалась, когда Кайтусь что-нибудь натворит и отец сердится на него. Улыбнулась на оконном стекле, ласково взглянула выцветшими глазами и исчезла.

– Я верну бабушке жизнь. Да! Это волшебство должно удаться.

Он пойдёт на могилу, разбудит бабушку и возвратится с нею домой. Вот будет неожиданность.

Ведь бывает же, что человек заснёт, а все думают, будто он умер. Кайтусь только забыл, как называется такой сон.

И шахтёры, засыпанные в шахте, остаются живы, если их вовремя откопать. Он сам читал про такое в газете.

– Мам!..

– Что?

– Я пойду на кладбище.

– Хорошо. Не плачь, Антось.

– Я прямо сейчас пойду.

– И не думай. Это очень далеко. У меня нет времени.

– Я хочу один пойти.

– Ты же не знаешь, где это. Сегодня холодно.

– Нет, знаю. Нет, тепло.

– Не смей! Я не разрешаю. Завтра сходишь.

– Тогда я пойду без разрешения! Сегодня!

И мама уступила. Потому что она знает Кайтуся. Нет, он вовсе не упрямый, его можно переубедить, уговорить. Но иногда, очень редко, приходится ему уступать. Потому что он весь пошёл в дедушку. А иначе будет плохо.

Дала мама ему на трамвай, туда и обратно, замотала шарфом шею, застегнула пальтишко на все пуговицы. Рассказала, где искать бабушкину могилу. Но на всякий случай всё-таки попробовала отговорить:

– Всё равно ведь не найдёшь. Потерпи до завтра.

– Нет, я пошёл.

– Только возвращайся поскорей.

И вот Кайтусь на кладбище. Берёзки, кресты. Он шагает уверенно, безошибочно выбирает дорогу. Прошёл по старинной аллее и остановился среди свежих могил – как раз там, где надо. Прочитал табличку.

Стоит Кайтусь. Взглядом пронзает землю – до самого гроба.

Глубоко вздохнул – почувствовал боль в груди. Вздохнул второй и третий раз – в голове зашумело. В четвёртый, в пятый раз глотнул воздуха – сердцу больно.

«Хочу и желаю! Желаю и велю: пусть бабушка проснётся и выйдет из могилы!»

Тихо.

Бабочка села на цветок, крылышками машет. Трава всколыхнулась.

«Велю властью колдовской. Я, Антось, Антони. Я, Кайтусь-чародей».

Тихо.

Туча заслонила солнце, бросила тень на могилу.

С яростью мысленно крикнул Кайтусь: «Пусть проснётся бабушка!»

И вдруг…

Вдруг незримая рука влепила Кайтусю две пощёчины справа и слева.

Кайтусь покачнулся.

Бабочка взлетела.

А перед глазами – красные пятна и круги.

Никто никогда не давал Кайтусю пощёчин. В первый раз.

Стоит Кайтусь, гнев в нём закипает. Кулаки стиснул. Ну точь-в-точь словно с каким-нибудь мальчишкой драться собрался.

«Ну, погоди, я тебе отплачу».

Подошёл к Кайтусю старичок.

– Вижу, мальчик, у тебя неприятности. На, попей, это тебя укрепит.

Кайтусь протянул руку, взял серебряный кубок и выпил. Приятный запах. Питьё сладкое и прохладное.

Старичок снова наполнил кубок.

– Выпей ещё.

Выпил Кайтусь.

– Спасибо. Возьмите, дедушка, – поблагодарил Кайтусь, дал старичку золотую монету и даже не удивился, как она оказалась у него в руке.

Кайтусь даже не взглянул на лицо незнакомца.

Склонив голову, он быстро пошёл, словно что-то гнало его.

Идёт он, торопится, а гнев и ярость стихают в нём.

Кайтусь чувствует внутри весёлое тепло и поразительную лёгкость, словно он по воздуху плывёт. И сердце стучит, стучит.

Вышел Кайтусь за кладбищенские ворота. В трамвай не сел, идёт пешком.

Одна улица, вторая, третья.

Улица узенькая.

Впереди Кайтуся идут две дамы. Одна с портфелем под мышкой, а вторая надушенная. И носовой платок к лицу прижимает. Зуб у неё, что ли, болит?

Кайтусь пытается обогнать их, но всё время кто-нибудь из них то оттолкнёт его, то дорогу заступит.

Вышел Кайтусь из терпения и подумал: «Пусть они пойдут задом наперёд».

Едва он успел отскочить, потому что дамы, вместо того чтобы вперёд, назад пошли. Точь-в-точь как раки. Нет, они не повернулись, а перебирают ногами и пятятся задом.

Люди удивлённо смотрят, а они продолжают болтать, словно ничего не случилось. С ума сошли они, что ли?

– Теперь такая мода. В Париже все богатые дамы только так и ходят, – пошутил велосипедист.

Но тут они толкнули пекаря, который нёс на голове поднос с булочками, и тот как пошёл их честить.

Перепугались дамы и побежали задом на другую сторону улицы.

А по улице автомобиль мчится.

Шофёр пытается затормозить, да только поздно.

– Задавит!

Кайтусь спокойно мысленно произнёс: «Пусть в аэроплан…»

Это он об автомобиле.

И в ту же секунду автомобиль поднялся в воздух: у него выросли крылья.

Обе дамы наткнулись на стену и замерли. Да на них уже никто и не смотрит. Все головы вверх задрали. Люди, что сидят в автомобиле, вопят со страху как безумные.

А летучий автомобиль исчез за крышами домов.

Прибежал полицейский. Следом репортёр из газеты.

– Что произошло? Кого переехали?

– Никого не переехали, просто это какая-то новая американская машина.

Каждый по-своему рассказывает. Репортёр вынул авторучку, записывает.

– Как всё началось?

– А вон те две. Вот они стоят. Задом наперёд ходят. Эти, что к стене прижались.

Толпа разрастается. Зевак всё больше и больше. Полицейский пытается их разогнать, да не может справиться.

«Вот глупый народ», – подумал Кайтусь и пошёл себе дальше.

Остановился он около афишной тумбы, решил посмотреть, что в кино показывают. А на тумбе висит большая жёлтая афиша: объявляется, что профессор прочтёт лекцию.

«Политико-экономическая лекция…»

– А что это такое?

Кайтусь не знает, что в Варшаву прибыла иностранная делегация… Приехали богачи, собираются основать банк, одолжить Польше денег.

– Этих заграничных гостей профессор будет уговаривать по-французски не бояться одолжить денег; хоть сейчас и кризис, но Польша страна богатая и отдаст долг, заплатит.

Иногда Кайтусю нравятся непонятные выражения, а иногда раздражают.

– Лекция. Ерунда. Пусть будет написано так:

ПРОФЕССОР ГВИЗД ИСПОЛНИТ ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ СВИСТ. БУДЕТ КУВЫРКАТЬСЯ, ГЛОТАТЬ ОГОНЬ, ПЕТЬ ПЕТУХОМ, ПЛЯСАТЬ ВПРИСЯДКУ.

И как повелел Кайтусь, так и стало – на всех афишных тумбах во всём городе, во всей Варшаве.

Захотелось Кайтусю есть.

Поехал он в такси на богатую улицу. Вышел у ресторана.

Ресторан первоклассный, шикарный. Сквозь огромные зеркальные стёкла видны столы, накрытые белыми скатертями, и на каждом – цветы.

«Войти или нет? Сколько тут стоит обед?»

Сунул Кайтусь руку в карман, а там сто злотых.

Ладно. Входит.

А в дверях швейцар в красной шинели с золотыми пуговицами. И не пускает Кайтуся.

– Куда? Зачем?

– Я хочу есть.

– Здесь запрещено побираться.

– Я заплачу́.

– Проваливай, говорю.

– Почему?

– Потому что я так сказал. А то выгоню в шею.

– Попробуй!

Швейцар хочет протянуть руку – и не может. Хочет позвать на помощь – не может. Стоит, глаза пучит, как будто задыхается. А Кайтусь по ковру входит в зал и садится за стол.

За одним столом сидят два господина и дама. За другим – офицер. За третьим – женщина и мальчик в матроске. А в центре весёлая компания: актёры и актрисы, которые играют в театрах.

Кайтусь сел один, смотрит на актёров, а они на него.

– Чего хочет этот маленький оборвыш?

– Потерпи, сейчас узнаем.

– Смотрите, какие у него грязные башмаки.

– И воротничок грязный.

– А ногти какие нестриженые.

Всё правильно. Кайтусь бедно одет, потому что отец у него столяр. Ботинки испачкал на кладбище. А ногти он просто не любит стричь.

Спрятал он ноги под стул, а куда руки деть, не знает.

– Официант! – позвал актёр. – Новый клиент пришёл.

– Это ещё что такое? Кто тебя впустил? А ну проваливай!

Все перестали есть и с любопытством смотрят, что будет.

Вбегает в зал швейцар:

– Я ему говорил, нельзя.