Хроники Ламмеры: Шёлковая Песнь - Sunon Boy

девушки, бежавшей со всех ног со дворца. Поиски куда более сильных жуков кормили её, словно это был сто крат сладкий мёд. Он стал приторным, горьким, покрывался кровью и гнил; и раз не жуки, то теперь будут кружить мухи. «Братик, сыграй мне музыку!» — просила маленькая Мариам. Красивая мелодия пыталась успокоить девочку, но на руках была лишь стеклянная голова. До сих пор она режет Мариам руки и не даёт двигаться вперед. Эта голова плачет рубиновыми слезами и виновато глядит на девочку: «Где ты, сестра моя?»

Глаза с трудом, но открывались; свет из оконца ударил в зрачок и заставил Мариам поднять руку, чтобы прикрыть ладонью лицо. Тогда послышался голос из другой комнаты:

— Наконец проснулась, сколько же шуму в деревне из-за тебя.

— Где я? Дзин… Где Дзин?! — подскочила Мариам и тут же пожалела об этом.

— Не шевелись ты так, скоро твой мальчик вернется: я отправил его за травами к Гречке.

— Спасибо…

— Одним «спасибо» ты не отделаешься. Дурон пошёл с тобой и не вернулся, как ты это объяснишь?

— Я всё расскажу только его жене, это не ваше дело.

— Давай проясню тебе пару вещей, Лакшата: я спас тебя с мальчиком не из доброты душевной, а только потому что ты знаешь где сейчас Дурон; войдер ветра рассказал, что ты скорее всего расправилась с солдатами Лакшата, но в этом нет ничего хорошего… Малика Лакшата — жестокий и злопамятный правитель, она не терпит смертей своих людей. — тихим голосом приближался к Мариам, пока та не увидела его — старого и слабого, без ноги и со страшным шрамом на лице. — Эта трагедия коснулась не только жены Дурона, вся деревня в опасности. И я не знаю, кого они на этот раз заберут с собой в темницу, но лучше бы это была ты.

Мариам усмирила свой пыл: ей нечего было ответить старику, да и незачем. Он был прав во всём, однако, сделать правильный выбор было просто невозможно: любое решение привело бы к беде, что и случилось. Мариам была опустошена и не знала, как сейчас быть. Всего день прошел с момента отхода из бухты Кремень, а беды уже преследуют её одна за другой.

Так продолжалось, пока дверь лачуги не открыл Дзин, и торопясь вошел в комнату, где лежала Мариам:

— Ты проснулась! Слава Тасиму, ты в порядке!

— Пандочка Дзин, как ты? С тобой всё хорошо? — спросила Мариам со слезами на глазах: каждое слово Дзина звучало для неё как подарок на день рождения.

— Мари, можешь встать?

— Если только дашь руку.

Дзин незамедлительно подал Мариам ладонь, она вытерла слезы и потянулась к руке Дзина. Дотронувшись до его ладони, она почувствовала тепло и малую дрожь пальцев, тогда Дзин аккуратно потянул её к себе, и Мариам смогла сесть и держать спину, на которой разложились блестящим водопадом чёрные как смоль волосы. Она посмотрела с улыбкой на Дзина, рассматривая его наивные, добрые глаза. В них она увидела нечто очень знакомое и тёплое — оно кутало Мариам, словно одеяло из гусиного пуха, мягкое и лёгкое. Тогда Мари не сдержалась и прижала к себе мальчика, крепко обнимая и еле сдерживая слезы. Дзин не совсем понял, что с ней, но на тепло он ответил теплом и осторожно дотронулся до её плеч; закрыл глаза и задумался: «Что же ты за человек на самом деле, Мари?» Ничего не было известно за пеленой загадочности, и в этот яркий момент счастья Мариам, в Дзине засело семя недоверия. Как только появится удобный момент, он спросит её обо всём, но только не сейчас, когда она только оправилась.

— Дзин, я только рада ещё с тобой побыть, но прямо сейчас у меня есть важное дело.

— И что это за дело? Ты опять ничего не скажешь, верно?

Мариам только улыбнулась и ответила:

— Какой ты вредный! На этот раз могу рассказать, так и быть. Как ты, наверное, уже знаешь, я шла за тобой на Пик Древних не одна. Меня сопровождал человек из деревни, но тот не сумел вернуться к жене и детям. Мне нужно навестить их и всё рассказать.

— Я пойду с тобой!

— Тогда помоги мне встать, смельчак.

Дзин подал Мариам руку, и та, отодвинув одеяло, ступила на дощатый пол. Прихрамывая и опираясь на вытянутую мальчонкой ладонь, они шли к лачуге Дурона. Они проходили по навесным мостам, обходя стороной полуразрушенные дома и местных жителей, косо смотрящих на них. В глазах каждого проходимца было написано: «Уходи.» Но оставалось всего одно неоконченное дело.

Стук в недавно починенную, хлипкую дверь; Мариам из волнения глядела на Дзина, чтобы успокоиться, пока тот надеялся, что Мари правильно поймут. Ещё один робкий стук, и тогда послышались торопливые шажки в сторону двери. Они приближались с детским смехом и наивностью, но всё это разрушилось, когда девочка, открыв дверь, увидела только Мариам и Дзина:

— Папа не с вами? Он… Он скоро вас догонит, правда? — маленькие, словно бусинки голубые глаза девочки смотрели прямо в душу Мариам в поисках надежды, но там нет смысла искать.

— Девочка, позови, пожалуйста, свою маму. Нам нужно поговорить.

— Где папа?! Он же пошел с тобой! Где мой папа?! — девочка заливалась слезами и била Мариам по коленям. — Это ты во всём виновата! Мой папа сильный, ты его убила!

Дзин не мог спокойно на это смотреть и удивлялся, глядя на Мариам: её выражение лица было непоколебимым, однако, ей было тяжело что-либо говорить. Тогда из нижних этажей прозвучало женское: «Дочь, вернись в комнату!» Ребенок, вытирая слезы и хныкая, уходил вниз по ступенькам, пока по ним же поднималась убитая горем женщина. Её опадающие, некогда сильные, длинные волосы, покрасневшие от слез глаза и обручальный венок, который показывал её привязанность к одному лишь человеку и его детям. Она смотрела Мариам в глаза и ждала ответов на свои вопросы. Этого человека выхаживала деревня, только чтобы узнать, что случилось с Дуроном. И сейчас Мариам сухо и робко говорит обо всём, что случилось с её мужем. Кратко и ясно, без подробностей и своих мыслей на этот счёт, после чего получила ожидаемый ответ: «Проваливай.» Женщине было тяжело продолжать диалог. Если бы эта Лакшата не заставила мужа идти с ним, всё было бы в порядке. Однако Дзин хотел заступиться за Мариам: «Разве она виновата в том, что солдаты выстрелили сначала в вашего мужа?! Мари точно