Смерть саксофониста - Керен Певзнер

— Валерий, скоро буду! Уже одной ногой в машине.

Наскоро пригладив взлохмаченные волосы, я несколькими движениями нарисовала глаза и губы, и помчалась к месту встречи. Пробок на дороге не было, сотовый молчал, и я доехала более-менее спокойно.

Кроме Искрина, в конторе находилось еще четверо. Два бодрых пенсионера, один — писатель, другой — поэт. Их опусы еженедельно появлялись в бесплатной газетке, существовавшей исключительно с рекламы, причем писатель гневно обличал язвы и пороки общества, заключавшиеся в хамстве работников по делам новых репатриантов, и требовал незамедлительного (от тех же работников) предоставления квартир в солнечном Ашкелоне. Что же касаемо поэта, он был известен как певец красот города на Средиземном море. Каждое его стихотворение начиналось со слов: «Дорогой мой Ашкелон…». Наталкиваясь на очередное эпическое творение убеленного сединами рифмоплета, я бормотала про себя: «Служил Гаврила хлебопеком…» — и переворачивала страницу.

Кроме представителей творческого жанра, в комнате сидели две дамы бальзаковского возраста и смотрели на меня, только что вошедшую, с неприязнью.

— Ну вот, все в сборе! — Искрин махнул мне рукой, приглашая присесть. Валерочка, тебе известна наша проблема?

— Не помню, — я помотала головой, — что-то благотворительное…

Мне все еще не было ясно, зачем меня пригласили.

— Объясните, а то мне на работу пора.

Искрин замялся, а его свита переглянулась. Наконец он решился:

— Мы знаем, что тебя допрашивал полиция по делу Вольфа…

— Что?! — возмутилась я. — При чем тут полиция и Вольф?! Когда вы назначали мне встречу, Вольф еще был жив и здоров…

— Да, но с тех пор он умер! — безапелляционным тоном заявила одна из дам.

— А я тут при чем? И вы, кстати говоря, тоже! — терпеть не могу, когда со мной так разговаривают. Кто она вообще такая?

— Тише, девочки, успокойтесь, — примирительно сказал Искрин. — Сейчас мы тебе все объясним…

— Так объясняйте же, черт возьми, а не ходите вокруг да около.

Нервная дама фыркнула и отвернулась. Другая наклонилась к ней и что-то зашептала.

— Мы являемся правлением добровольного сообщества, борющегося за национальное самосознание, — голос партийного деятеля окреп, и было видно, что он стал на заезженную колею. — Несколько месяцев назад нам удалось связаться со спонсорами из Бельгии, и те пообещали перевести нам на наши благородные нужды весьма значительную сумму.

— Откуда? — тут же машинально вырвалось у меня.

— Из Бельгии, от весьма состоятельной организации.

Не перестаю удивляться, как могут люди находить источники? Может быть, для этого нужен какой-то особенный талант?

— Позвольте полюбопытствовать, сколько же вам досталось от состоятельных фламандцев?

— Сто тысяч долларов, — нехотя ответил Искрин.

— Надо сказать, уважаемая, что эти деньги мы вот-вот получим, — вставил свое веское слово поэт.

— Подожди, Григорий, не лезь, — остановил его Валерий. — Дай мне договорить.

— Так вот, эти деньги мы не могли получить просто так. Обязательно нужно было поручительство человека, находящегося на службе у государства и обладающего большими полномочиями. Он должен был выступать нашим гарантом и отчитываться перед спонсорами в случае, если произойдут нарушения.

— И вы обратились к Вольфу, — заключила я.

— Верно, Валерочка. — кивнул Искрин. — Мы не хотели вмешивать в это дело нашего мэра, иначе эти деньги пошли бы на поддержку семей наркоманов, выходцев из Северной Африки и на тому подобное. А нам нашу культуру развивать надо.

И он почему-то показал на поэта с писателем.

— А он так внезапно умер, — сказала вторая дама.

— Да, — кивнула я, — умер, и это прискорбно. Могу сказать вам только одно: это не из-за меня.

— Что ты, что ты, Валерочка! — замахал на меня руками Искрин. — От тебя нам нужно одно: позвонить спонсорам в Бельгию и объяснить ситуацию. Пусть не задерживают выплату денег для нуждающихся. А то третий месяц тянут.

— И все? — я удивилась простоте просьбы. Зачем им нужно было мяться и говорить со мной недомолвками?

Ответ пришел сразу:

— Только, моя дорогая, мы все просим тебя соблюдать строгую конфиденциальность. Договорились?

— Разумеется, — согласилась я. Опять пролетает заказ, опять общественная нагрузка. А я еще бежала…

— И все же мне не понятно, если бы Вольф не умер, на какую бы тему мы бы с вами разговаривали? — спросила я.

— Потом-потом, после звонка, — Искрин протянул мне серый аппарат.

В Брюссель, в штаб квартиру спонсоров — бельгийскую фирму по продаже компьютерных изделий, я дозвонилась довольно-таки быстро.

— Добрый день, говорит Валерия Вишневская, — четко выговорила я в трубку, — вы слышите меня?

Мужской голос с сильным французским акцентом ответил утвердительно. И я продолжила:

— Я звоню вам по поручению добровольного сообщества борцов за национальное самосознание, — перевести такое название мне удалось не сразу, и я боялась, что меня не поймут на том конце разговора.

Но меня поняли правильно:

— Мы ждали вашего звонка, госпожа Вишневская. Расскажите нам, что у вас происходит?

Мне пришлось начать с самого начала. Я рассказала о свадьбе, смерти Вольфа, о поисках, проводимых ашкелонской полицией, и закончила тем, что нахожусь сейчас среди членов правления, обеспокоенных тем, что из-за смерти гаранта сорвется такой значительный куш.

Меня слушали не перебивая. Как только я закончила свою речь, голос ответил:

— Благодарю вас… Мы обсудим все, что вы нам сообщили.

— Про деньги, Лера, спроси про деньги, — зашептал у меня над ухом Искрин, — пусть не забирают их обратно. Мы не виноваты.

— Простите мне мою назойливость, но меня просят перевести. Что вы намереваетесь сделать с вашим богатым пожертвованием?

Мне не хотелось задавать этот вопрос. Это был типичный вопрос «про рюкзак».

Когда в армии новобранцам кричат: «Стройся!», всегда находится один умник, который спрашивает: «С рюкзаком или без?». И, как следует ожидать, получает вполне логичный ответ: «Тебе с рюкзаком!»

— Нами уже выслано распоряжение вашему банку, с уведомлением вернуть деньги обратно в Бельгию. Скорей всего, мы не сможем более помогать вам, так как у вас творятся совершенно невообразимые вещи. У нас есть определенные обязательства перед обществами из Сенегала и Бангладеша. Всего вам наилучшего, госпожа Вишневская.

На том конце повесили трубку.

— Что, что он сказал?! — четыре фигуры бросились ко мне.

— Что забирает деньги. У него Бангладеш на очереди.

— Какой такой Бангладеш? — возмутились общественные деятели. — Разве там есть евреи?

— При чем тут евреи? — удивилась я.

— При том, что эти спонсоры — протестанты, которые верят в то, что евреи — избранный народ, и помогают нам.

— Да, я нечто подобное слышала, — пробормотала я. Эта история начала мне порядком надоедать. — Мне пора.

— Спасибо, Валерия, вы нам очень помогли, — сказал Искрин, а дамы посмотрели на меня уже без прежней неприязни.

— Не первый раз и, как всегда, бесплатно, — ответила я и вышла.

Зря дамы поспешили изменить мнение обо мне в лучшую сторону.

* * *

Дома меня поджидала Дарья.

— Мам, у меня к тебе дело.

— Какое, интересно мне знать, — и я, скривившись, стянула с ноги лодочку с двенадцатисантиметровым каблуком.

— К нам едет Суперфин! — торжественно объявила моя дочь.

— Это становится интересным… — я прошла в кухню. — Похоже на «к нам едет ревизор». И кто же он такой?

— Мамуля, ну какая же у тебя память дырявая! Я же тебе сто раз рассказывала.

И вдруг я вспомнила… Моя дочь сыграла во всей этой истории немаловажную роль. Большая поклонница интернета, она скользила по электронным волнам, как только удавалась малейшая возможность. А так как меня практически не бывало дома, то эта возможность ограничивалась лишь величиной счета за телефон. Даше не разрешалось переходить определенную грань.

Когда мы с Денисом поехали отдыхать в кибуц, Дарья переехала к Элеоноре. И там бросилась в пучину интернета. Все объяснялось просто: в отличие от меня — Денису электронное время оплачивала работа, и Дашка ошалела от безнаказанности.

В это время ей пришла в голову гениальная мысль: скорее всего, воспитательные приемы Элеоноры стали действовать ей на нервы, и она решила познакомить мать Дениса с кем-нибудь, чтобы та переключилась на другой объект.

Моя дочь в меня. Уж если она за что-то берется, то доводит его до логического завершения или до абсурда. Дарья перерыла огромное количество сайтов-знакомств на трех языках — русском, английском и иврите. Эта пятнадцатилетняя чертовка написала очень элегантное письмо от лица Элеоноры, стащила и просканировала ее самую удачную фотографию — с отливающими голубизной волосами и даже убрала пару морщин методом компьютерной графики. Довольная получившимся художественным произведением, она разослала его по всем адресам.