Седьмой ключ - Елена Ткач

Глава 7

В Свердловке

На следующий день, около одиннадцати, как и договорились накануне, Сергей Алексеевич с Манюней шли по бетонной дороге, ведущей к дому их новых знакомых. Где-то на полпути между их участками и домами, что стояли на берегу пруда, влево от бетонки в лес уходила тропинка. На этой развилке они и условились встретиться.

— Вон они, вон идут! — указала Манюня на две фигурки, шедшие к ним навстречу.

— Надо же, точность какая! — восхитился Сергей Алексеевич, посмотрев на часы. — Ровно одиннадцать.

Девчонки так обрадовались друг другу, будто давно дружили, а потом разлучились на целую вечность.

Вера, одетая в джинсы и тонкую майку навыпуск, протянула Сергею руку.

— Доброе утро! Машенька, как спалось на новом месте?

— Ой, замечательно! Спала как убитая. Тут такой воздух… У меня под окнами куст жасмина расцвел.

— Да, — Сережа улыбался, — вчера к вечеру и расцвел — как подарок к Манюниному приезду.

— Удивительно, — заметила Вера, — чтобы одновременно яблони цвели, черемуха, сирень и жасмин… Они же расцветают по очереди.

— Это все май, — Веточка почему-то вдруг помрачнела! — Какой-то загадочный май.

— Так вперед, чтобы разгадать все загадки! — устремилась по тропинке Манюня, увлекая за собой Ветку.

И они отправились в путь.

По лесу шли минут двадцать, пересекли шоссе, за которым, точно пестрое стадо, теснились сарайчики, крытые чем попало — где ржавым железом, где рубероидом, где досками, настеленными кое-как. Крапива, лебеда, одуванчики, рытвины и ухабы, крошечные огородики с ровными всходами зелени. Справа, чуть подальше, виднелся искрящийся пруд и старый заброшенный парк. А впереди — мост через речку, за которым, собственно, и начинался поселок, разросшийся вокруг прядильной фабрики.

Клязьма — речка невеликая, но довольно быстрая, по воде русалочьими волосами стелются водоросли, на косогоре по левому берегу двух-трехэтажные домишки, выкрашенные в грязно-розовый цвет. Возле речки в зеленой траве козы пасутся. Рядышком, расстелив одеяло, загорают девчонки. Белье на веревках сохнет. Мотоциклисты с треском распугивают тишину.

Перешли через мост, в поселок вступили. Вдоль шоссе кренятся старые клены, на асфальте дымится свежий лошадиный помет. Трехэтажные довоенные домики, в палисадниках — чахлые немощные цветы. Гастроном. Сберкасса. Аптека.

— Ну что, зайдем в магазин? — предложила Вера.

— Нет, подальше пройдем, там на горе еще несколько магазинчиков — они лучше. Я тут был уже, знаю, — сказал Сережа. — А на площади у ворот фабрики прямо с машин торгуют — там все дешевле. И выбор больше. Хлеб, яйца, мясное, молочное всякое… В прошлый раз даже рыбешку копченую продавали. Вку-у-усная!

Увлекая вперед свою девичью команду, Сергей говорил, что для него в этом поселке кроется какое-то особенное очарование — будто отстала Свердловка от потока кипящего времени, сохраняя свою патриархальную тишину и неспешность, прикрытую палисадничками и огородами, раскинутыми по берегам Клязьмы.

— Конечно, — замечал он, — это только видимость — здесь пьянствуют и скандалят почище, чем в городе, но внешняя беспечальность все так же окутывает этот поселок, словно незримым пологом.

Миновали небольшую площадь с памятником погибшим в войну. И вправду — кругом торгуют. Однако решили сначала все осмотреть, а на обратном пути продуктов купить. И стали подниматься в гору.

На горе — больница. Деревянное темное здание в два этажа, совсем не похожее на больницу. Ни машин «скорой помощи», ни толчеи в дверях… Во дворе на травке — позабытый трехколесный велосипед. Тишь да гладь. На окнах — белые занавесочки. У входа аккуратно расстелена чистая тряпочка. Две девчонки на велосипедах выехали из-за угла деревянного больничного корпуса и со смехом на полном ходу покатили вниз, под уклон.

— Пап, а что здесь раньше было, когда еще фабрики не было? — спросила Манюня.

— Не знаю. Наверное, просто деревня.

— Не может быть. Уж очень место красивое: холмы, обрывы, река петляет — вон она где виднеется, значит, огибает Свердловку полукольцом. А леса какие там, за рекой, глядите!

— Да, тут кругом леса, и вон там, за высоковольтной линией, — подхватила Веточка. — Ой, мам, какие леса! Там, наверное, всякие звери водятся. Лисы и лоси. Может, и кабаны.

— И волки. У-у-у-у! — завыла Вера, делая страшные глаза. — Да, леса здесь бескрайние. И, видно, грибов тьма-тьмущая.

— Это мы через месяцок проверим, — Сергей Алексеевич озирался по сторонам. — Ну что, похоже мы приближаемся к хозяйственному магазинчику. Вам там ничего не нужно?

Справа показалась простая рубленая изба с вывеской «Хозяйственный магазин».

Сережа с девочками остались на улице, а Вера скрылась в дверях. Вскоре она появилась, потрясая пластмассовым тазиком и эмалированным ведром, из которого высовывался растопыренный веник.

— Знатная добыча! — поздравил ее Сережа.

— А тут еще: посмотрите… — Вера раскрыла вместительную полотняную сумку, висевшую через плечо. — Две кастрюли, солонка и заварной чайник!

— Здорово! — Ветка разглядывала кастрюльки, расписанные по белоснежным бокам крупными красными ягодами клубники.

— Мы теперь можем гостей принимать — у нас чайник есть! — заявила Вера, застегивая молнию своей сумки.

— Чур, мы первые гости! — крикнула Маша.

— Давайте я помогу, — Сережа забрал у Веры сумку. — А ведро ты, Манюня, неси. Тебе очень пойдет — с ведром! Ну что, может, теперь за продуктами — и в обратный путь?

— Нет, пожалуйста! — заволновалась Веточка. — Тут должно быть что-нибудь интересное…

И они тронулись дальше.

Веточка своим тоненьким голоском что-то тихонько напевала, оглядывая скромные деревянные домики за косыми заборами, меж которых изредка попадались пижонские двух-трехэтажные строения из кирпича, выстроенные с размахом, но без тени присутствия вкуса — эдакие современные виллы, чьи хозяева старались продемонстрировать достаток, каждый на свой лад. У кого над воротами — гипсовая львиная морда, выкрашенная бронзовой краской, и некая загогулина, что должна была по всей видимости изображать вензель главы фамилии. У кого — оранжерея на втором этаже, залитая электрическим светом…

— Что ты поешь? — спросила Маша у Ветки.

— Это «Мелодия» Глюка. Ужасно ее люблю. Знаешь, она такая хрупкая… Кажется, дунь — и оборвется.

— А-а-а, — протянула Манюня. — А я Алсу люблю. И Наталью Орейро. Вообще, всякое люблю, смотря по настроению. Даже старушку «Машину времени» — ее папа в молодости очень любил.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});