Дело - Чарльз Сноу

Когда они пришли и я впервые взглянул на Говарда, — а мне сразу стало ясно, что, пока он был членом совета колледжа, мы с ним ни разу не встречались, — я подумал, что в лице его есть что-то удивительно неприятное; у него была неровная бледная кожа, длинный нос и срезанный подбородок. Цвет глаз был линяло-голубой, шея длинная и плечи опущенные — у людей с таким сложением нередко можно наблюдать незаурядную физическую силу и мужественность. Так или иначе, но на большинство людей, при первой встрече, он должен был производить впечатление человека сурового, независимого, смелого, даже несмотря на то, что голос у него был высокий и невыразительный. Разговаривая с ним, я подумал, что он несколько неловок, но отнюдь не застенчив.

— Вы ведь, кажется, знакомы с этим самым Льюком? — спросил он.

Он имел в виду Уолтера Льюка, главу Барфордовского атомного центра, одного из талантливейших современных ученых, который в январе этого года, сорока лет от роду, был возведен в дворянское достоинство.

— Да, — подтвердил я, — Льюк — мой старый друг.

— Не пойму, что он за человек такой, — сказал Говард.

— То есть?

— Но ведь он же замешан в этой галиматье с созданием бомбы. Я просто не представляю себе, как мог ученый опуститься до этого.

Меня это раздражило, раздражило настолько, что, против обыкновения, я не сумел этого скрыть. Я любил Уолтера Льюка; кроме того, я знал, как трудно разрешим с точки зрения совести был и для него и для его коллег вопрос работы над бомбой и как Льюк избрал один путь, а мой брат Мартин — другой.

— Для вашего сведения, он считает это своим долгом, — ответил я.

— Странное понятие о долге, я бы сказал, — заметил Говард.

Маргарет с Лаурой тем временем занялись разговором. Раздраженный тем, что мне навязали этого человека, я взглянул на них, и мне невольно бросилось в глаза, какой моложавой и хрупкой выглядит Маргарет рядом с той, другой женщиной. Тонкое личико Маргарет сохраняло почти юношескую свежесть, и кожа ее, по сравнению с Лауриной, казалась удивительно нежной. В действительности старше лет на десять была Маргарет, — и детей имела она, но рядом с Лаурой — темноволосой, красивой, серьезной — она выглядела школьницей.

Я не слышал, о чем они говорили. Когда мы уселись за обеденный стол, Говард назвал еще нескольких наших общих знакомых. Слушая его, я постепенно обнаруживал в нем черты, о которых никто мне до сих пор не говорил. Он был нелюдим, грубоват и, по некоторым своим ухваткам, мог свободно сойти в глазах ненастоящего англичанина за выходца из рабочего класса. На самом деле он был так же далек от рабочего класса, как принадлежащая к высшей интеллигенции Маргарет. Его родители и родители Маргарет, вполне возможно, воспитывались в одних и тех же школах, хотя он происходил, скорее всего, из военной семьи, а не из клерикальной или профессорской. Если кто из них в результате брака и поднялся на шаг по социальной лестнице, то это была его жена, но отнюдь не сам Говард.

Маргарет, следившая за выражением лица Лауры, решила не затягивать светской болтовни.

— Вы ведь хотите поговорить о чем-то с Люисом, — заметила она, не успели мы кончить суп. У нее было доброе сердце. Кроме того, она предпочитала, чтобы разговор сразу начинался напрямик. — Может быть, вы хотите сразу перейти к делу?

Лаура с облегчением улыбнулась. Она взглянула через стол на мужа.

— Кому же начинать?

— Мне все равно, — ответил он нелюбезно.

— Мы не будем просить вас о многом, — сказала Лаура, нахмурив брови. — Вопрос с пересмотром нашего дела все никак не может решиться, и мы хотели бы, чтобы вы использовали в этом отношении свое влияние. Вот и все.

Тут она вдруг повернулась к Маргарет и сказала официальным светским тоном с изысканной вежливостью:

— Боюсь, что наш разговор покажется вам скучным. Не знаю, слышали ли вы что-нибудь о том, что с нами произошло?

— Теперь я, по всей вероятности, знаю об этом уж никак не меньше Люиса, — ответила Маргарет.

— Ну, тогда, значит, вы себе представляете, почему нам так противна вся эта компания, — воскликнула Лаура.

Всю силу убеждения — а темперамент у нее, совершенно очевидно, был немаленький — она сосредоточила на Маргарет. Но кто-кто, а Маргарет была не из податливых. Она только производила впечатление тонкокожей, на деле же обладала твердым характером и силой воли ничуть не меньше, чем Лаура.

Насильно навязать ей убеждение было невозможно, не так-то просто было и разжалобить ее.

— Могу себе представить, что вам пришлось пережить, — сказала она ласково, но не сдавая позиций.

— Может, мне следует предупредить вас, — вставил я, — что я теперь знаю обо всем этом больше, чем прежде.

— Откуда? — вскричала Лаура.

— Кое-что я слышал в колледже.

— Надеюсь, вы остались довольны тем, что услышали?

Было время, когда я, не в пример жене, едва ли устоял бы перед таким проявлением чувств. Хотя со стороны было трудно этому поверить, хотя Лаура и сосредоточила все усилия в первую очередь на Маргарет, которая показалась ей из нас двоих более отзывчивой, на деле я был куда более податлив, чем она. Мне даже приходилось отучать себя от этого недостатка, перевоспитывать себя. Но в этот вечер я и правда не чувствовал ни малейшего искушения сдаваться. Лауре не удалось привлечь меня на свою сторону; к Говарду я испытывал антипатию; я был готов вести разговор начистоту.

— Это к делу не относится, — сказал я.

Я подождал, пока не подали следующее блюдо, и снова обратился к Лауре:

— Вы говорите, что в колледже никак не могут решиться на пересмотр вашего дела. Все это обстоит далеко не так.

— Что вы хотите сказать?

— Я хочу сказать, что, насколько мне известно, — а я думаю, что если бы разговор об этом был, то мне было бы известно, — никто там даже не собирается пересматривать его.

— Ты веришь этому? — сказала Лаура, обращаясь к мужу.

— Меня это нисколько не удивляет, — ответил он.

Она в упор посмотрела на меня сердитыми глазами и спросила напрямик:

— И будь вы там, вы считали бы, что это в порядке вещей?

На миг я встретился глазами с Маргарет, затем посмотрел на Говарда, сидевшего по правую руку от нее. Он сидел, мрачно понурив голову, с таким видом, словно разговор этот его вовсе не касался. Я снова повернулся к его жене и сказал:

— Боюсь, что ни одного довода, который мог бы заставить меня предпринять какие-то шаги, я пока еще не слышал.

Я скорее почувствовал, чем услышал, как Говард не то ухмыльнулся, не то подавился смешком. Лаура вспыхнула до корней волос и воскликнула:

— Какое право имеете вы так говорить?

— Вы хотите, чтобы я продолжал?

— А как же иначе?

— Ну, так вот что, — сказал я, стараясь придать своему тону объективность. — В свете того, что говорится в докладе ученых относительно этой фотографии, я просто не мог бы встать на другую точку зрения. Не забывайте, что сам я, точно так же как и большинство других ученых, совершенно не сведущ в этой области и высказать свое мнение не могу. В этом-то и заключалась одна из трудностей всего разбирательства. Даже будь я одним из членов совета, мне пришлось бы поверить на слово Фрэнсису Гетлифу и другим ученым.

— О, мы-то знаем, что они из себя…

Я остановил ее:

— Нет, я не хочу этого слышать. Фрэнсис Гетлиф мой друг вот уже двадцать пять лет.

— Ну и…

— Я верю ему безоговорочно. Так же как и все те, кто его знает.

— Гетлиф, — вставил Говард насмешливо, тоном человека, которого не проведешь, — великолепный образец ученого, бывшего когда-то прогрессивным, но вовремя одумавшегося.

— Не думаю, чтобы это было так, — ответил я, — но, если даже допустить, что вы правы, отразиться на его суждении это не могло бы.

— А что же, интересно, могло? — продолжал Говард все тем же насмешливым тоном.

— Вам это должно быть прекрасно известно. — Я чуть было не вышел из себя. — Его собственное мнение — мнение ученого, видевшего фотографию своими глазами.

— Значит, надо полагать, к моим объяснениям они отнеслись без предубеждения?

— Мне рассказывали все, что было предпринято ими…

— Кто рассказывал?

— Скэффингтон.

Лаура резко рассмеялась.

— Вы, может, считаете, что и он не был предубежден?

— Я не знаю его так, как знаю Гетлифа, но он производит на меня впечатление человека порядочного.

— Он — религиозный маньяк. И к тому же сноб, каких мало.

— Рассказывал мне об этом и мой брат.

— Неужели вы правда думаете, что его это хоть сколько-нибудь волнует, — запальчиво сказала Лаура, — когда он только спит и видит, как бы ему сесть на место Брауна…

Я заметил, что Маргарет передернуло и она с опаской посмотрела на меня, словно испытывая неловкость за гостью.