Воронья дорога - Иэн Бэнкс

И мы с Эш пошли играть на бильярде. Я собирался ее спросить насчет берлинского джакузи, но, похоже, упустил подходящий момент.

* * *

Дядя Фергюс построил обсерваторию в семьдесят четвертом (когда божественной Верити было четыре года). При этом он хотел одним камнем убить двух зайцев. Во-первых, если верить моему отцу, Фергюсу понадобился новый телескоп, побольше и получше прежнего. У отца был трехдюймовый рефрактор под навесом в саду лохгайрского дома. Фергюс заказал шестидюймовый рефлектор. Мало того, это был демонстрационный образец: линзы и зеркало изготовлены в новом спецотделе «Галланахского стекла» – фабрики, которая принадлежала Эрвиллам и давала городу немало рабочих мест. Стало быть, дядя Фергюс получил не только роскошный и уникальный экспонат для своего отреставрированного замка, но и рекламу для фабрики – рекламу, не облагаемую налогами.

Тот факт, что телескоп располагался близковато к городу, в зоне светового загрязнения, на поверку оказался несущественным: дядя, с его-то связями, добился, чтобы на уличные фонари были надеты колпаки за муниципальный счет. И дядя Фергюс был готов в экстренной ситуации (и разумеется, в строго избирательном порядке) гасить свет в родном городе.

Его невестка пошла еще дальше: когда на сцене появилась крошечная вопящая грязненькая Верити Уокер, фонари и впрямь погасли.

Впервые с неподражаемой Верити я встретился через шестнадцать лет после ее рождения, в 1986 году, в обсерватории, угольно-черной ночью, за несколько дней до того, как поехал учиться в университете. Тогда я с великим предвкушением ожидал отъезда и свободы, и верилось, что передо мной вот-вот раскроется громадный мир, словно некий гигантский, необозримый цветок – цветок возможностей и успеха. Близняшки в то время часто устраивали посиделки – на звезды погляделки в холодной тесной полусфере на крыше малогабаритного замка.

Я припозднился; днем мы с младшим братом Джеймсом гуляли в предгорьях, а потом выдержали пытку запоздалым чаепитием – какие-то отцовские друзья заявились в гости не предупредив, и за ними пришлось ухаживать.

– Ага, вот и наш Прентис,– басом констатировала миссис Макспадден факт моего прибытия.– Как поживаешь, дружочек?

Миссис Макспадден была домоправительницей у Эрвиллов – полная зычная шумная дама вечных средних лет; ее широкое мясистое лицо всегда казалось распаренным, выскобленным с мылом и мочалкой. У миссис Макс был очень громкий голос – отец часто говорил знакомым, что на ее вопеж откликаются в Файфе, и звон в ушах после близкого общения с этой дамой подтверждал, что папины слова – не шутка.

– Остальные уже наверху. Ты, мил друг, подносик не захватишь ли, а? В кофейниках кофе, а вот тут, на тарелочке,– она приподняла уголок плотной салфетки, придавившей широченное блюдо,– булочки с сосиской.

– Понял, спасибо, отнесу.– Я взял поднос. В замок я проник через кухню – парадный вход уже заперли на ночь. Вот была бы сцена, вздумай я ломиться в ворота.

Я направился к ступенькам.

– Погоди-ка, Прентис. Отдай этот шарф мисс Хелен,—сказала миссис Макспадден и встряхнула упомянутым предметом одежды.– Малютка доиграется когда-нибудь, что простудится и помрет от чахотки.

Я наклонил голову, чтобы миссис Макс набросила шарф мне на шею.

– И напомни ребятам, что хлеба полно, в холодильнике есть цыплята и сыр, и супа тоже вдоволь. Проголодаетесь – не тушуйтесь.

– Понял, спасибо,– повторил я и осторожно двинулся вверх по ступенькам.

* * *

– Э, бумага папиросная есть у кого-нибудь?

Я сощурился в ярко освещенном обсерваторском куполе. Алюминиевая полусфера в диаметре не превышала трех метров, и большую часть объема занимал телескоп. Было холодно, несмотря на электрообогреватель. Средних размеров кассетник играл что-то из Cocteau Twins . Дайана и Хелен в толстенных вязаных монгольских кофтах ежились за столиком в компании Даррена Уотта – шла игра в карты. Мой старший брат Льюис прилип к телескопу. Мы перездоровались.

– Это кузина Верити, помнишь ее? – спросила Хелен, наматывая принесенный мною шарф на голову Даррена. Когда выпущенный Хелен изо рта в мою сторону клуб пара рассеялся, я увидел ту, о ком шла речь.

В неподвижном основании купола было нечто вроде собачьей конуры, углубленной в чердак замка. На самом деле это была всего лишь узкая продолговатая ниша, но в такой тесноте она оказывалась очень кстати. Там в спальном мешке лежала Верити Уокер, и только верхняя часть ее тела вдавалась в пространство купола. Верити смолила косяк и одновременно скручивала следующий на обложке иллюстрированного звездного атласа.

– Добрый вечер,– сказала она мне.– Как насчет бумажки?

– Приветик, есть.—Я поставил поднос, обшарил карманы, вынул кое-какое барахло. Последний раз, когда я видел Верити Уокер, месяцев пять или шесть назад, это была тощенькая малявка с серьезным пристрастием к Шейкин Стивенсу[23] и полным ртом ортодонтического железа. Зато теперь, как удалось мне разглядеть в дыму, у нее были короткие светлые волосы (натуральная блондинка!) и изящное, почти эльфийское личико, которое сужалось внизу и заканчивалось премиленьким подбородком,– так бы и взял тремя пальчиками и подтянул бы легонько к своим губам… Глаза ее полнились синью древнего морского льда, а когда я пригляделся к коже, то в голову пришла лишь одна мысль: ух ты, город Ллойда Коула! Идеальная шкурка[24]!

– Сойдет.– Она что-то забрала из моей руки.

– Эй! Это же читательский билет! – отнял я.– Держи.—Я вручил ей половинку подарочного купона – в книжном магазине такие на книги обменивают. Его мне мама дала.

– Спасибо.– Верити принялась резать бумагу маникюрными ножницами.

– Купон на книгу не меняем, его мы травкой набиваем,– опустился я возле нее на корточки.

Она прыснула, отчего сердце мое совершило маневры, которые приросшая к нему кровеносная система в обстоятельствах менее романтичных делает топологически неосуществимыми.

– Ну че, братишка, готов к свободному плаванию? – ухмыльнулся Льюис с сиденьица под окуляром телескопа. Наклонился к столу, куда я водрузил поднос, и стал разливать кофе по чашкам.

Мой старший брат всегда казался гораздо взрослее меня, чем на два года, и чуть выше (хотя у меня метр восемьдесят пять), и крепче сбит. Да еще в ту пору его делала крупнее и солиднее борода – в стиле «лопнувший диван». Тогда была его очередь терпеть отцовскую опалу – Льюис только что вылетел из университета.

– Да, собрался,– ответил я.– Уже и жилье нашел.—Я кивнул на телескоп: – Нынче интересненькое что-нибудь показывают?

– Как раз навел на Плеяды. Глянь-ка.

Мы по очереди пялились на звезды, играли в карты, терлись о калорифер и сворачивали косяки. Я с собой прихватил полбутылки виски, а у близняшек было бренди; то и другое пошло на крепление кофе. Этак через часок после того, как была съедена последняя булочка с сосиской, нас снова пробило на хавчик, и близняшки отправились в недра замка на поиски мифического Супового Дракона; мы разговаривали на чикчирике, пока они не вернулись с дымящейся супницей и полудюжиной глубоких тарелок.

– Ну и где ты, Прентис, кости бросишь? – спросил Даррен Уотт.

– В Хиндлэнде,– ответил я, хлебнув супчику.– Лодердэйл-Гарденс.

– Так это ж впритык к нам. Придешь тринадцатого? Вечеринка намечается.

– Как карта ляжет.– На самом деле я собирался на те выходные ехать домой, но мог и запросто поменять план.

– Давай закатывайся, будет прикольно.

– Спасибо за приглашение.

Даррен Уотт учился на последнем курсе художественной академии и был, по крайней мере для меня, воплощением шика. Два года назад, когда отзвенели новогодние колокола, мама отвезла нас с Льюисом в Галланах, и мы отправились на вечеринку к Дроиду и его чувакам. Там был и Даррен – "белокурый, долговязый, тощий и угловатый, и донельзя стильный. Меня восхищало, как он носил шелковый шарф поверх красного бархатного пиджака. Шарф этот на ком другом смотрелся бы по-дурацки, но Даррен выглядел сущим денди. Он всучил эту штуковину мне, и, когда я пытался возражать, Даррен объяснил, что шарф ему надоел и лучше отдать его тому, кто оценит, и никто тебе не мешает тоже от шарфа отделаться, когда надоест. Поэтому я взял подарок. Обыкновенный шелковый шарф, единожды перекрученный, с аккуратно сшитыми концами,– и это, разумеется, превращало его в ленту Мёбиуса, в топологическое чудо, которое меня тогда завораживало. Мне и Даррен казался чудом, и я даже одно время гадал, а ну как я и сам гей, но потом решил: нет, не похоже.

Если быть до конца честным, главным соблазном, заманившим меня к Даррену на вечеринку, был тот факт, что он делил квартиру с тремя слюноотделительно-умопомрачительными и маниакально-гетеросексуальными студенточками-художницами. Годом раньше Даррен привозил этих цыпочек в Галланах, тогда-то я с ними и познакомился.