Пламенная кода - Евгений Филенко

– Рано или поздно такое происходит со всеми. Волны гасят ветер[5], мессир…

– Кто это сказал?

– Некто из мудрых. Гуманитарное наследие человечества, их вклад в житницы пангалактической культуры.

– Гм… но кто в нашем случае волны, а кто ветер?

– Это зависит от угла зрения, мессир, – уклончиво заметил адъютант Стьесс.

– Ну, мы что-нибудь придумаем… насчет следующего раза. Мессиры! – Легат возвысил голос. – Приступаем к зачистке спацитории. Тем более что у нас, кажется, есть еще один астероидный тральщик.

– Цель! – сердито требовал в эфире оператор астероидного тральщика «Каскавелла» Маркус Мканьяна. – Кто-нибудь, во имя всего святого, укажет мне цель?

– Угомонитесь, мессир, – величественно обратился к нему легат Хештахахтисс. – У нас нет намерений оставить вас без работы. Напротив! Мы прямо сейчас имеем два больших куска эхайнского железа на орбите планеты, которые вознамерились рухнуть на поверхность оной, чего мы ни при каких обстоятельствах допустить не желаем, и еще один кусок, что столь же неуправляемо болтается возле регулярного ЭМ-портала. Соберите этот хлам и пристройте куда-нибудь с глаз долой…

11. Эхайн по имени Сева

– «Согдиана»? – с улыбкой уточнил странный эхайн. – Двести пассажиров?

– Что? – с трудом улавливая смысл обращенных к нему слов, переспросил Тони.

– Я вас нашел, – сказал эхайн, чье счастливое выражение лица никак не вязалось с его мощными статями. И улыбка у него была нездешняя, неэхайнская. Да и не очень чтобы и человеческая. Потусторонняя. Впрочем, Тони не слишком-то разбирался в выражениях лиц за пределами поселка. – Мне удалось. Ура. Как тебя зовут?

– Тони… Тони Дюваль. А ты кто?

– Я? – эхайн серьезно задумался. Потом раздельно, словно пробуя на вкус, произнес: – Нгаара Тирэнн Тиллантарн. – Усмехнувшись, добавил: – Но ты можешь звать меня Сева.

– Сева?.. Почему Сева?!

– Ну, не важно… А это кто?

– Капрал Даринуэрн. – Тони изо всех сил сдерживал слезы. Он по-прежнему ничего не соображал и поддерживал беседу с эхайном Севой совершенно механически, как говорящая кукла. Но этой кукле ужасно хотелось разреветься. – Он хотел меня спасти. Но не успел. Его убили. Можно сказать, что мы были друзьями. Мне так казалось… не знаю… Он следовал своему долгу, а долг диктовал ему заботиться о нас. Перед смертью он назвал меня грунтоедом.

– Странно, – сказал Сева. – Грунтоедом. Почему?

– Это эхайнское ругательство. Не самое грубое…

– А, помню! – воскликнул Сева с неуместной радостью. – Схафрагнэ, правильно?

– Похоже… Все равно я хотел бы, чтобы мы расстались иначе. Но теперь он мертв, и ничего не изменить.

Сева протянул руку и коснулся плеча юноши.

– Нет, – сказал он успокоительно. – Твой друг капрал убит, но не умер.

– В него выстрелили из скерна, – возразил Тони с отчаянием. – Видишь, какая рана? Он хотел убедить Истребителей не трогать нас, хотя знал, что ему не удастся. И теперь он лежит здесь мертвый, а я не знаю, что мне делать, потому что сейчас придет этот гадский капитан-торпедир и убьет меня.

– Нет, Тони, – твердо сказал Сева. – Никто здесь больше не умрет. Потому что я вас нашел, и скоро вас спасут.

– Как? – шепотом вскричал Тони. – Как нас спасут? О нас никто не знает! Или… ты один из спасателей? Но ведь ты эхайн…

– Я не спасатель. Я сам по себе. Но я действительно эхайн. Долго объяснять.

– Кто же тогда нас спасет?!

– Пока не знаю. – Сева вдруг нахмурился. – Должно случиться чудо.

– Вот и ты тоже… про какое-то чудо, – горько сказал Тони. – Капрал говорил то же самое, а теперь он мертв, и никакое чудо его не уберегло.

– Тони, – сказал Сева проникновенно. – Послушай меня. Ты не понимаешь, а я не знаю, как объяснить. Все, что сейчас происходит – это не просто так. В этом есть смысл. Смысл есть всегда и во всем. Если мы все здесь собрались, значит – так и должно быть. Я это чувствую. Я это знаю.

– Да кто ты такой?!

– Я келументари, – произнес эхайн Сева с печальной улыбкой. – Для тебя это слово – пустой звук. А я вот уже не помню сколько времени с этим живу. Но вот что, – сказал он, оживляясь. – Чего мы тут с тобой время теряем? Давай займемся этим беднягой.

– Что ты задумал? – спросил Тони, растерявшись.

– Ты лучше отодвинься подальше, – посоветовал Сева, закатав рукава своей хламиды и деловито потирая ладони. – А то не ровен час…

Он не закончил фразу.

– Келументари, – прозвучал негромкий, несколько гнусавый голос, и сказано это было с громадным злобным удовольствием. – Я тебя нашел!

Сева тяжко вздохнул.

– Ну, нашел, – сказал он с такой интонацией, словно пытался отделаться от особенно докучливого комара. – Поздравляю. Сегодня день находок.

12. Путь астероидного тральщика в бесконечность

Тупой выступ упирался в живот, а острый не позволял высвободить ногу. Чем все эти выступы были раньше – пультом, переборками, сводами – можно было лишь догадываться. В голове звенело, за ухом пульсировала горячая кровь, она же затекала из-под волос прямо в глаза. Глаза, между прочим, были открыты, но ничего не видели. «Я ослеп», – подумал Шерир без особых эмоций. Какое значение имеет слепота перед неминуемой, долгой и мучительной смертью?.. Он пошевелил свободной ногой, оживляя затекшие мышцы. Ступня уперлась во что-то твердое, но легко подавшееся от толчка. Шерир толкнул сильнее – препятствие уплыло вовсе. Кресло оператора, вот что это было. То, что оно сдвинулось, могло свидетельствовать о нескольких обстоятельствах сразу. Во-первых, взрыв смял кабину тральщика, словно бумажную фигурку, и все, что крепилось к полу, не исключая кресло, было вырвано из креплений. Во-вторых, если распространяются звуки, значит – в кабине оставался воздух. Впрочем, куда ему было деться? Экзометрия не вакуум, она не высасывает воздух, не вымораживает живую плоть. Она просто находится снаружи, и все. Ничего не пускает в себя, но и сама, к ее чести будь сказано, внутрь не лезет. В-третьих же, на борту пропала гравитация, зато нашлось свободное пространство в кабине, куда смогло поместиться вывороченное кресло. И куда Шерир мог бы выбраться, хотя бы даже и приложив к тому усилия. И уж там, в этом свободном закутке, приготовиться к смерти как подобает мужчине. Если бы не проклятый острый выступ, что впивался в бедро, подобно кинжалу… Мужчина должен уметь терпеть боль. Мужчина должен уметь умирать. Зажмурившись невидящими глазами, прикусив губу, Шерир попытался повернуться на бок. Ему показалось, что он слышит хруст собственной кожи. «Ты, чьей воле покорны все творения… Ты, кто оберегает и правит делами каждого из своих созданий… Если я выберусь, если я останусь жив, если вернусь туда, где всякая кибла истинна… я буду лучшим из твоих созданий. Буду вестником добра и праведности. У меня будет жена и столько детей, сколько вместит мой дом… а дом я построю большой, светлый, в несколько этажей…» Слезы текли помимо воли, остановить их было не в силах человеческих, но никто не услышал рыданий; а может быть, то была кровь. Так или иначе, нога освободилась. На всякий случай Шерир пошевелил ступней – вдруг это была лишь иллюзия, а на самом деле не оставалось уже никакой ноги?! Хотя какое это могло иметь значение сейчас… Астероидный тральщик «Пиранья», прекрасное порождение инженерной мысли и технического гения… броня, от которой отскакивала мелкая космическая щебенка… силовые поля невообразимой мощи… его больше не существовало. Теперь это был комок остывающего металла, густо пересыпанный раскрошившейся сверхпрочной керамикой. Все, чем можно было дышать, чем можно было поддержать жизнь, содержалось в небольшом воздушном пузыре между сомкнувшимися деформированными стенами. Упираясь плечами, цепляясь руками за режущие кромки изломов и подтягиваясь, Шерир извлек себя из плена. Глубоко вздохнув – один раз, чтобы экономить воздух! – привалился спиной к относительно ровной поверхности стены. Покрутил головой, разминая шею и плечи. Боль в пораненной ноге понемногу затухала. Тишина. Полная тишина. Будто в могиле: тишина и темнота… Ему показалось, или это свет? Значит, он не ослеп. Это освещение в кабине погасло, а не глаза изменили хозяину, но в коридоре слабо и сиротливо мигал аварийный сигнал. «Свет!» – безо всякой надежды приказал Шерир. Вокруг него ничего не изменилось, но в коридоре явно прибавилось огоньков. Увы, тральщик – всего лишь тральщик, а не полноценный космический транспорт, где ни одна система не зависит от другой, где источники света не требуют энергии – то ли они живые, то ли, наоборот, мертвые… где воздух порождают какие-то непонятные «вечные машинки», ни поломать, ни уничтожить которые не смог бы даже Тот, кто наущает дурные мысли. Здесь уцелели только аварийные сигналы. И пользы от них было как от зонтика при ловле рыбы. Воистину, Тот, благодеяния которого безграничны, любит подшутить над своими детьми… Усмехнувшись, Шерир протянул правую руку, чтобы определить границы своего узилища. Пальцы уперлись во что-то мягкое. «Кажется, я забыл кое о чем…» Осторожно, едва касаясь, Шерир нащупал вначале ногу, а затем ботинок. Инспектор Ильвес. Никуда не делся, не улетучился сквозь пробоины, не растаял, как плохой сон. И по-прежнему нуждался в опеке, а теперь еще и в помощи. Шерир подвинулся поближе. При убогом освещении из коридора глаза его начинали что-то различать. Он утер кровь с лица, а ладони зачем-то вытер о комбинезон. Ильвес просто лежал на полу, ничем не придавленный. Но со страшной силой вбитый в закуток между стыком стеновых панелей и пультом. Что там у него осталось целого из костей, а главное – от черепа, можно было только гадать. Да вот отчего-то проверять не хотелось. «Эй», – тихонько позвал Шерир и не встряхнул даже, а качнул инспектора за плечо. «Я еще жив», – ответил тот ясным голосом. Если бы Шерир имел силы и пространство для маневра, то подпрыгнул бы. «Что за женщина тебя родила…» – проговорил он обессиленно. «Вы уже спрашивали. У меня прекрасная мама, я вас познакомлю, когда мы выберемся». – «Если выберемся», – буркнул Шерир. «Когда выберемся, – упрямо повторил Ильвес. – Я еще не готов умирать. Но у меня, кажется, сломаны ребра. И позвоночник». – «С чего ты взял?» – «Мне так кажется. В груди больно, а ног я не чувствую. У меня есть ноги?» – «Есть, и одну из них я прямо сейчас держу». – «Только не тяните. Вдруг она отдельно от меня!» Ильвес тихонько забулькал. «Это я так смеюсь, – пояснил он. С каждым словом голос его становился все тише. – Уж не знаю, что там у меня творится в легких. Вы-то сами как?» – «Я совершенно цел, благодарение Тому, кто властвует над всем сущим». Про раненую ногу Шерир счел за благо умолчать. «В чем секрет?» – спросил Ильвес. «Какой секрет?» – удивился Шерир. «Когда вы бросали кости, всегда выпадали «шесть» и «пять». Когда я бросал те же самые кости…» – «Доска, – пояснил Шерир. – Все дело в доске, а не в костях. А как тебе удалось…» – «Виртупрессура», – ответил инспектор. «Понятно», – сказал Шерир, хотя ничего не понял. «Мы не умрем», – снова промолвил Ильвес. «Нет, не умрем, – согласился Шерир, хотя прекрасно понимал, к чему идет дело. – А если и умрем, то все равно не умрем никогда. Хочешь помолиться?» – «Не очень, – невнятно откликнулся Ильвес. – Но я хочу, чтобы вы объяснили мне: я действительно слышу этот стук или мне мерещится?» – «Конечно, мерещится», – немедленно сказал Шерир. И тут же услышал. Это был даже не стук – упругие, тихие и в то же время тяжкие толчки, словно великан бьет пухлым кулаком в неохватную подушку. Что такое могло твориться на его тральщике, знакомом, родном, изученном вдоль, поперек и крест-накрест, Шерир и вообразить не мог. «Системы регенерируют, – солгал он. – Скоро будет светло. И свежий воздух». Все едино, никто не спросит с него за эту ложь спустя короткое время. Кроме Того, кто милосерднее всех милосердных. Но тот простит. «Светло… – бормотал угасающим голосом Ильвес. – Хорошо, что есть свет…» Шерир зачем-то потрепал его по ноге: все равно инспектор ничего не ощущал. «Ты все же ухитрился покинуть мой корабль раньше меня, белобрысый. Бросил меня здесь одного. И мое путешествие будет очень долгим. Мне понадобится много сил, чтобы закончить его достойно, как подобает мужчине…» Он повернулся лицом к слабому отблеску из коридора. «Все же, мне хочется знать, кто там стучит в моем доме…» Пропихнул неважно повинующееся тело в узкую щель перегороженного сорвавшейся крышкой люка. Вывалился в коридор. Проход был круто завален набок, всюду шуршали, хрустели и порхали в спертом, пахнущем окалиной воздухе обломки технической керамики. Сделав неловкое движение, Шерир вдруг оторвался от поверхности и завис между стен. Системы ориентации и внутренней гравитации, разумеется, не функционировали. Это лишь позабавило его. Невесомость всегда была ему в радость. Тихонько смеясь, Шерир растопырил конечности и, словно несуразный и неловкий паук, двинулся в направлении источника звука. Нога не болела, кости не ныли, все было прекрасно. Очень скоро он уперся в какое-то препятствие, которое с легкостью уступило его усилиям. Дверь гальюна, вывороченная напрочь. Впотьмах что-то шипело и булькало, и лучше было не знать, что именно, да и вообще туда не соваться… Разумеется, экзометрия не содрогнулась, как померещилось было Шериру, она от взрыва торпеды даже не чихнула и ухом не повела, ей все эти выплески дурной энергии – даже не булавочный укол, поглотила и не встрепенулась… но вернула все, что осталось непоглощенным, и сильнее всего перепало носовой части тральщика, потому что за дверью гальюна, то есть в хвостовой части, было намного просторнее, никаких смятых переборок, никаких лоскутов рваного металла, здесь были целые стены и мигали аварийные огни. И кто-то настойчиво лупил в дальнюю переборку в районе шлюза. «Говорят, в экзометрии обитают звери, ни с чем не сравнимые, не поддающиеся самому смелому воображению. Воистину, Тот, кто ведает явное и сокровенное, горазд на выдумки… Но что этим тварям могло понадобиться на раскуроченном суденышке? Чем они решили здесь поживиться? Уж не моей ли душой, которая принадлежит лишь Тому, в чьей длани всякая душа во всех мирах?» Шерир не чувствовал страха. Зато начал гневаться. «Эй! – воскликнул он и зачем-то замахал руками. – Уходите! Здесь ничего для вас не приготовлено!» Удары прекратились. «Ну, то-то же», – сказал Шерир удовлетворенно и вдруг засмеялся. Уже над собой. Он вдруг представил, каким безумцем выглядит со стороны. В этот миг переборка, отделяющая коридор от шлюзовой камеры, вспучилась и бесшумно лопнула, выворачиваясь вовне, словно водяной пузырь. Из образовавшегося отверстия хлынул ослепительный, выжигающий зеницы свет. «Сюда! Следуйте за нами!» – услыхал Шерир громкие, совершенно нечеловеческие голоса. Так могли бы кричать змеи, если бы кому-то удалось их раздразнить до такой степени. Сквозь пелену слез, в узкую щель между пылающих век, Шерир видел простертые к нему уродливые лапы; между длинными когтистыми пальцами растянуты были перепонки. «Твари, – злобно подумал Шерир. – Прислужники Того, кто искушает и прекословит. Неужели я умер и попал в ад?» Он попятился, уворачиваясь от мерзких хваталищ. «Здесь Тохьятутэнуасс Хьаскра, центурион Имперских Хищников Ярхамда! – выкрикнула ему прямо в лицо одна из уродливых тварей. – Мы уже без малого вечность пытаемся к вам пробиться! Наш катер прицепился к вам еще в субсвете… нас едва не сдуло первым взрывом…» Нет, это не порождения зла. Это ангелы-избавители. Тот, кто сотворил все живое, иногда не прочь и пошутить. Но до чего же безобразны!.. «Первым взрывом, – ошеломленно повторил Шерир. – Разве не обе торпеды взорвались?» – «Нет, не обе! Только одна! Вторая может взорваться в любой момент! Мы здесь затем, чтобы вытащить вас из экзометрии. Следуйте за нами, если вам дорога жизнь!» – «Да, конечно, – бормотал Шерир. – Очень дорога… я столько всего наобещал Тому, у кого блага изобильны…» С этими словами он попятился и, проворно отталкиваясь от стен и потолка, устремился назад, в кабину. «Куда?!» – возопил центурион Хьаскра. «Ильвес, – бросил ему на ходу Шерир. – Инспектор какого-то там департамента. Его надо вытащить. Я не желаю уходить без него». Центурион исторг бесконечной длины богохульство, практически целиком состоящее из шипящих и свистящих согласных. «Ну, конечно! – в сердцах воскликнул он. – Их двое! И по меньшей мере один нуждается в помощи! Какие могут быть сомнения? Положительно, в этом мире ничто и никогда не идет, как предусмотрено!» Одним ударом когтистой лапы снес к черту препятствующую движению дверь гальюна, ловко увернулся от клубка вырвавшихся ему наперерез водяных пузырей. «Двое, с резаками, со мной!» – приказал он и бросился за Шериром вдогонку. В кабине и без того было не повернуться, а сейчас стало и не продохнуть. Отвратительные существа, похожие на ящеров, действовали споро, словно для того и явились на свет, чтобы довершить разгром и порушение. Резаки в их лапах работали, как мачете, запросто отхватывая большие куски металла. «Плыли на одном корабле семь десятков человек, – бормотал Шерир, сознавая себя совершенным безумцем, – все зрячие… и один слепой. Корабль утонул, никто не спасся… а слепой выплыл, уцепившись за мачту…» Он уже держал разбитую, в засохшей крови – белые волосы слиплись и потемнели, – голову Ильвеса на своих руках. «Но когда он доплыл до берега, то рухнул ниц и умер… Я не хочу умереть, как тот слепой. И ты не умрешь, инспектор. Никто не умрет». – «Понесли!» – скомандовал центурион Хьаскра.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});