Король на краю света - Артур Филлипс

резвились механические морские свиньи с людьми внутри, королева сказала османскому послу, что его врач — великий мастер своего дела и что она благодарна ему за то, что он сохранил жизнь ее верному пэру. Она захотела преподнести посольскому врачу подарок в знак королевского уважения. Подняла руку, и прислужник вручил послу кольцо с голубым камнем. Посол произнес нужные слова — такие дипломатические процедуры происходят по сценарию и после многочисленных повторений выполняются рефлекторно, механически. Было ли суждено кольцу найти палец врача, которому оно предназначалось? Такие вещи нелегко узнать, и ни одну из сторон это не волновало.

Ибо в этот самый момент Аллах прошептал на ухо послу решение всех проблем и неприятностей, ожидающих его по возвращении в Константинополь, где хотелось бы почивать на лаврах и наслаждаться султанской милостью. Аллах сообщил послу точные слова, которые следовало повторить английской султанше, и оттого, что так повеяло небесной мудростью, все невзгоды исчезли без следа.

13

Не подозревая о разговоре между королевой и послом, Эззедин провел два дня, собирая вещи, мысли его блуждали, пока он сам прогуливался в садах резиденции посольства, чтобы снова набраться решимости. Он каким-то образом обратится непосредственно к султану. Он будет умолять. Нет, он не станет умолять. Он открыто заявит о своей любви к семье владыки и объяснит, что Джафер взалкал его жену. Султан тем скорее сжалится над ним, чем честнее и мужественнее он объяснится.

А если его приговорят к смерти, он, по крайней мере, составит план побега для Саруки. Кто бы мог ему помочь?..

Несмотря на страстное желание вернуться домой, трепет перед тем, что будет дальше, замедлял доктора, иногда вынуждая его застывать на несколько минут. Стряхнув с себя оковы жути, преисполненный надежды, он потратил дополнительное время на упаковку и складывание огромного количества новых и хрупких предметов: жидкостей, семян и черенков, которые подарил ему друг, доктор Ди, во имя общей любви к знаниям «и ради нашего Создателя, под каким бы именем мы ни восхваляли Его и какими бы методами мы Ему ни поклонялись». Типичная провокационная манера речи его английского друга. «Когда-нибудь вы покажете мне свои сады».

За две ночи до того как делегация должна была покинуть Лондон и отправиться в Дептфорд на ожидающий их корабль, идущий в Константинополь и Новый дворец, посол вошел в покои Эззедина. Он впервые за все месяцы их пребывания в Англии пришел к врачу сам.

— Мой доктор. Мой друг! — Даже если бы Эззедин не столь остро чувствовал подступающую тревогу, он бы все равно заметил, что посол выражается причудливо. Коротышка-евнух сел на кровать врача, вытянув ноги, и вид у него был весьма взволнованный — но почему? — Султан сообщил мне о своих пожеланиях. Он доволен нашей экспедицией к англичанам и условиями соглашений, которые мы с ними заключили. Он упоминает вас, в частности, как человека, достойного высокой чести.

— Он упомянул меня? Я абсолютно недостоин такого дара.

Вот так! Угроза Джафера бин Ибрагима устранена. Махмуд Эззедин вел себя как ребенок, и ему стало стыдно за то, что он усомнился хоть на миг в покровительственной любви своего владыки.

Посол наклонился вперед, положив мягкие ладони на толстые бедра.

— Да, это весьма ценный дар… и чтобы заслужить большего, о, можно сделать что угодно. По крайней мере, я бы ни перед чем не остановился.

— Естественно.

— И султану особенно приятно использовать вас для умножения славы империи, для укрепления доверия в дальнейших переговорах между ним и английскими неверными — восхвалим же его великую мудрость!

Эззедин не ответил.

— Вы сомневаетесь в его великой мудрости, в его стратегии в принятии решений?

— Разумеется, нет. Разве я способен на такую глупость? Я не претендую на то, чтобы считать звезды на небе.

— Тогда возрадуйтесь, мой дорогой друг. Ибо он избрал вас для того, чтобы совершить нечто великое. Такое можете сделать только вы. Стать цементом, тем самым мостом, который он строит между Лондоном и Константинией.

— Вы говорите так, словно цитируете мирный договор.

— Неужели? — Посол хихикнул. — Махмуд! Действительно, договор! Вы должны стать живым воплощением договора! Вы получаете подарок немыслимой ценности! Он его вам вручает! Я завидую!

— Когда он сообщил вам об этом?

— Странный и неуместный вопрос. Лучше спросите, что вам следует сделать, чтобы остаться достойным его необыкновенного доверия и великодушия. А теперь приготовьтесь, мой дорогой друг. Приготовьтесь излиться потоком благодарностей. Ибо, когда это произойдет, я должен точно отметить, что вы сделаете и скажете, ведь в конце концов я предстану перед султаном, чтобы пересказать слово в слово, как на вас подействовал его дар. Вы готовы? Каждый ваш жест, каждое ваше слово — я готов запечатлеть в своей памяти мельчайшие подробности.

— И я не буду присутствовать, чтобы лично выразить ему свою благодарность?

— Это маловероятно. Но ваша жена и ребенок там будут, когда я опишу вашу реакцию. И султан отнесется к ним соответственно.

Эззедин стоял, недвижный и бессловесный, тщетно желая обрести власть над собственным пульсом, и слышал, как мысли медленно блуждают кругами, бесполезные и растерянные…

— Готовы ли вы выразить свои чувства? Совершенно, абсолютно готовы?

В этом поступке была доброта, переплетенная с жестокостью, неразрывно связанная с ней. В последующие годы, когда Эззедин воспроизводил эту сцену, пересказывал историю в тишине или одиночестве, он мог оценить заботу, проявленную евнухом в должный момент. Посол дал Эззедину время вспомнить про навык, которым должен обладать любой придворный: умение скрывать свои мысли. Он предупредил Эззедина, что придется приложить неимоверные усилия, но провал повлечет за собой еще более тяжкие последствия, порождая угрозу для его жены и ребенка.

Посол развалился на кровати и занялся приятным делом — потягиванием эля, вкус которого ему предстояло с большим трудом забыть еще до возвращения. О том, что они его пробовали — все, кроме бин Ибрагима, — никто не посмеет рассказывать. (Вода на этом грязном острове была недостаточно чистой для питья; через несколько недель после прибытия Эззедин получил одобрение посла и проинструктировал всех членов посольства, что английское пиво и вино можно употреблять, и это не грех, поскольку они не алкоголь, а, соответственно, английская дождевая вода и бычья кровь.)

Эззедин не стал готовиться к худшему, что мог себе вообразить. Вместо этого он сразу подумал о своем доме, о Саруке и Исмаиле, о животных и травах в саду, о часах, проведенных при дворе султана, и о том удовольствии, которое все это принесло ему в жизни, о глазах жены и запахе дыхания сына, когда тот был