Ленин жЫв - Ярослав Питерский

– Да…

– Месяц?

Лиза молчала, она опустила глаза и, отвернувшись, подошла к зеркалу. Затем, поправив волосы, вновь посмотрела на Кирилла. Тот стоял в ожидании:

– Два месяца? – удивлённо спросил он.

Лиза грустно улыбнулась.

– Что больше? Скажите, не томите. Не томите мне душу! – взмолился Лучинский.

– Вы пробыли в коме почти девяносто…

– Девяносто дней? Три месяца! Мать твою! – схватился за голову Лучинский.

– Да нет, Вы не поняли. Вы пробыли в коме, в литургическом сне, в анабиозе, или ещё как хотите назовите своё состояние, почти девяносто… лет…

Кирилл вздрогнул и замер. На его устах застыла нелепая и уродливо-смешная улыбка. Лучинский, не моргая, смотрел на Палкину и не дышал. Он не мог двигаться.

– Да, Кирилл, такова правда. Так что…

Оцепененье у Кирилла прошло через несколько секунд. Он опустился на унитаз и тихо и как-то жалобно сказал:

– Господи, прошу тебя, я хочу проснуться. Нет. Нет. Я хочу проснуться!

Палкина вздохнула и медленно подошла к Кириллу. Она стояла, не решаясь до него дотронуться. Она боялась, что он сейчас сорвётся и у него будет нервный стресс. Наконец Лиза взяла себя в руки и тихо молвила:

– Правду придётся пережить. Но не это самое страшное…

Кирилл поднял голову и жалобно посмотрел на девушку:

– Что это – ещё не самое страшное? Что может быть ещё страшнее?

– Вы теперь объект государственной важности, и, по сути, себе не принадлежите…

– Что?!!! – совсем обомлел Кирилл.

У него вдруг потемнело в глазах и пересохло во рту. Он почувствовал, что теряет сознание от слабости и напряжения. Лиза подхватила его под руку и потащила обратно в палату.

На ходу она ласково ему шептала:

– Ничего, ничего, надо прилечь, мы что-нибудь придумаем, ничего, Вы, главное, совсем не падайте духом. Знайте, Вас не бросят!

XV

– СЛУШАЙ, Михаил Альфредович, я тебе сейчас одну вещь скажу, которую, в принципе, говорить не обязан! Слушай, я знаю. Про всю эту патетику доверия, и всё же я тебе скажу, я тебе тут как никому доверяю и поэтому считаю, что тебе можно сказать информацию государственной важности! – тревожно шептал Сикора.

Он сидел как-то по-мальчишески, сдвинув свои короткие ножки и сложив на колени руки. Его было немного жаль, Щупп грустно ухмыльнулся и тяжело вздохнул. Михаил Альфредович решил пока молчать и выслушать этот странный и тревожный монолог фимобщика.

– Ты мне, конечно, не доверяешь, понимаю. Нам, сотрудникам министерства безопасности, конечно, трудно как-то говорить о доверии. Я это тоже понимаю, но вот видишь, я крамолу говорю тебе. Да, не думай, что это капкан. Не думай, не всегда сотрудник фимоба всё делает по инструкции и по требованиям своего начальства. Не всегда, Михаил. Ты должен знать, что мы тоже люди, и у меня порой закипает кровь, когда я вижу определённую несправедливость. И когда я чувствую, что человек вполне порядочный и ему можно доверять, и его ломать ни в коем случае не надо.

Щупп вновь тяжело вздохнул, он покосился на потолок, а точнее, на люстру сикорского кабинета. Лаврентий Васильевич понял его намёк и, махнув рукой, брезгливо продолжил:

– Да нет, не бойся, я тебе слово офицера даю, этот разговор не пишется, и вообще его никто не услышит. Я включил специальную систему антипрослушки. Так что глушилки все слова перековеркают, твою мать, так что никто ничего не поймёт.

Михаил Альфредович кивнул головой, но промолчал. Сикора понял, что ему ещё нужно немного напрячься, чтобы раскачать главврача на диалог:

– Я тебе вот что скажу. У меня есть приказ приготовить твоего пациента ноль девяносто восьмого к транспортировке в Москву. Вот! Так что ты скоро его совсем потеряешь и никогда, наверное, больше не увидишь.

Щупп вздрогнул и с тревогой посмотрел в глаза Лаврентию Васильевичу. Тот грустно улыбнулся и кивнул головой:

– Да, Миша. Да. Вот так. Труд всей твоей жизни, а вернее цель, может вот так банально улететь в столицу и растаять в дымке.

Михаил Альфредович тяжело и часто задышал. Сикора понял, что попал в цель и решил додавить.

– Думаешь, Миша, я не знаю, что за метод долгожительства ты разрабатываешь? Думаешь, я не в курсе, что у тебя уже всё готово и всё можно применять, и всё бы ты уже применил, если бы не этот чёртов пациент ноль девяносто восемь, который тебя сбил с толку и лишил уверенности?

Щупп закрыл глаза и тихонько простонал. Сикора дотронулся до его плеча рукой и, похлопав по плечу, сочувственно продолжил:

– Я читал твой трактат. И не спрашивай, где я его взял. И мне, в принципе, стало всё понятно, как ты собираешься продлить человеку жизнь. Ты там говоришь, что он сможет жить примерно сто восемьдесят, двести лет, и это здорово, но вот, Миша! Ноль девяносто восьмой, как я понимаю, сможет прожить дольше?! Дольше, а это значит, что твоя система проигрывает! Миша, у тебя в руках ключ от бессмертия, который ты вот-вот выронишь.

Щупп вновь вздрогнул и, открыв глаза, тихо и зло процедил сквозь зубы:

– И который подхватят ублюдки и сволочи, которые не достойны этого самого бессмертия! Мой метод ничем не хуже. Но я как здравомыслящий человек понимаю, что человека всё равно нужно ограничить смертью. Нужно! Нельзя допускать, чтобы человек жил вечно! Нельзя! Это против природы! Это хаос! Я просто высчитал, что оптимально человек должен жить двести лет. А иначе катастрофа, иначе никаких земных ресурсов для этой бессмертной толпы не хватит!

Сикора замахал руками и согласно закивал головой:

– Дорогой мой, Миша, я полностью согласен, согласен с тобой, вот поэтому я и хочу тебе сообщить очень важную весть, очень важную. Послезавтра я отправляю ноль девяносто восьмого в Москву, но я хочу, чтобы ты поехал с ним. Ты, Миша, чтобы ты поехал и доделал то, что задумал! Задумал свою систему – так сделай её и внедри! И я готов тебе помочь, а иначе… – Сикора осёкся.

Щупп обомлел. Он никак не ожидал услышать такие слова от старого и хитрого фимобщика. Что это – провокация?! Попытка вызвать его на откровение, ну зачем?! Щупп не мог поверить и не мог понять, он лихорадочно барахтался в своих мыслях.

Сикора, видя растерянность Михаила Альфредовича, улыбнулся и добавил:

– Ты можешь поехать, но для этого нам нужно будет заявить о твоём методе. Вот тогда тебя тоже вызовут в Москву вместе с ноль девяносто восьмым. По моей информации, сейчас там, в столице, не всё гладко с программой этого вот долгожительства. Там есть толковые, конечно, специалисты, но у них вот что-то пошло не так. Что-то они не могут. Вот и рыщут по всей стране с идеями. Новыми идеями, и вот ноль девяносто восьмой для них как манна небесная. А Кремль требует результата. Вот так. И твой метод им тоже пригодится. Вот все карты и сошлись. Вот так, Миша, что я тебе предлагаю.

Щупп задумался. Он промолчал и, закрыв глаза, попытался собраться мыслями. А Лаврентий Васильевич продолжил:

– Ты, Миша, потом будешь жалеть, что не использовал моё предложение и эту возможность. Жалеть. Но ничего не изменишь!

– А зачем всё это тебе-то? Тебе-то какая от этого выгода? – подозрительно спросил Михаил Альфредович.

Сикора тяжело вздохнул и, посмотрев на окно, как-то грустно ответил:

– Мне бы не хотелось, чтобы итогом моей жизни стало то, что ублюдки стали бессмертными. Вот так, Миша, хочешь – верь, хочешь – нет.

– Ты о ком это? – встрепенулся Щупп.

– Ладно! Всё, есть предел. Больше я тебе ничего не скажу. Так что, каков твой ответ?

Михаил Альфредович покачал головой и, набрав воздух в лёгкие, зашипел, выпуская его через губы, как помпа.

– Ты, Миша, тут не ломайся, времени нет. Говори. Но учти, я тебе сейчас сказал очень много лишнего, и если что не так… в общем, ты понимаешь и знаешь правила игры!

Щупп ухмыльнулся и тихо сказал:

– Я согласен, но у меня есть условие.

– Ты ещё и условия тут поставить хочешь?! Мне?! После всего, что я тебе сказал?

– Да…

– Ну ты, Миша, и наглец, и что же это за условия? – хмыкнул Сикора.

– Со мной поедет Палкина. Без Лизы я не поеду. И второе. Ты больше никогда не будешь говорить про мой метод. Никогда, я скажу о нём, если нужно будет, сам.

– Ну ты и нахал, Щупп. Ещё и тёлку с собой хочешь забрать. Ты что, с ней спишь? А? На старости лет на молоденькое тельце потянуло?

– Ты не смей так говорить! – вскипел Щупп.

Он подскочил со стула и, сжав кулаки, насупился в сторону Сикоры.

– Да ладно, ладно… – отмахнулся тот. – Вот, решил проверить. Нет у меня данных, что ты с ней спал. Так, ляпнул. Знаю, что не спишь ты со своими девками. И дурак. А может, и умный дурак. Ладно… чёрт с тобой, попытаюсь и для этой сучки место в самолёте выбить. Но тогда у меня есть встречное условие.

– Хм, какое? – удивлённо вскинул брови Щупп.