Под знаком четырёх - Майя Тугушева

С оригинала переводили По и в Скандинавских странах. В Дании он был известен уже в 1855 году, в Швеции в 1860 был переведен рассказ «Убийства на улице Морг», в Норвегии По узнали в 1884 году.

Чрезвычайной популярностью пользовался американский писатель в Испании и Латинской Америке. В 1941 году писатель Педро Салинас на симпозиуме, посвященном влиянию Эдгара По на литературы разных стран, отмечал, что «Испания проявила внимание почти исключительно к его рассказам, в то время как Латинская Америка, зная его новеллистику, особенно заинтересовалась его стихотворениями». В Испании широко читали переводы Бодлера. Впервые на испанском По был опубликован в 1858 году: Аларкон перевел рассказ «Убийства на улице Морг». Драматург М. Рентеро написал пьесу «Эдгар По» (1875). Ее действие происходит 7 октября — в день смерти По. В балтиморском салуне — умирающий По и дебошир по имени Вильям Вильсон. Входит молоденькая девушка Вирджиния и просит милостыню. Денег у По нет, и он отдает ей часы, а потом утихомиривает Вильяма Вильсона, который грубо пристает к девушке. Затем, собрав остатки сил, По выбирается из салуна и умирает. В последние мгновения в его помраченном сознании возникает образ покойной жены, о которой ему напомнило имя девушки.

Хуан Рамон Хименес, восторгавшийся «Вороном», выпустил сборник под названием «Невермор». И как тут не вспомнить строчки Ю. Левитанского, тоже написанные под влиянием того же незабвенного «Ворона»:

Бесконечны эти дюны, этот бор.Эти волны, эта темная вода…Где мы виделись когда-то? Невермор.Где мы встретимся с тобою? Никогда…Это север, это северные льды,Сосен северных негромкий разговор.Голос камня, голос ветра и воды,Голос птицы из породы Невермор[8].

Среди поклонников По был и каталонский писатель Пио Бароха (он перевел «Золотого жука»), а также Мигель де Унамуно и Бласко Ибаньес.

В Латинской Америке огромное влияние оказала поэзия По. Поэты-модернисты, тесно связанные с французским символизмом, знакомились с североамериканским поэтом на переводах Малларме. Глубокое воздействие оказал По на творчество Рубена Дарио, который тщательно изучал и имитировал его стихотворную технику, он же перевел рассказ «Рукопись, найденная в бутылке» и «Артура Гордона Пима». В элегии «Стелла» Дарио вспоминает о «небесном Эдгардо». Заслужил славу «брата По» колумбийский поэт Хосе Асунсьон Силва. Детективные рассказы По (в отличие от поэзии) в Латинской Америке особой известностью и популярностью не отличались. «Убийства на улице Морг» и «Золотой жук» были переведены только в сороковых годах нашего века.

Уже в 1860 годы познакомились с По Румыния и Италия, в наше время существенный интерес к По наблюдается в Японии, где один из мастеров детектива даже выступал под псевдонимом Эдгар По. Известен По и в Индии.

В Англии По узнали еще при его жизни. В мае 1845 года Эдгару По вручили краткое послание английской поэтессы Элизабет Баррет и передали ее устный отзыв о нем, как о «чуде среди критиков». По отблагодарил Э. Баррет за комплимент, посвятив ей нью-йоркское издание сборника «Ворон и другие стихотворения». В посвящении значилось: «благороднейшей из всех представительниц ее пола». Баррет также восхищалась искусством По «делать ужасающие, невероятные явления обычными и узнаваемыми», о чем писал и Достоевский. Высоко ценил «изысканную музыку» его стихов поэт и критик А. Ч. Суинберн. Художник Обри Бёрдсли иллюстрировал сборник новелл По, вышедший в 1901 году Большим авторитетом был По для группы прерафаэлитов, хотя это не помешало Данте Габриэлю Россетти написать пародию на «Ворона», к сожалению, не сохранившуюся. А поэма Россетти «Блаженная дева» была, по его словам, написана с такой же скорбью об утраченном возлюбленном, с какой По запечатлел в «Вороне» бесконечную тоску влюбленного по умершей невесте. Поэтому в «Блаженной деве» героиня, опершись на «золотые перила» небесного свода, грустит об оставшемся на земле любимом: никакое блаженство рая не может ей его заменить.

Некоторые английские и американские писатели не принимали По: так, Генри Джеймс не скрывал своей к нему антипатии, Олдос Хаксли писал о «вульгарности вкуса этого прирожденного джентльмена», а Эдит Уортон в серии своих повестей о Нью-Йорке, в романе «Ложный рассвет» выводит среди прочих героев и Эдгара По, который предстает перед читателем мрачным безбожником.

Литературные эскапады, направленные против По, свидетельствуют, в частности, о том, что «Мемуары» его душеприказчика Руфуса Грисуолда, в которых он сделал все, чтобы очернить По в глазах современников и потомков, оказали-таки свое отравляющее воздействие. Явно под влиянием мемуаров Грисуолда создана пьеса С. Тредуэлл «Перья в пыли» (1936), где По выведен горьким пьяницей, а в романе А. Ситон «Пища дракона» (1944) он еще и наркоман. Так пытался «увековечить» ханжеский американский «железный Миргород»[9] память поэта.

Тем не менее авторитет и слава Эдгара По ныне стоят высоко и в США: Шарль Бодлер мог бы теперь быть спокоен. И на родине, и в Англии Эдгар По воспринимается и почитается как величайший художник. В США премия По присуждается лучшему рассказу года. Особой премией Э. По отмечается лучший детективный рассказ.

И вновь мы обращаемся к известным нам портретам Эдгара По. Образ, некогда нарисованный Латробом, явно с ними схож. Правда, черный шейный платок повязан здесь вокруг белого отложного воротника, но, главное, те же характерные выпуклости лба, тот же печальный, гордый и горький взгляд — свидетельство перенесенных страданий и предвидение трагического конца, тайну которого под силу было бы разгадать только Огюсту Дюпену — тайну последних дней отца детектива.

Бессмертный Шерлок Холмс

Джозеф Белл, эдинбургский профессор, был очень интересным человеком. Он отличался редкой проницательностью, безошибочной интуицией и огромной наблюдательностью. Его ученик, молодой врач Артур Конан Дойл, практиковавший в городке Саутси, нередко вспоминал о нем, чему, кроме естественной привязанности ученика к учителю, была еще одна причина. Провинциальный врач, подолгу ожидавший в приемной редких пациентов, хотел стать писателем, и не каким-нибудь обычным, рядовым, а современным Вальтером Скоттом. Пройдет несколько лет, и Дойл станет известнейшим писателем современности, но не в жанре исторического романа. Несколько десятилетий спустя после смерти Эдгара Аллана По Артур Конан Дойл прославится как автор детективного рассказа и прославится «с помощью» Джозефа Белла, эдинбургского профессора медицины, перевоплотившегося в Великого Шерлока Холмса.

Вот уже более ста лет прошло с тех пор, как читатель впервые переступил порог общей гостиной частного «сыщика-консультанта» Шерлока Холмса и военного врача в отставке Джона X. Уотсона в доме 221 Б по лондонской улице Бейкер-стрит. И оказалось, что Шерлок Холмс — герой такой же бессмертный, как, например, шекспировский Ромео.

Конечно, свет славы упал и на его верного спутника, восторженного «Босуэлла», доктора Уотсона. Они неразлучны в нашем сознании, как Дон-Кихот и Санчо Панса, и так же любимы, узнаваемы, живы.

Интересно, как Артур Конан Дойл отнесся бы сейчас к феномену бессмертия Великого Сыщика — этим званием наградили Холмса поколения благодарных читателей. Ведь Дойл не то что в грядущей славе, но и в излишней популярности у современников Шерлоку Холмсу охотно бы отказал; его воображение упрямо рисовало иного героя, достойного бессмертия, — второго Айвенго.

Первый роман Дойла «Фирма Гердлстонов» был не историческим, а скорее — авантюрно-романтическим, даже готическим. Тут были и приключения, и романтическая любовь, и кошмарные замыслы злодея убить свою подопечную, молодую богатую наследницу. Злобный опекун сначала пытается женить на девушке своего сына-негодяя, а когда это не удается, бедняжку Кейт заточают в глухой деревне, и только любовь и смелость ее верного рыцаря Тома Димсдейла, студента Эдинбургского медицинского института (образ во многом автобиографический), помогают вызволить узницу. Так добродетель торжествует, а порок наказывается.

Главный недостаток романа, — скажет впоследствии Конан Дойл, — он почти ничем не отличается от множества подобных сочинении, кроме одного: главный герой — медик по специальности. Это и стало камнем преткновения на пути романа к изданию.

Вообще-то врач уже не раз становился героем английского романа, а первым литератором, осмелившимся на такую дерзость, оказалась соотечественница Дойла, писательница Гарриет Мартино. До нее врачи в английской литературе маячили где-то на периферии повествования, в должный момент появляясь у ложа больного или больной, чтобы возвестить о рождении или смерти. Доктора, как и гувернантки (до «Джейн Эйр» Шарлотты Бронте, где впервые неимущая труженица становится главной героиней повествования), обладали только именем, не индивидуальностью. Но у Мартино в «Дирбруке» (1832) доктор Эдвард Хоуп был уже выдвинут на авансцену романа. Напоминал Хоупа и врач Терциус Лидгейт — в романе «Миддлмарч» знаменитой Джордж Элиот (1871–1872). Но Хоуп и Лидгейт «существовали» в реальном мире английской провинции. Хоупу, философу и реформатору-практику, удалось достичь признания и уважения. Лидгейт — мечтатель, полный благих надежд, трагически непонимаемый, женатый на женщине, которая, совсем как чеховская Попрыгунья, Ольга Дмитриевна, не понимает своего мужа, а вдобавок еще и стыдится его профессии, умирает, ничего не свершив, нелепо заразившись дифтерией (совсем как чеховский доктор Дымов).