Сессия: Дневник преподавателя-взяточника - Игорь Данилевский

Спустившись на второй этаж и пройдя по длинным «пищеводам» А– и Б-корпусов (в роли пищи этим железобетонным чудовищам, конечно же, выступаем все мы, кто здесь учится или работает), я в конце концов оказываюсь у аудитории Б-223. Она относится к кафедре горнодобывающих установок, и Шарафеев, как можно надеяться, сейчас там. Осторожно приоткрываю изрядно раздолбанную у основания – не иначе как пинками недовольных учащихся – дверь, и попадаю в забитую скрючившимися студентами клетушку, вдобавок еще и перегороженную массивным шкафом. За ним слышится шевеление, и с полным основанием можно предположить, что производитель этих шумовых эффектов – Шарафеев. А вот и он сам – почти двухметровый жердь в очках – выглядывает, как будто из амбразуры, опасаясь, очевидно, за чистоту эксперимента. То есть зачета.

– Здравствуйте, Марат Фарукович, – говорю я, испытывая некоторый внутренний дискомфорт: этот «Марат Фарукович» выглядит моложе меня, хотя на самом деле он старше. За те пять лет, что я с ним шапошно знаком, он нисколько не изменился: не поправился ни на килограмм и на лбу не появилось ни одной морщины.

– Здравствуйте! – отвечает он довольно настороженно.

– Можно вас на секунду?

– Проходите.

Я протискиваюсь через узкий проход между мебелью и стенной перегородкой и вижу перед собой заваленный ватманом с чертежами стол.

– У меня к вам одно очень деликатное дело, Марат Фарукович. В той группе, которая сейчас у вас сдает, есть такая Лейсан Валиуллина. У нее расчетка не сделана, но на занятия она ходила. Вы не могли бы ей как-нибудь зачет поставить?

Шарафеев секунду колеблется, потом говорит:

– Без выполненного задания я ей формально поставить не могу, поэтому мы сделаем так… – Он подходит к шкафу и достает с одной из полок по виду типичный реферат в полиэтиленовой обложке. Но, приглядевшись к титульному листу, я вижу, что это не совсем реферат, а как раз чья-то выполненная и уже «завизированная», с датой и росписью внизу, расчётка. Шарафеев открывает обложку, вырывает «титульник» с корнем и протягивает папку мне.

– Пускай она впишет сюда свои данные, и тогда я ей всё зачту.

– Спасибо огромное, Марат Фарукович! – расплываюсь я в улыбке. – Теперь я ваш должник – обращайтесь, если что. Кафедра маркетинга – помните, наверное?!

– Да-да, не за что! – торопливо отвечает он.

– Ну, не буду вам мешать проводить зачет – и так уже, наверное, прилично отвлек…

– Нет, ничего страшного!

– До свидания!

– До свидания!

Мы пожимаем друг другу руки, и я, довольный столь быстрой победой, тихонько удаляюсь, стараясь не спугнуть ни благосклонную фортуну, ни «сдувающих» со шпор студентов. Добравшись до лестницы, я набираю номер Валиуллиной:

– Да-а?!

– Лейсан, здравствуйте, вы сейчас где находитесь?

– Здравствуйте! Я тут со своими стою.

– Правда? Чё-то я вас не заметил. Хотя тут, в коридоре, конечно, очень много всякого народа. Подходите к Б-203, я сейчас там буду – объясню, что надо делать.

Через минуту она припархивает. В глазах – выражение щенячей нежности и преданности.

– Так, Лейсан! – говорю ей зачем-то строгим тоном. – Он сказал, что от вас требуется всего лишь вот что… – я достаю из сумки отданный Шарафеевым образец расчетного задания. – Сюда вы вставите титульный лист со своей фамилией и номером группы. И, собственно, на этом всё.

– Всё? – она не может поверить в свою удачу.

– Да.

– Вы просто спасли меня, Игорь Владиславович! – щебечет она. – Я верила в вас и знала, что вы мне поможете!

– Ну-ну, ладно вам! – я добродушно отмахиваюсь, предполагая, что девчонка напрашивается на замену отданных ранее денег сексом, которого мне от нее как-то не очень хочется. Чисто по-человечески она мне, правда, импонирует, но как самка – увы… – Сделаете, занесете ему – только напомните на всякий случай, что вы от меня. До свидания. Желаю удачи.

– Спасибо! Вам тоже удачи, Игорь Владиславович! Всего вам доброго!

Валиуллина наконец-то перестает таращиться на меня полными тепла и неги глазами, разворачивается и убегает обратно к одногруппникам. Надеюсь, эта мадемуазеля не собирается переделывать титульник на глазах своих друзей и подруг, а всего лишь оставила у них какой-нибудь пакет или куртку…

* * *

Я возвращаюсь в Д-корпус, чтобы, собрав всю волю в кулак, до упора напичкать записями этот проклятый журнал проведенных занятий – почти героизм с моей стороны. Впрочем, героизм вынужденный, так как далеко не в кайф еще раз выслушивать ехидное хрюкание некоторых особей женского пола относительно того, что, дескать, «есть у нас те, кто даже и не начинал журнал заполнять…». Но едва я успеваю пройти вертушку при входе, как навстречу мне попадается заместитель декана факультета по учебной работе Зинаида Максимовна Сучанских. Зинаида Максимовна здоровается со мной с мрачно-сосредоточенным видом. Одно время я учился вместе с ее старшим сыном, и на этой почве у нас долгое время существовали демонстративно доброжелательные отношения. Но последние полгода Зинаида Максимовна, как мне кажется, совсем неспроста сдержанно раскланивается со мной, хотя раньше мы с ней стабильно расцеловывались. По моим смутным, но настойчиво стучащимся в подкорке подозрениям она уже совсем не прочь повставлять мне какие-нибудь шпильки в колеса. И всё потому, что за последний семестр благодаря приходу Бочкова моя средняя зарплата, если сложить все официальные и неофициальные доходы, превысила шестьдесят тысяч в месяц, что больше, чем у наших проректоров и, я подозреваю, теперь уже больше, чем у ее сына. Гриша Сучанских, будучи студентом, имел прозвище «Гриша-сучок», и не столько из-за фамилии, сколько из-за особенностей внешности, унаследованных, как я понял уже гораздо позже, с приходом на работу в «индастриал», от своей матери. После окончания профильного экономического вуза он ушел в коммерцию и дослужился до поста финансового директора какой-то крупной конторы, но я-то точно знаю, что зарплату, превышающую полтинник, в Волго-Камске не получают даже управляющие игровыми клубами. Разве что банкиры и еще некоторые счастливцы. А если посчитать плюс к этому количество моих трудозатрат за последние пол-года, когда я всего два раза в неделю приходил на три поточных лекции, потому что всю практику вполне официально вели ассистенты, то получается, что по сравнению с топ-менеджерами большинства коммерческих фирм моя зарплата была еще выше. Топ-менеджеры, хоть и номинально, но должны были присутствовать на работе полный трудовой день, в то время, как я пять дней из семи мог делать всё, что хотел.

– Игорь Владиславович, – говорит мне Сучанских с характерными для нее бархатными интонациями. – Вы еще не сделали программы для магистров?

– Нет, Зинаида Максимовна, – признаюсь я. – Вчера, правда, почти подготовил одну из них, по истории и методологии экономической теории, но это дисциплина легкая и в принципе мне знакомая. А вот что делать с программой по современным проблемам экономики, я пока ума не приложу. В госстандарте по ним указано такое, что просто вообще…

– …Ну, вам придется срочно решать этот вопрос, Игорь Владиславович, потому что наша Марина Галеевна Аскерова завтра вечером должна уезжать в Москву…

– …Завтра? – моему изумлению нет предела. – Но меня никто не предупреждал об этом, и вообще само задание я получил только вчера. Нет, Кейсана, конечно, сказала мне, что всё вроде как нужно уже сегодня, но вы же понимаете, что это звучит несерьезно. И к тому же у нас всегда так говорят, по любому поводу…

– …В данном случае повод исключительный. В министерстве ее уже ждут. Если в четверг программы не будут представлены москвичам, потом у нас начнется разбор полетов, кто и почему сорвал лицензирование специальности, и крайнего найдут очень быстро. Не доводите до этого, Игорь Владиславович, прошу вас.

– Ладно, понял, Зинаида Максимовна. Спасибо за информацию, а то бы я и дальше не слишком торопился…

– …Торопиться надо изо всех сил! У Марины Галеевны есть ваш телефон; она вам сегодня позвонит, и вы с ней договоритесь, где и когда вы встретитесь.

Сучанских сворачивает в направлении деканата, а я в этот момент думаю о том, как несправедлив к ней был все последние шесть месяцев. Если бы она хотела меня подставить, она бы, конечно, сейчас ничего мне не сказала.

Я смотрю ей вслед и не могу отделаться от мысли, что маленький рост, неказистая внешность и располагающий певучий голос настолько часто скрывают под собой гремучую смесь железной хватки и тайных плотских желаний, что поневоле задаешься вопросом, почему так происходит. Если верить бывшим коллегам Зинаиды Максимовны, своих трех сыновей она в детстве держала в ежовых рукавицах и нередко лупила их ремнем, а на работе в то же самое время крутила роман с каким-то местным красавцем-мужчиной, за которым бегали еще очень многие институтские леди, но ей удавалось настолько опережать в данном вопросе своих конкуренток, что несколько женщин с другой кафедры даже собирались ее за это подкараулить и избить. Подумать только, что в советском институте могли кипеть такие поистине шекспировские страсти! «Ладно, – спохватываюсь я, – хватит глазеть! Если сказали – торопиться, значит, это мы и будем делать».