После долго и счастливо (ЛП) - Лиезе Хлоя

Глаза Оливера отягощаются печалью. От этого у меня бегут мурашки.

Я смотрю на братьев и вижу практически одно и то же во всех их взглядах.

— Мне не нужна ваша жалость, ваше беспокойство или ваше чёртово вмешательство. Мне просто нужно, чтобы вы поняли, чему я противостою: у меня тревожное расстройство. Я всё катастрофизирую. Но в то же время я чертовски амбициозен и решительно настроен не дать этому навредить моей любимой женщине.

— Я сейчас расшибаюсь в лепёшку, потому что у меня, в отличие от вас, нет подушки безопасности, на которую можно было бы рассчитывать. У меня никогда её не было. Фрейя заслуживает лучшего. Она заслуживает надёжности и безопасности, особенно если мы станем родителями. Тут я не могу идти на компромисс. У моей жены и будущих детей будет то, чего не было у моей матери и меня. Деньги на банковском счету и абсолютная защищённость. Чтобы если со мной что-то случится, они не…

Я стискиваю переносицу и стараюсь взять себя в руки. Мой пульс грохочет в ушах.

— Эйден, — тихо произносит Рен. Он встаёт и кладёт ладонь на мое плечо. — Ты прав. Мы не имеем ни малейшего понимания, каково это — вырасти в таких условиях, как ты, и мы не представляем, как это влияет на тебя в эмоциональном плане. Но Эйден. Такая семья? Такая подушка безопасности? Она у тебя уже есть.

Оливер тоже встаёт и любовно похлопывает меня по спине.

— У тебя есть мы.

— Это не то же самое, — бормочу я.

— Нет, приятель. Не верь в эту херню, — говорит Вигго, шарахнув книгой по столу. — Это убеждение, будто ты сам по себе, будто твой финансовый успех или провал равняется твоему успеху или провалу как мужчины. Это серьёзно травмирует, и это ложь, которой капиталистическое патриархальное общество хочет нас поработить.

Все братья моргают, уставившись на него.

— Вау, Вигго, — тянет Райдер. — За живое задело, да?

Вигго всплёскивает руками.

— Это правда! Жизнь достаточно сложна и без этого брутального финансового давления, которое общество оказывает через токсичную маскулинность. И это ещё сложнее для того, кто ведёт неравный бой с тревожностью, как это делает Эйден каждый сраный день.

Он поворачивается ко мне.

— Неважно, что бы ни принесла жизнь, какие бы тяготы ни настигли, ты будешь окружён людьми, которые любят тебя и готовы помочь, Эйден. Людьми, которые знают — ты сделал всё возможное, чтобы справиться. Сложности не делают тебя худшим мужчиной или худшим мужем для Фрейи. Сложности означают, что ты храбр. Что ты не пасуешь перед жизнью и стараешься. И этого достаточно, приятель. Более чем достаточно.

Люди, которые не выросли в таких условиях, как я, всегда так говорят. Они думают о своей стороне ситуации — милосердные решения проблемы и то, какими они щедрыми будут в худшей ситуации, ибо «Само собой! Для этого и нужна семья!». Но они не понимают, каково это — чувствовать себя столь беспомощным в системе, где так легко остаться незамеченным. Каково это — когда свет выключают, и тебе приходится лихорадочно искать ресурсы, доказывать своё отчаянное желание. Они никогда не пытались расплатиться картой, на которую переводится пособие, и не видели, что платёж не прошел. Они не понимают, что я защищаю от этого не только себя — прежде всего я защищаю Фрейю и этого ребёнка, которого мы хотим родить. Чтобы им никогда не приходилось беспокоиться и столкнуться с тем, с чем имел дело я. Потому что я обещал любить Фрейю. А любовь не бросает; любовь не оставляет благополучие жены и ребёнка на милость окружающего мира. Любовь защищает, обеспечивает и готовится к худшему, чтобы когда это худшее настало, они были в безопасности.

Я отхожу от парней. Проведя руками по волосам и взяв телефон, я вызываю себе такси.

— Мне пора, — бормочу я. — Мне надо…

— Эйден, — окликает Райдер.

— Что? — напряжённо произношу я, не сводя глаз с телефона.

— Я знаю, что мы делаем и говорим всякие тупые вещи, — отвечает он. — Но в этом мы правы. И я, наверное, как никто другой (может, не считая Рена) могу дать совет, основанный на практическом опыте: не изолируй себя от людей, которые тебя любят. Не скрывай от них свои проблемы. Я люблю девушку, которая провела дохрена часов с психологом, учась быть уязвимой, потому что мост между любовью ко мне и умением открыться мне почти полностью рухнул от боли в её прошлом. У тебя есть партнёрша, которая готова отдать тебе всю себя, которая хочет всего тебя, включая твои тяготы. Не разбрасывайся этим. Потому что если ты будешь держать эту дверь закрытой достаточно долго, а однажды откроешь, и что тогда?

Я смотрю на него, хрипло сглатывая.

— На другой стороне уже никого не будет.

— Вот именно. Так что поезжай домой. Поговори с Фрейей.

В моё солнечное сплетение прилетает книга.

— И прочти чёртов любовный роман, — рявкает Вигго, затем с топотом уходит внутрь и захлопывает за собой стеклянную дверь.

Я убираю книгу в задний карман и смотрю на оставшуюся четвёрку.

— Я ценю ваши намерения, но теперь вам надо держаться подальше от моего брака. Я знаю, что лажаю, чёрт возьми. Я знаю, что подвёл свою жену. Но чтобы мы прошли через это, мне надо самому разобраться во всём вместе с ней.

Они моргают, уставившись на меня.

— При всём уважении, — говорит Райдер, — я думаю, ты неправ.

— Кардинально неправ, — добавляет Оливер.

— Ну, если так, мне не впервой. Далеко не впервой.

Повернувшись, я прохожу вдоль дома Рена, чтобы подождать своё такси и приготовиться к тому, что ждёт дальше. Как бы мне ни хотелось затолкать эту книгу в глотку Вигго, он или эта Лиза Как-Её-Там правы. Брак часто кажется концом истории в этих романтических фильмах, в книгах, которые Фрейя читает, а потом закрывает с мечтательным вздохом, но в реальной жизни брак — это начало.

Начинается всё незнакомо и волнительно, как поездка на американских горках с закрытыми глазами — ты знаешь, что тебя ждут кочки, повороты и головокружительные падения, но не догадываешься, когда и как они настанут. И когда ты взбираешься на первую массивную вершину, затем чувствуешь момент, когда всё меняется, превращается в безумное невесомое падение, вот тогда ты узнаёшь, что брак — это не финальная точка назначения. Он сам по себе дорога, в один момент — гладкое плавание, в следующий — тряска и непредсказуемый шторм. Это дорога столь переворачивающая всё с ног на голову, столь изменяющая и стоящая, что мы хотим оставаться на этом пути и идти по нему снова и снова и снова.

По крайней мере, так должно быть. У меня долгое время так и было. Раньше я просыпался и предвкушал возможность быть хорошим мужем в такой манере, которая никак не связана со сбережениями, собственностью или бизнес-идеями. Я хотел узнавать всё о Фрейе — что заставляет её улыбаться и смеяться, что заставляет её светиться и петь во всё горло. Но потом навалились требования реальной жизни, лопнувшие наш пузырь счастья. И время для таких моментов стало роскошью, а не чем-то гарантированным. А теперь они практически исчезли.

Я хочу их вернуть. Я хочу больше часов в сутках, чтобы смотреть, как рассвет окрашивает её профиль, чтобы будить её поцелуями как раньше, а потом спускаться по её телу и будить терпеливым, дразнящим оргазмом. Я хочу слушать, как Фрейя напевает себе под нос, пока я жарю блинчики, а она наливает кофе. Я хочу массировать её ступни, а потом щекотать, пока она не скинет меня с дивана.

Но если я сделаю это, будут потеряны минуты, часы — время, которое я должен посвятить укреплению нас, защите, предугадыванию худшего. Именно этого мой отец никогда не делал за то время, что ещё был с нами, и в результате моя мама так никогда и не оправилась. И я также не уверен, что я сам оправился.

Я застрял между молотом и наковальней, поверженный и разбитый. Я не знаю, как начать восстанавливать то, что сломалось между нами. Потому что это выходит за пределы целительного касания Фрейи, за пределы всего в моём арсенале чинильщика. Нам с Фрейей нужна помощь. Профессиональная помощь.