Бетонная агония - Дмитрий Новак

глаза, – Выкладывай, не стесняйся.

– Мистер полисмен умеет говорить сарказмом? – обозленно проговорил преступник.

У обоих явно начали сдавать нервы. Не хватало только, чтобы они передрались, да, на потеху этим ублюдкам.

– Слушай меня ты, капризный сукин сын, – прорычал Джонатан, – я запру тебя в каталажке, сам выставлю себя идиотом, которого и убивать-то не хочется, а ты проживёшь ещё один день, усёк, придурок?!

Человек умолк, опустил глаза и призадумался. Страх совсем парализовал его чутьё. По мозгам растекался сладковатый сок апатии.

– Не слишком явно, идиот… – отвернув голову в сторону процедил полицейский.

– У нас нет другого шанса, так?

– Даже если ты застрелишься, им будет на это плевать, – ответил патрульный.

Они это знали, и ОНИ это знали.

– Да, – наконец ответил незнакомец. – Да, сделаем это. Попробуем.

Джонатан не дал ему опомниться. Он схватил его за лацкан пальто, развернул к себе спиной так, чтобы закрыть своим телом, и захлопнул на его запястьях наручники.

– Вы имеете право хранить молчание… – слова летели из уст придирчиво-сурово, с показным усердием в каждой букве.

Полицейский продолжал твердить права пока вёл человека по перрону. Словно молитву, стараясь не выдавать в голосе страха. В кобуре беспомощно висел пистолет, а преступник почти рыдал, старался опустить голову и не показывать лицо, искажённое ужасом.

Длинным был этот путь. Мягкая темнота вокзала вокруг фонарей сменялась синюшной чернотой ночи, мёртвой и жестокой. Только две пары ботинок да гуляющий в длинной арке вокзала ветер нарушали звенящую тишину. Силуэты лишь поворачивали свои головы с сухим кожистым звуком.

Абсолютно молча.

Как же хотелось вырваться сейчас к ней, к родной, каким же трусом они его сейчас видят, ну и пусть-пусть-пусть только дадут выбраться к ней я хочу увидеть её только её и моих дочерей кто-нибудь пожалуйста помогите ради бога выпустите меня отсюда!!!

Пост оказался мёртв. Пустота чёрных окон не смотрела никуда, закончился свет, дверь была заперта, люди словно испарились в ночной мгле, будто кто-то утащил их туда, где смерть – лучший из всех возможных выходов. В кармане той самой проклятой сырой насквозь жилетке Джонатана звенели ключи.

Он не любил кольца и цепочки: чем больше что-то похоже на регалию, тем легче это потерять. В старом добром кармане ничего никуда не девается просто так, правильно? К тому же, с цепочки ключи гораздо легче украсть. Полицейские гораздо чаще подвергаются налётам щипачей, чем можно было бы подумать.

Вот и сейчас карман его не подвёл. Крошечная дырка, которую патрульный никак не мог зашить, проглотила один ключик, только и всего. Джон достал спасительные железки и открыл ржавый замок. В панике он даже не развернул бандита к стене, как полагается, просто пинком запустил его внутрь.

Как и ожидалось, их встретила пустота. Здесь даже в самую поганую ночь ошивался какой-нибудь старик или пьяница отдыхал за решёткой в заблёванном закутке, но сейчас даже этого не было. Жуткий страх растекался по телу и выступал на коже мурашками.

Чувства кричали: "Включи свет, парень! Включи, и эти твари сразу уйдут!". Но тихий стальной голос отстукивал одну и ту же мысль, которая взялась неведомо откуда: "Ты на дне, парен. А на дне не принято зажигать свет. Кто знает, что ты увидишь".

Так, не страшно, просто закрыть его в клетке и писать рапорт, просто писать, сидеть и писать, не думать о смерти, не думать, просто делать вид, что…

«Да кого ты обманываешь, Джонни? Какого дьявола ты на что-то надеешься? Уже нет ничего, что тебе дорого, давно нет. Есть только ты, твой холод, твой голод, твой мрак и вечная потребность хоть на единую минуту преклонить голову».

«Семья? Они – не ты, Джонни. Они часть тебя, но лишь малая часть твоего измученного тела, высохших эмоций и намеренно обездвиженного разума. За что ты цепляешься, парень? К чему тебе жизнь? Почему ты так хочешь оставаться в этом поганом тесном мирке?»

– Потому что я уже принял решение.

Джонатан оторвал взгляд от бланков и посмотрел на дешёвые фосфорные часы. Четыре часа, двадцать минут. Поезд не приехал, и некому было сообщить о том, что сегодня станция в руках чёрных силуэтов. Конечно, по их воле вершится всё. Поезда не приходят, люди не выживают, дети сходят с ума, всё в этой жизни им прощается.

Но не в этот раз.

Послышались шаги. Неторопливые, спокойные, ровные, как раз под тиканье часов. Нет, они не пугали, они словно гипнотизировали, входили в ритм сердца, звучали практически мягко и уговаривающе, но отдавались многократным гулом в висках.

А главное – синхронные. Будто принадлежали одному организму, одному мозгу, и по их жилам текла одна кровь, одна на всех.

Шаги приближались, и их власть над разумом всё росла. Внезапные подсознательные нити вдруг задёргали тряпичное тело, которое изо всех сил сдерживалось, чтобы не заплясать, не встать, не включить свет, не открыть дверь и не пропустить тёмных людей с поклоном и раболепием прямо к тому парню, что сидит за решёткой. А потом радоваться тому, что он смог оказать услугу этим сильным и могущественным существам из иного мира.

Всё стихло в один момент. Джонатан дрожал, в его глазах мелькали блики, холодная кровь разрывала сосуды. В клетке тихо плакал человек. Нити, которые до этого дёргали полицейского за руки и ноги, уже стягивали горло. Почему же, почему же они не стучат, чего они ждут?

Какая разница. Страх – вот, что главное. Страх всегда вливается маленькими порциями, как яд.

И это была последняя капля. Джонатан выхватил пистолет из кобуры. В этот момент все нити лопнули, он разорвал их одним движением руки.

Он смог увидеть только одно: как умирала тишина…

По городу ползали слухи. Газеты писали о перестрелке с каким-то преступником на вокзале ночью. Говорили, что сам преступник погиб, так же погиб один полицейский и несколько прохожих. Так же в одной мелкой газетёнке появилась статья о коррупции во власти, всяких мерзостях, извращениях, но такого добра итак навалом, никто даже не обратил на это внимания.

Наконец где-то, даже не скажешь точно, где, появилась маленькая заметка о том, что в каком-то захолустном посёлке произошёл очередной таинственный пожар, в результате которого сгорела женщина и две дочери, десяти и семи лет от роду.

Проклятые

– Чисто!

– Чисто!

– Чисто!

Отклики слышались со всех сторон, и, на моей памяти, дни редко начинаются так хорошо, жди беды. Я ещё раз бегло проверил комнату и окончательно убедился, что она абсолютно пуста, не считая трупов.

– Чисто!

И вот наконец-то я опустил плечи, выдохнул, отдал парням сигнал отбоя.

Мы заняли этот городок часа два назад и теперь методично прочёсывали каждый угол в поисках живых. Сегодня рация оставалась почти безмолвной. Ни пленных, ни сопротивления, почти никаких гражданских, даже бронетехника молчала. Город был почти пуст, судя по