Байки старого еврея - Аарон Шервуд

– «Четвёртая справа, как фамилия?»

– «Петрова!»

– «Петрова! Уберите живот!»

– «Товарищ полковник, Петрова в положении».

– «Приказываю поменять положение!»

Полковник, безусловно, прав! В Уставе Внутренней службы никакого «положения» не предусмотрено. И вообще что это за разгильдяйство?! Что будет, если каждый студент по собственному усмотрению будет, когда ему вздумается, менять положение?! Меня могут обвинить в том, что я пересказываю студенческие хохмы. Это не так!

Я с другом прогуливался по Ленинграду. Мы давно не виделись и решили по случаю встречи выпить. Мой друг, большой хранитель традиций, от выпивки не отказывался, но заявил: «Пить на двоих не по-русски!» – «Давно у зеркала был, русский человек?» – «Неважно, нужен третий!» Разговор происходил как по заказу, то есть буквально рядом с театральным институтом, в котором учился наш общий друг. Нам повезло: в институте был перерыв между лекциями. У аудитории, где учился наш друг Миша, я увидел небольшую толпу студентов, в центре которой стоял, как я понял, преподаватель Гражданской Обороны. Он разносил студента: «Вот Вы, Мендельсон! Кто ваши родители? Явно не из крестьян или рабочих, поэтому и не можете зарубить себе на носу, что наш институт готовит пропагандистов гражданской обороны на сцене и на экране!» Я, протискиваясь поближе, шепнул другу: «Он мой!» Заметив меня, отставник возмутился: «Почему посторонние в расположении? Не положено! Вы кто?» – «Я режиссёр киностудии народного творчества со станции Зима» – «Тоже, небось, из этих, из интеллигенции?» – «Нет, я из крестьян. Родился на станции Зима. Моих родителей туда переехали из Петрограда за знакомство с Зиновьевым». Он растерялся. Как коммуниста и политрука его понять можно. По городу Ленина (кстати, а почему не Петра?) свободно разгуливает сионистско-троцкистский выкормыш. Да ещё пробрался на идеологический объект! Но не стал заострять эту тему, здраво рассудив, что численный перевес представителей нетитульной национальности не на его стороне. И тут сработала многолетняя смекалка политрука-пропагандиста. Улыбнувшись (чего это ему стоило!), он обратился ко мне: «Вот видите, страна их простила, перевоспитала. У нас дети за грехи родителей не отвечают. Вы даже режиссёром стали! Чем я могу вам помочь?» – «Мы сейчас готовим фильм о пропаганде гражданской обороны среди студентов города Ленинграда. Есть мнение (великий аппаратный язык!), что ваш студент Семёнов может нам помочь в выборе натуры». – «Вам достаточно одного Семёнова? Если надо, я могу для такой важной темы мобилизовать группу». Было видно, что он оговорился, на самом деле он хотел сказать «подразделение». Мне не хотелось превращать встречу старых друзей в попойку. «Нет, спасибо, нам достаточно Семёнова». Миша стоял рядом. «Семёнов, вы поступаете в расположение этого товарища. Простите, как вас зовут?» – «Ким Иосифович». – «Вот и имя у вас красивое – Коммунистический Интернационал Молодёжи! (Вот это выдержка! Вот это класс! На «моё» отчество он типа не отреагировал). Семёнов, отнеситесь со всей ответственностью к этому поручению. Завтра доложите, идите». Я думаю, что убедил читателя в необходимости изучения такой науки, как гражданская оборона. Не будь «ГРОБа», где бы мы искали третьего?

Давид и Голиаф

Оговорюсь сразу. Я ни в коей мере не хочу принизить подвиг воина и царя Израиля Давида. Но, согласитесь, слышали ли вы о том, чтобы старослужащий, проще говоря, дед, просил бы прощения у салаги? Да и битва Давида и Голиафа не длилась две недели. Впрочем, случай, о котором я хочу рассказать, был не битвой, а избиением. Итак, к сути. Служить мне довелось в Кандалакше, в стройбате. Распределили меня и моего друга Лёню Файнберга в бригаду плотников. Командовал ею сержант. На личности сержанта я должен остановиться. Он был во многом уникален. По понятной причине этого бугая после школы сержантов отправили в стройбат. По-видимому, он и там проявил свои недюжинные умственные способности строевика. В стройбате же его страсть к уставу выглядела, мягко говоря, комично. Наверно, он мечтал служить в гвардии, но не сложилось, отчего он был зол. Злобу он вымещал на нас, салагах. Его требования неукоснительного выполнения устава в стройбате выглядели комично. Мы старались поставить его в смешное положение. Однажды утром, во время зарядки, которую он проводил, он сообщил нам о новом упражнении: «Концами кистев пальцев рук достать концы кистев пальцев ног», – заявил он, проявив недюжинные познания родного языка и анатомии. Лёня шепнул мне: «Он мой!» – и остался стоять. «Файнберг! Вы что, не поняли смысла упражнения?» – спросил сержант. «Никак нет, товарищ сержант», – ответил Лёня. «Для особо тупых… (Лёню отчислили из Первого меда, в который он поступил без четвёрок, за изучение иврита, как «уронившего высокое звание советского студента», у сержанта же было восемь классов сельской школы) повторяю: концами кистев пальцев рук достать концы кистев пальцев ног». Лёня стоит. «За проявленную тупость два наряда вне очереди», – изрекает сержант-филолог, он же анатом. «Есть!» – отвечает Лёня. После завтрака, сидя в курилке, Лёня поклялся страшной клятвой, что Петя Брезовский (так звали сержанта) в холодном поту будет его, Лёню, вспоминать. «Что ты, хилятик, сделаешь этому бугаю?» – усомнился я. «Увидишь», – был ответ. Спустя короткое время Лёня получает посылку, которой он по-братски поделился с бригадой, «обнеся» бригадира. На следующий день на работе Лёня предложил мне: «Пойдём к ракетчикам, мы им строили казарму, в тёплый туалет, побрызгаем». Ушли, не спросив разрешения, и, естественно, схлопотали по наряду за нарушение устава. «Я его сейчас буду уничтожать», – сказал Лёня, надевая шинель и строевым шагом отправляясь к бригадиру.

Строевой шаг, топор и интеллигентный очкарик Файнберг – зрелище не для слабаков. Когда он брал в руки топор, находиться в радиусе пяти метров от него было небезопасно. И вот «строевик» Файнберг, чеканя шаг, подходит к сержанту. Бедняга, не подозревая, что подходят к концу его последние спокойные минутки, что-то пилит.

Остановившись в метре от командира, военный строитель громко и чётко произносит: «Разрешите обратиться, товарищ сержант?» На стройплощадке повисла тишина. Обалдевший командир молчит. «Скажите, товарищ сержант, – говорит боец, – надо забивать гвоздь 50 мм или 70?» «Где?» Он ещё не пришёл в себя. «Разрешите показать, товарищ сержант!» Они идут через всю площадку, где бригадир даёт санкцию на гвоздь 70 мм. Лёня благодарит за разъяснение, само собой, по уставу. Сержант Петя возвращается на рабочее место, но покоя ему нет. Лёня снова и снова повторяет свой манёвр, внося незначительные поправки. Каждый раз он надевает шинель, сгоняет складки, поправляет шапку, веселя бригаду своей выправкой, и, чеканя шаг идёт к бригадиру. Словно злой демон Лёня будет преследовать сержанта, добивая его выполнением устава, при этом проявляя потрясающую изобретательность. Он будет опаздывать в строй, чтобы по уставу испросить разрешения встать в строй. В столовой на глазах и под хохот всего батальона он будет опять же по уставу просить разрешения приступить к приёму пищи. В казарме он не упустит случая попросить разрешения написать письмо родителям, сходить на перекур, посмотреть телевизор, отлучиться в туалет. А утром обязательно спросит, правильно ли застелил койку! Над бедным сержантом в голос хохочет весь батальон. Но сержант, обладая ничем не ограниченной властью над этим хилым очкариком, ничего не может поделать. Рвение ненаказуемо, даже если оно, рвение, граничит с идиотизмом. Этот бугай старался не попадаться Лёне на глаза, но тщетно. Личный состав затаив дыхание ждал развязки. Всё закончилось в бане. Даже в бане он умудрился соблюсти устав! Дело было так. Дембеля заняты стиркой неуставного белья, тут входит Файнберг и, соблюдая устав, просит разрешения помыться! Ответом ему были гомерический хохот и издевательские замечания в адрес сержанта, которые я по понятным причинам не могу здесь привести. После бани мы стоим, курим. Вдруг подходит сержант, Лёня замирает по стойке «смирно!». И тут происходит невероятное.

Сержант, дембель после приказа, просит прощения у очкарика салабона! В ответ Лёня ему говорит: «Да ладно, Петя, с кем не бывает».

Голиафу повезло: он погиб в бою. Сержант был опозорен.

Детство без секс-символов

В Ленинграде построили ТЮЗ – Театр юного зрителя. Я б назвал его ДЮЗ, то есть Дворец юного зрителя, – такой он был шикарный и огромный. Мне тринадцать лет. Меня таки приняли в пионеры. Большой радости у меня это событие не вызвало. Нет, я не был диссидентом, я тогда просто не знал такого слова. Я не любил, да и не люблю речёвок, барабанного боя и сборищ под присмотром старших «товарищей». Но тут случай особый: наш класс идёт в ТЮЗ! Наконец-то я попаду в ТЮЗ, да ещё с дамой моего сердца, Эллочкой. И не думайте, она, во всяком случае, была, абсолютно не людоедочкой. Дружили мы ещё с детского сада. Что мне в ней не нравилось – она была отличницей, но это компенсировалось её красотой, за что я готов был простить ей всё! Если я скажу, что моё появление в театре прошло незамеченным, то погрешу против истории. Моё появление в театре вызвало, мягко говоря, оживление. На мне был тёмный, в полоску костюм, мои кудри под воздействием смоченной в сахарном сиропе ватки были расчёсаны на косой пробор. На груди вместо пионерского галстука гордо красовался чёрный в горошину. В руке я держал букет алых роз. И в таком вот виде я появляюсь в театре. Вокруг меня все в униформе – чёрный низ, белый верх – и я в цивильном костюме, да ещё не в уставном галстуке. Прохожу мимо классной дамы и вручаю букет даме моего сердца. Боже, что тут началось! Пионер, пусть даже такой разгильдяй, как я, посмел появиться где бы то ни было не в пионерском, а в цивильном галстуке. Да ещё – где это вообще видано (!) – преподнёс цветы не учителке, а школьнице! Да ещё так демонстративно. Это что – пионерский сбор или свидание? Да и вообще, разве может советский пионер ходить на свидания? Так, скорее всего, подумала классная дама. Кошмар, ужас. Приговор был скор, строг и, само собой, справедлив! Меня приговорили к тому, что больше не будут брать ни на какие мероприятия! И тут – о чудо! – голос Эллочки: «А мы будем теперь с Андрюшей ходить везде вместе! До самой старости». Жёны декабристов просто отдыхают! Что им грозило? Ссылка? Сибирь? Это, конечно, плохо, но там не было педсовета! Конечно, потом был педсовет, куда вызвали наших родителей. Но зато я в результате этой истории стал у пацанов непререкаемым авторитетом. Жаль, что тогда не было секс-символов.