Внутренняя линия - Владимир Свержин

— Василий Матвеевич, — обратился к Дехтереву председатель ОГПУ, — давайте я вас подвезу. Вы ведь здесь, на Сретенке, живете?

— Да ну что вы, это же совсем близко.

— Давайте — давайте! Время уже позднее. А заодно и поговорим.

Автомобиль Дзержинского проехал под аркой Боровицких ворот и, вздрагивая, помчался по брусчатке Красной площади.

— Скажите, профессор, как же вам такое в голову пришло? Все эти информационные поля, электромагнитные сигналы в мозговых клетках…

— Вы знаете, почтеннейший Феликс Эдмундович, случайно. В восемнадцатом году ехал я в поезде. Сами помните — толчея, все сидят друг у друга на шее… Рядом со мной расположилась молодая дама с дочерью. Очень симпатичная, я бы даже сказал — волшебной красоты дама. Но не в этом дело. Уже за Курском на поезд напала банда. Не то чтобы белые или зеленые — просто какие — то разбойники. Совсем как на Диком Западе. Понятное дело, вокруг паника… Вдруг я увидел глаза этой женщины — увидел и ощутил ее страх. И не я один: сначала ее страх пронзил всех, кто был рядом, а потом, — Дехтерев сделал паузу, — вы не поверите, но так оно и было — страх объял бандитов! Абсолютно беспричинный! Подмоги нам ждать было неоткуда. И представьте себе, дивный случай: разбойники бросают награбленные вещи, запрыгивают в седла и скрываются в лесу!

— Воистину. — Дзержинский погладил бородку. — В прежние времена сказали бы, что Господь сотворил чудо.

— Вот и я об этом. Но берусь утверждать, что никакого чуда не было. Следом за пережитым ужасом вдруг наступило не просто облегчение, а какое — то эйфорическое бурное ликование. И я уверен — оно также началось именно с нее.

— То есть вы хотите сказать, что эта молодая особа была своего рода радиостанцией? И пассажиры воспринимали ее сигналы?

— Именно так, Феликс Эдмундович! Это неслыханно, невообразимо, но факт!

— Что же сталось с ней далее?

— Увы… Я сделал вынужденную остановку в Белгороде, они же с дочерью отправились дальше. Больше я о ее судьбе ничего не знаю.

— Куда направлялся поезд?

— В Крым. Так что, возможно, этой необычайной женщины уже и нет в России. А жаль! Было бы крайне интересно исследовать ее феномен.

— Что ж, можем проверить. Не исключено, что ваша чудесная незнакомка все — таки осталась в стране.

— Кто знает. — Дехтерев развел руками. — Пожалуй, сейчас этого уже не выяснить.

— Ну что вы, в самом деле, меня обижаете, — улыбнулся Феликс Эдмундович. — Конечно, если б вы назвали ее имя, фамилию, дали мне фотопортрет, поиски заняли бы меньше времени. — Отчего ж, извольте. Это дочь известного инженера — изобретателя Михаила Викентьевича Кречетникова — Татьяна.

— Татьяна Михайловна Кречетникова?

— А портрет… Я, знаете ли, в юности недурственно рисовал. Даже собирался поступать в Строгановку, так что, пожалуй, смог бы изобразить…

— Это очень облегчило бы поиски. — Дзержинский коснулся плеча шофера. — Приехали. А в будущем, уважаемый профессор, обращайтесь ко мне. Если вдруг появится какая — нибудь нужда — без всяких церемоний. Я распоряжусь, чтобы на Лубянке для вас был заготовлен особый пропуск.

Начало мая 1924

Датский пароход «Тихо Браге» прибыл в Ленинград.

Красноармеец смерил беглым взглядом очередного пассажира и поднял деревянную перегородку:

— Следующий!

Ему, молодому пограничнику, не внове было видеть приплывающих в Советский Союз иностранцев, и потому он без суеты, спокойно открыл паспорт заморского гостя и принялся сличать фотографию с оригиналом.

«Ничего не скажешь — похож. Скорее блондин, чем русый. Глаза синие… Настоящий скандинав».

— Шпрехен зи дойч?

— Я, я! — подтвердил иностранец на немецком и тут же перешел на вполне сносный русский. — Однако я могу говорить и по — русски.

Проверяющий с облегчением вздохнул. Конечно, пять классов гимназии давали ему немалое преимущество перед коллегами, и все же его немецкий оставлял желать лучшего.

— Ваши имя — фамилия?

— Нильс Кристенсен.

— С какой целью приехали в Советский Союз.

— Я врач, представитель Красного Креста. Вот мое удостоверение. — Датчанин с улыбкой достал из внутреннего кармана безукоризненного твидового костюма небольшой документ в твердой обложке. — Занимаюсь психологическими травмами. Всякого рода военные и поствоенные шоки, истерии, нервные расстройства… Вы понимаете меня?

«Кристенсен… Кристенсен… Кажется, в Дании недавно был такой глава кабинета министров. Возможно, родственник. Ишь, какой лощеный! Нервное расстройство… Побывал бы здесь лет пяток назад — сам бы расстроился до конца дней. Ну да ладно, документы, кажется, в порядке».

Красноармеец приложил руку к фуражке:

— Добро пожаловать в Союз Советских Социалистических Республик! Успешной работы! Не забудьте, прибыв к месту прохождения вашей командировки, встать на учет в соответствующем отделе ГПУ.

ГЛАВА 5

«Тот, кто знает, куда хочет идти, не уйдет далеко».

Наполеон БонапартНачало мая 1924

Молодцеватый подтянутый господин с подкрученными рыжими усиками спешил к вагону, около которого стоял генерал Згурский. Мужчина был одет в штатское, но, судя по выправке, он не слишком давно сменил офицерский мундир на партикулярный костюм.

— Разрешите представиться, штаб — ротмистр, граф Комаровский! — отрапортовал встречающий.

Он сделал знак шедшему следом носильщику, и тот споро подхватил увесистый саквояж почтенного господина.

— Рад знакомству, — протянул руку Згурский.

— Авто ждет. Желаете прежде отдохнуть?

— Не будем тянуть. Сразу к делу. В поезде я и так потерял много времени. Ваше мнение о господине Шведове? — вновь заговорил генерал, когда мотор двинулся с места.

— Боевой офицер. Мне доводилось слышать о нем еще в годы войны. Шведов был самым молодым командиром артиллерийского дивизиона императорской армии.

— Лестная характеристика. Но меня сейчас интересует другое. В конце концов, такие красные военачальники, как полковник Вацетис, Каменев, или же мой старый боевой товарищ по Мингрельским гренадерам, Шапошников, тоже были весьма дельными офицерами.

Граф Комаровский вздохнул, не в силах оспорить очевидное. Лишь на плакатах времен революции и гражданской войны красные радикально отличались от белых и наоборот. Непредсказуемая реальность словно издевалась над расхожими мнениями. Против власти рабочих и крестьян сражались крестьянский сын Деникин, казак бурятской наружности Корнилов, а за нее шли в бой офицеры и генералы, чей дворянский род насчитывал не одно столетие. И что хуже всего — по обе стороны воевали вчерашние боевые товарищи, те, что в прошлом делили один блиндаж, одну шинель.

— Подполковник Шведов был замешан в деле профессора Таганцева в двадцать первом году. Тогда ему инкриминировалось руководство боевой организацией в Петрограде.

— Как ему удалось уйти? — спросил Згурский.

Штаб — ротмистр кивнул, он ждал этого вопроса.

— По его утверждению, во время активных поисков его прятала жена одного крупного питерского чекиста, с которой он состоял в близких отношениях.

— Понятно. То есть вполне может быть, что на деле никакой боевой организации и не было, что данный чекист, узнав о столь пошлом адюльтере, решил избавиться от соблазнителя, подведя его под революционный трибунал.

— Шведов и сам утверждает, что никакой боевой организации не было, что все дело высосано из пальца. Но, по его словам, муж ни о чем таком не догадывался. Шведов и сейчас беспрепятственно воспользовался услугами этой влиятельной дамы. В первый раз подполковнику удалось незаметно перейти финскую границу у Сестрорецка, что создало ему известную славу в кругах, близких к генералу Кутепову. Но, как я уже говорил, он храбрый офицер. Побег — тем более при таких странных обстоятельствах — смущал его самого. Он жаждал мщения и готов был участвовать в «акциях прямого действия» против руководства большевиков.

— Прежде господа революционеры стреляли в главу державы, теперь мы стреляем в господ революционеров. То же конспираторство и эсеровщина. Глупо — с.

— У них это дало плоды.

— Плоды дало совершенно иное. Всем нашим вождям стоило бы почитать труды господина Ульянова. Врага надо знать — этому учат в Академии Генерального штаба. Знать, будь то Мольтке, Бонапарт или же товарищ Ленин. Что касается последнего — его недавняя смерть повышает наши шансы на успех. Мы должны воспользоваться сумятицей, которая неизбежно возникнет при дележе наследства. Тем более столь необъятного, как власть над Россией.

Згурский договорил эту горькую фразу и поглядел в окно, пытаясь скрыть гримасу досады. Автомобиль катил по прекрасной Праге мимо церкви святого Томаша, воздевшей, точно на параде клинки подвысь, готические башни звонниц.