Суворов - К. Осипов

Екатерининские военные деятели и чиновники, в большинстве своем тупые и ограниченные служаки, не могли понять преимуществ и всего огромного значения проводимой в Суздальском полку новой системы. Иные же не хотели понять, оберегая свои места у сладкого пирога власти и почестей. Суворов не имел — да и не искал — сильного покровителя, который заставил бы обратить внимание на него и его идеи, а без этого в екатерининскую эпоху трудно было чего-либо добиться. Так как о Суворове все-таки начинали поговаривать[10], правящая клика попыталась отмахнуться от него, создав ему репутацию оригинала. Придравшись к отдельным шероховатостям и преувеличениям, встречавшимся в суворовской системе, стали говорить о нем как о способном «чудаке», не заслуживающем, однако, серьезного отношения. Внешней парадоксальностью его поступков заслоняли глубокий смысл их.

Хотя действиями Суворова, в первую очередь, руководили пламенный патриотизм и неустанное военное влечение, в натуре его было сильно развито и честолюбие. Он презирал фимиам лести и утонченную роскошь, но военная слава, в первую очередь, слава родины, а вместе с ней и его личная, а также стремление к самостоятельности в действиях влекли его всю жизнь. За годы, проведенные в Новой-Ладоге, он должен был понять, как трудно будет ему осуществить свои мечты. Вероятно, тогда впервые возникла у него мысль использовать создавшуюся вокруг него репутацию «чудака». Изменять свой образ действий только потому, что поверхностные наблюдатели не постигали его смысла, он не желал, ломать свой характер в смысле манеры обращения он также не был склонен. Между тем репутация оригинала могла принести ту выгоду, что выделяла его из рядов прочих штаб-офицеров. Ему нужно было дать заметить себя. Странности приводили к этому вернее, чем достоинства и заслуги.

Надо коснуться еще одной черты Суворова, которая проявилась в этот период: уже в это время он одержал ту поразительную победу «духа над плотью», которую одерживал затем непрестанно в течение сорока лет и которая является одной из самых поразительных в длинной веренице его побед. В начале 1764 года, в одном из своих писем, он жаловался на свое здоровье, на то, что до крайности исхудал и стал подобен «настоящему скелету, лишенному стойла ослу, бродячей воздушной тени». Он страдал болями в груди, в голове и особенно в животе. «Я почти вижу свою смерть, — писал он, — она меня сживает со света медленным огнем, но я ее ненавижу, решительно не хочу умереть так позорно и не отдамся в ее руки иначе, чем на поле брани».

К этим словам нечего прибавить.

СУВОРОВ В ПОЛЬШЕ

Бывшая когда-то сильным государством, Польша постепенно пришла в упадок. Крестьяне, городская беднота и мелкие ремесленники находились в состоянии полного бесправия и нищеты. Королевская власть стала иллюзорной; фактическими господами положения были дворянство и фанатически настроенное духовенство. Стремясь к полноте политического господства, паны и примыкавшая к ним шляхта добились установления такого порядка, согласно которому достаточно было хотя бы одному из шляхтичей выступить в сейме против проектируемого закона, чтобы этот закон не мог войти в силу. Вследствие этого порядка — так называемого liberum veto — роль законодательного органа была сведена почти что к нулю: в течение последних ста лет сорок семь сеймов разошлись, не приняв ни одного серьезного постановления. Но, получив преобладающее положение в стране, панство не умело использовать его; в его рядах шли беспрерывные раздоры, усугублявшиеся происками иноземных государств.

Внешнеполитическое положение Польши было подстать внутреннему. Польские короли были марионетками в руках соседних государств. Среди этих последних Россия проявляла особую настойчивость, еще более возросшую с воцарением Екатерины.

Еще будучи великой княгиней, Екатерина выразилась, что для России выгодна «счастливая анархия» в Польше. В октябре 1762 года, спустя три месяца после переворота, Екатерина написала Кейзерлингу, русскому посланнику в Варшаве: «Настоятельно поручаю вам покровительствовать, всем исповедующим греческую веру и сообщите мне все, что, по вашему мнению, может увеличить там мое значение и мою партию. Я не хочу ничего упустить в этих видах».

В этих словах заключалась целая программа: религиозный интерес — это только повод к политическому; защита диссидентов (разномыслящих в вере) в Польше только тогда имеет смысл, если может увеличить там русское влияние.

Это влияние достигло предельной силы, когда и 1764 году, после смерти короля Августа III, Екатерине удалось провести на польский трон Станислава Понятовского — бесхарактерного, недалекого магната, кстати сказать, находившегося одно время в интимных отношениях с нею. «Россия выбрала Понятовского на польский престол, — заметила Екатерина, — потому, что из всех соискателей он имел наименее прав, а следовательно наиболее должен был чувствовать благодарность к России».

В польском вопросе Екатерина вынуждена была действовать рука об руку с Фридрихом II. Собственно на почве предложений о разделе Польши и состоялось их сближение. За то, что Фридрих поддержал кандидатуру Понятовского, Россия заключила с ним военный союз. Однако, в противоположность своему покойному супругу, всячески афишировавшему сближение с Фридрихом, Екатерина постаралась, чтобы внешнеполитический союз с Пруссией никак не ощущался в обычаях и нравах страны.

В день заключения военного союза (31 марта 1764 года) Россией и Пруссией была подписана и секретная конвенция о Польше. В ней имелся, между прочим, такой пункт: «Если из нации польской такие найдутся люди, кои осмелились бы нарушить тишину в республике и произвесть конфедерацию противу их короля, законно избранного, то ея императорское величество всероссийское и его королевское величество прусское, признавая их за неприятелей своему отечеству и возмутителей народного спокойствия, повелят войскам своим войти в Польшу и поступать как с ними самими, так и с имением их со всякой военной строгостью без малейшей пощады».

Теперь оставалось только ждать предлога. Он не замедлил представиться в виде все того же злополучного вопроса о диссидентах. Это был в то время один из самых злободневных вопросов польской политики. Авторитет католичества в стране был сильно поколеблен. Диссиденты, главным образом православные и протестанты, добились для себя с помощью России и Пруссии почти полного уравнения в правах, но затем снова начали подвергаться притеснениям. После водворения на престол Станислава Понятовского они пред’явили требование восстановить их права. Станислав колебался, большая часть панов и шляхты, а также католическое духовенство возражали против каких бы то ни было уступок. В Варшаве собрался сейм; начались жаркие дебаты. Екатерина и Фридрих сочли момент подходящим, чтобы вмешаться. Репнин явился в сейм, арестовал ночью четырех лидеров антидиссидентской партии (Солтыка, Залусского и двух братьев Ржевусских) и отправил их в Россию. Этот беспримерный акт терроризировал сейм; закон о восстановлении прав диссидентов был принят, но по всей стране прокатилась волна негодования.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});