Суворов - К. Осипов

Было бы, однако, глубокой ошибкой думать, что Суворов игнорировал значение огня. Лучше всего обратиться к его собственным высказываниям. В одном приказе, датированном 1770 годом, он писал: «Что же говорится по неискусству подлаго в большей частью робкаго духа: „пуля виноватаго найдет“, то сие могло быть в нашем прежнем нерегулярстве, когда мы по-татарскому сражались, куча против кучи, и задние не имели места целить дулы, вверх пускали беглый огонь. Рассудить можно, что какой неприятель бы то ни был, усмотря, хотя самый по виду жестокий, но мало действительный огонь, не чувствуя себе вреда, тем паче ободряется и из робкого становится смелым». Это замечательное высказывание, заслужившее право почитаться классическим, достаточно убедительно выражает взгляд Суворова на огневые действия.

С целью сделать огневую подготовку наиболее эффективной Суворов выделял особые стрелковые команды, проходившие усиленный курс обучения стрельбе. Эти команды комплектовались из егерей. Егеря — стреляют, гренадеры и мушкатеры — «рвут на штыках», — таково было установленное Суворовым распределение ролей; разумеется, это не исключало того, что в случае надобности все роды войск привлекались к исполнению той или другой функции.

Видное место в подготовке войск занимали также походные упражнения. В одном из своих приказов от 1771 года Суворов, перефразируя Морица Саксонского, прокламировал, что «победа зависит от ног, а руки — только орудие победы». Суздальскому полку пришлось пройти самую усиленную походную тренировку. Суворов заставлял его совершать переходы по 40–50 верст в день, в зной и мороз, по непролазной грязи, переходя в брод — а то и вплавь — встречавшиеся реки. При этом по пути производились боевые ученья; для этого командир умел использовать всякий предлог. Много шума наделал инцидент, когда Суворов, проходя во время учебного похода мимо монастыря, приказал полку взять его штурмом. Суворову грозили крупные неприятности, но благодаря вмешательству Екатерины дело было замято. Хотя в подчинении у Суворова был только пехотный полк, он не упускал из виду и другие роды оружия. Принимая одинаково близко к сердцу интересы всей русской армии, он продумывает также мероприятия для лучшей организации кавалерии и артиллерии. Через несколько лет (1770), получив под свое начало отряд из всех родов оружия, он сразу преподал целую серию наставлений, начиная с указаний, как действовать палашами, и кончая советом при карьере приподниматься на стременах и нагибаться на конскую шею.

Много усилий приложил Суворов к тому, чтобы «выэкзерцировать» свой полк не только для дневных, но и для ночных действий. В ночном бою смелость и внезапность нападения приобретают особенно большое значение; действие огня здесь минимально. Поэтому Суворов не мог не тяготеть к ночным операциям, представляющим наибольшие трудности, но и сулящим наибольшие выгоды. Вдобавок, для него, вероятно, имело притягательную силу то обстоятельство, что, обучив свои войска технике ночного боя, он будет располагать преимуществом над своими возможными противниками. А он всегда рекомендовал «бить противника тем, чего у него нет».

Суровая школа, которой подвергал Суворов свой полк, явилась поводом к обвинению его в том, что он чрезмерно изнурял людей. Обвинение это на первый взгляд было правдоподобно. Но не учитывали того обстоятельства, что наряду с утомительными упражнениями Суворов проявлял большую заботу о здоровье людского состава. Нормальное число больных, которое он допускал в своем полку, составляло, примерно, один процент от всего состава. Если эта цифра ощутительно повышалась, он учинял специальное следствие для выяснения причин того. Столь незначительного — особенно для того времени — количества больных удавалось добиться благодаря соблюдению санитарных и гигиенических правил. Со свойственной ему простотой и желанием самому во все вникнуть, Суворов лично учил солдат чистоте и опрятности. «И был человек здоров и бодр, — писал он в одном письме, — знают офицеры, что я сам то делать не стыдился… Суворов был и майор, и ад’ютант, до ефрейтора; сам везде видел, каждого выучить мог».

Суворов всегда с удовлетворением говорил про себя, что он учил показом, а не рассказом.

Что же касается трудностей его системы, то Суворов не отрицал их, но категорически настаивал на том, что они окупаются стократ: «тяжело в ученьи, легко в походе», — повторял он. Трудность маневренного ученья создавала, по его убеждению, «на себя надежность — основание храбрости».

Забота Суворова о воспитании выразилась, прежде всего, в постройке школы. Он организовал две школы — для дворянских и для солдатских детей — и сам сделался преподавателем в обеих. Этот факт очень показателен. Он свидетельствует о колоссальной энергии Суворова, при всей своей разносторонней деятельности находившего время для преподавания. Он является и живой иллюстрацией его подлинного демократизма. Наконец, он показывает, что уже в эти годы Суворов не считался с «общепринятым», не боялся стоустой молвы.

Кроме школы, были выстроены полковые конюшни и на песчаной почве разбит сад.

Любопытно, что Суворов заботился даже об эстетическом воспитании, и школьники-дворяне однажды разучили и поставили пьесу.

Довольно крупные издержки, связанные со всеми перечисленными мероприятиями, покрывались, главным образом, за счет сбережений в хозяйстве полка. В некоторой части, однако, Суворов покрывал их из собственных средств.

Таким образом, во всей системе обучения Суздальского полка тесно переплетались элементы воспитания духа (в смысле развития высших боевых качеств) и тщательного обучения военной технике.

Будучи простым и приветливым в обращении с солдатами, Суворов проявлял в то же время большую требовательность и сурово взыскивал за нарушения дисциплины. «Дружба — дружбой, а служба — службой» — таково было его правило. В одном приказе он прямо предписывает «в случае оплошности взыскивать и без наказания не оставлять, понеже ничто так людей ко злу не приводит, как слабая команда». Отношение Суворова к наказаниям наглядно показывает, что, при всей прогрессивности воззрений, он корнями своими продолжал оставаться в почве родного ему века. В то время преобладающим видом наказания, назначавшегося и за крупные и за мелкие проступки, были шпицрутены. Суворов никогда не допускал жестокости, как другие командиры, и вообще неохотно прибегал к этому средству; взамен того он предпочитал методы морального воздействия, раз’ясняя провинившемуся его вину. Однако он не совсем был чужд «воздействию» шпицрутенами — этому универсальному исправительному методу, в котором современники его видели панацею от всех зол; иногда и он, по примеру прочих, назначал «палочки»; в особенности, если речь шла о таких провинностях, для которых он не видел оправдания: грабеж, мародерство и т. п.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});