Яд иллюзий - Галина Зарудная

 – Что ж, благодарю за откровенность.

 – Всегда пожалуйста!

 Я пожала девушке руку на прощание и под ее пристальным взглядом покинула кабинет.

Глава 8

Родители приняли меня как всегда радостно и бурно. Дверь открыл папа и я сразу же утонула в его теплых объятьях.

 – Неужто само солнце заглянуло в нашу серую обитель?

 Маме довелось вырывать меня из его рук чуть не силой.

 – Семен, что ты держишь ее в пороге! Дай же и мне обнять свою кровиночку, – ревностно отругала она мужа.

 – Обое вы рябое! – Не преминула вставить реплику бабуля, сердито выглянув из кухни. – Ребенок голоден, небось, а вы накинулись как варвары! Давайте, давайте! Быстро накрывать на стол!

* * *

 Мои предки являлись коренными жителями этого города. Кажется, история нашей семьи уходила в ту еще далекую древность, когда на этой земле появились первые поселенцы. Так, в любом случае, любила утверждать моя бабуля. Мой отец, по-видимому, единственное звено, что нарушило сложившуюся закономерность, потому что попал сюда из другого региона с направлением на работу (в городе катастрофически не хватало хороших психотерапевтов, а он как раз являлся лучшим выпускником своего института по этому профилю).

 С мамой они познакомились обычным образом – на танцах. И так полюбили друг друга, что решили уже не расставаться. Мой дед, отец матери, поначалу категорически протестовал против этого брака, видимо присмотрев на роль зятя значительно преуспевшую кандидатуру из собственного окружения. Но, не смотря на крутой нрав, он все же любил и лелеял свою принцессу – единственную дочь, а поэтому не посмел разбить ей сердце и не стал мешать ее  счастливому воссоединению с моим отцом.

 У родителей было вдоволь времени, чтобы насладиться друг другом, потому что я появилась у них только через шесть лет.

 Будучи единственным ребенком в этой семье, я имела беспрепятственную возможность капризничать и получать желаемое немедленно. Сколько могу себя помнить, никто и никогда не сказал мне «нет», будь то просьба с моей стороны или требование.

 Наверное, поэтому никто не возражал, когда я объявила о своем желании поступать на журналиста. Профессия хоть и выглядела достаточно приличной, но далеко не соответствовала старой традиции семьи, почитающей только вышестоящие должности. Для меня же роль управляющего, заведующего или, на худой конец, главного юриста какого-нибудь там отдела, ассоциировалась с непрерывной зубной болью и навевала неизлечимую тоску.

 Моя дорогая матушка, например, имея самое лучшее экономическое образование, проработала возле своего отца не больше десяти лет, не сделав ставки на высокой карьере. Если разобраться, ей вообще не было резона работать. В нашей семье работали в основном мужчины, для женщин это было скорее как хобби. А накопленного дедом капитала вполне могло хватить для нормальной жизни еще нескольким будущим поколениям.

  Правда, вопрос о будущих поколениях стоял особо остро. В предыдущих двух – мужчины почему-то не рождались, и этот факт сильно беспокоил мою бабулю, убежденную в том, что только я могу исправить сложившуюся ситуацию. И если она хоть частично права, то, боюсь, нашему роду пришел конец.

 Дед мой, Александр Викторович Белоус, был первым секретарем райкома, по нынешним меркам – считай мэр города. По рассказам бабушки – железный человек. Высокообразованный, мудрый, как сам Соломон. Кандидат в академики исторических наук, а не просто рядовой исполнитель ведомственных тяжб. Мне достались его многочисленные рукописи о войне, экономических и партийных идеалах, что-то про строение неисчерпаемых капитальных ресурсов…

 Бабуля завещала мне преданно, как реликвию, хранить эти многолетние труды. Я пробовала читать потемневшие от времени и мелко исписанные чернилами рукописи, чрезвычайно  грамотные, как самые безукоризненные диссертации, но, к сожалению, кроме исторической ценности они уже ничего собою не представляли. Так и покоились тяжеловесные папки на дне глубокого книжного шкафчика, в тишине и покое, как дань светлой дедовой памяти.

 Деда не стало восемнадцать лет назад, ровно за год до развала Союза. Инфаркт застал его за рабочим столом, в личном кабинете, и поблизости в тот момент никого не оказалось. Таково было собственное распоряжение – никому не беспокоить. Лишь двумя часами позже его обнаружила помощница. Он лежал на столе с раскинутыми навзничь руками прямо на ворохе своих бумаг, словно обнимая их, не желая прощаться с тем, чему посвятил практически всю свою жизнь.

 Человек с неугомонным огнем жар-птицы в сердце, которого война застала еще мальчишкой, и который защищал родной город, как отважный лев…

 Удар едва не хватил и мою бабулю. Ведь умер не просто муж и кормилец, умер ее кумир. Она его боготворила, восхищалась каждым поступком, гордилась уже тем, что была женой такого человека. Бабушка Вера всегда очень тщательно следила за своей внешностью, а мужа холила ну просто как истинного царя. Непозволительно было издать ни малейшего писка в тот момент, когда дед работал в домашнем кабинете или перекушивал в столовой, - бабуля тут же выписывала нагоняй.

 Теперь каждый год в обязательном порядке мы собирались в день рождения семейного идола: бабуля, мои родители и, конечно же, я.

* * *

 Квартира родителей была большой и красивой. Уникальная антикварная мебель и благородный интерьер свидетельствовали об изящном вкусе и состоятельности хозяев. Нежные обои с замысловатыми узорами на стенах грели душу, ассоциируясь с детством и уютом. Иногда обстановка напоминала мне дом писателя из старой доброй сказки, где все насквозь пропитано духовностью и вся атмосфера свидетельствует о простом и доступном человеческом счастье.

 В зале находился камин – самая примечательная и обожаемая мной деталь, возле которого я могла просиживать часами и разглядывать веселые пляски огня, ни о чем особо не задумываясь и не тревожась; все принесенные с собой заботы изумительным образом растворялись в дымоходе. Сегодня его предусмотрительно растопили к моему приходу и окружили компанией мягких старинных кресел на гнутых ножках.

 Задержавшись у камина на несколько секунд, я протянула к нему озябшие руки и, не смотря на то, что уже два часа, как переоделась в изящный брючный костюм из темного кашемира, вспомнила скользкое прикосновение мокрого шелка на продрогшем теле. Холод незаметно проник и в сердце, когда перед мысленным взором возник образ Алисы и молодого человека в черном; засквозило в душе леденящим ветром недоверие, почти бессознательное, но отчетливое, как предчувствие или интуиция.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});