Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Покойника, вероятно, уже похоронили.
— Так это та самая женщина?
— Да.
— Ты хоть раз справился о ней? Сделал для нее еще что-нибудь?
— Нет.
— Странное дело — нам всегда кажется, что если мы помогли человеку, то можем отойти в сторону; но ведь именно потом ему становится совсем невмоготу.
— Я не благотворительное общество, Борис. Я видел вещи пострашнее и все равно ничего не делал. С чего ты взял, будто ей именно сейчас так тяжело?
— Посуди сам, только теперь она до конца почувствовала свое одиночество. До сих пор рядом с ней был мужчина, пусть даже мертвый. Но он был на земле. Теперь же он под землей… ушел… его больше нет. А вот это, — Морозов показал на Мадонну, — не благодарность. Это крик о помощи.
— Я спал с ней, — сказал Равик, — не зная, что у нее случилось. Я хочу об этом забыть.
— Чепуха! Как раз это — самая пустяковая вещь на свете, если нет любви. Одна моя знакомая говорила мне, что легче переспать с мужчиной, чем назвать его по имени. — Морозов наклонился вперед. Свет лампы отражался в его крупном лысом черепе. — Я тебе вот что скажу, Равик: будем подобрее, если только можем и пока можем, ведь нам в жизни еще предстоит совершить несколько так называемых преступлений. По крайней мере, мне. Да и тебе, пожалуй, тоже.
— Верно.
Морозов обхватил рукой кадку с чахлой пальмой. Она слегка покачнулась.
— Жить — значит жить для других. Все мы питаемся друг от друга. Пусть хоть иногда теплится огонек доброты… Не надо отказываться от нее.
Доброта придает человеку силы, если ему трудно живется.
— Ладно. Зайду завтра к ней.
— Вот и прекрасно, — сказал Морозов. — Этого-то мне и хотелось. А теперь хватит разглагольствовать. Кто играет белыми?
V
Хозяин отеля сразу узнал Равика.
— Дама у себя в номере, — сказал он.
— Вы не предупредите ее по телефону, что я пришел?
— В комнате нет телефона. Можете спокойно подняться наверх.
— Какой номер?
— Двадцать седьмой.
— Я запамятовал ее имя… Как ее зовут?
Хозяин не выказал и тени удивления.
— Маду… Жоан Маду, — уточнил он. — Не думаю, что это ее настоящее имя. Вероятно, артистический псевдоним.
— Почему артистический?
— Когда въехала, записалась актрисой. И имя вроде такое, звучит по-актерски. Не правда ли?
— Не уверен. Я знал одного актера, который выступал под именем Густав Шмидт. А на самом деле его звали граф Александр Мария фон Цамбона. Густав Шмидт — его псевдоним и, как видите, звучит совсем не по-актерски, не правда ли?
Хозяин не сдавался.
— В наши дни много чего случается, — заявил он.
— Не так уж много. Обратитесь к истории, и вы увидите, что мы живем в относительно спокойное время.
— Благодарю, с меня хватает.
— С меня тоже. Но нужно искать себе утешение в чем только можно… Двадцать седьмой, вы сказали?
— Да, мсье.
Равик постучал в дверь. Никто не откликнулся. Он постучал снова и услышал невнятный ответ. Он открыл дверь и увидел на кровати у стены женщину. Она медленно подняла на него глаза. На ней был синий английский костюм, тот же, что и в первый раз. Она казалась бы менее одинокой, если бы лежала на постели непричесанная и в халате. Но она оделась неведомо для кого и для чего, просто по привычке, потерявшей уже всякий смысл, и у Равика защемило сердце. Это было ему знакомо — он видел сотни людей, эмигрантов, заброшенных на чужбину, — они сидели так же. Крохотные островки призрачного существования, они сидели, не зная, что делать, и только сила привычки поддерживала в них жизнь.
Он прикрыл за собой дверь.
— Надеюсь, не помешал, — сказал он и тут же почувствовал всю бессмысленность своих слов. Что, собственно, могло помешать этой женщине? Ей уже ничего не могло помешать.
Он положил шляпу на стул.
— Вам все удалось уладить? — спросил он.
— Да. Хлопот было немного.
— Обошлось без трудностей?
— Да.
Равик сел в единственное кресло, стоявшее в комнате. Пружины заскрипели, и он почувствовал, что одна из них сломана.
— Вы собирались куда-нибудь уходить? — спросил он.
— Да. Не сейчас… попозже… В общем, никуда… Просто так. Что мне еще делать?
— Ничего. На первых порах так и надо. У вас нет знакомых в Париже?
— Нет.
— Никого?
Женщина устало подняла голову.
— Никого… кроме вас, хозяина отеля, кельнера и горничной. — Она невесело улыбнулась. — Не так уж много, правда?
— Да, немного. А мсье… — Равик силился вспомнить фамилию покойного. Он забыл ее.
— Нет, — сказала она. — У Рачинского в Париже не было знакомых, а может быть, я просто ничего о них не знала. Он заболел сразу после нашего приезда.
Равик не собирался засиживаться у нее. Теперь, увидев ее состояние, он изменил свое намерение.
— Вы ужинали?
— Нет. Я не голодна.
— Вы сегодня вообще что-нибудь ели?
— Да. Днем. Днем это проще. А вот вечером…
Равик осмотрелся. От маленькой пустой комнаты веяло безнадежностью, тоской и ноябрем.
— Вам пора выбираться отсюда, — сказал он. — Пойдемте. Поужинаем вместе.
Он ожидал возражений. Женщина выглядела совершенно равнодушной ко всему. Казалось, ничто не способно ее расшевелить. Но она сразу встала и взяла свой плащ.
— Этого недостаточно, — сказал он. — Плащ слишком тонок. Нет ли чего-нибудь поплотнее? На улице холодно.
— Днем шел дождь…
— Он и сейчас идет. Но все равно холодно. Наденьте что-нибудь под плащ — легкое пальто или хотя бы свитер.
— Свитер у меня есть.
Она подошла к большому чемодану, — Равик заметил, что она почти ничего не вынула из него, — достала оттуда черный свитер и, сняв жакет, натянула на себя. У нее были прямые красивые плечи. Потом взяла берет, надела жакет и плащ.
— Так лучше?
— Намного.
Они спустились по лестнице. Хозяина внизу не было. Перед доской с ключами сидел портье и сортировал письма. От него разило чесноком. Рядом неподвижно сидела пятнистая кошка и глядела на него.
— Еще не захотели есть? — спросил Равик на улице.
— Не знаю. Разве что чуть-чуть…
Равик подозвал такси.
— Хорошо. Тогда поедем в «Бель орор». Там можно быстро поужинать.
В этот поздний час ресторан «Бель орор» был почти пуст. Они выбрали столик на втором этаже, в узком зале с низким потолком. Кроме них, за столиком у окна сидели мужчина и женщина и ели сыр, а неподалеку от них тощий мужчина уплетал целую гору устриц. Подошел кельнер, критически оглядел клетчатую скатерть и, поразмыслив, решил заменить ее свежей.
— Две рюмки водки, — сказал Равик. — Похолоднее. — И, обратившись к своей спутнице: — Мы немного выпьем и приналяжем на закуски. Думаю, для вас это будет лучше всего. «Бель орор» славится своими Hors d'oeuvres.[5] Да тут вряд ли и есть что-либо еще. Во всяком случае, начав с закусок, ничего другого уже не захочешь. Их здесь уйма — горячие и холодные, и все очень хороши. Давайте попробуем.
Кельнер принес водку и достал блокнот.
— Графин Vin rose,[6] — сказал Равик. — Есть у вас «анжу»?
— «Анжу» разливное розовое, Слушаюсь, мсье.
— Большой графин на льду. И закуски.
Кельнер ушел. В дверях его едва не сбила с ног быстро взбежавшая по лестнице женщина в красной шляпке с пером. Она оттолкнула его и подошла к тощему мужчине, истреблявшему устриц.
— Альбер, — сказала она. — Ты подлец…
— Тсс… — прошипел Альбер, оглядываясь.
— Никаких тсс!
Женщина положила мокрый зонтик поперек стола и с решительным видом уселась. На Альбера это не произвело особого впечатления.
— Cherie[7]… — начал он и перешел на шепот.
Равик улыбнулся и поднял рюмку.
— Давайте выпьем до дна. Салют!
— Салют! — сказала Жоан Маду и выпила. Появился кельнер с закусками — они доставлялись к столикам на маленьких тележках.
— Что будете есть? — Равик посмотрел на Жоан. — Самое простое — взять всего понемногу. Он наполнил ее тарелку.
— Не беда, если не понравится. Прикатят другие тележки. Это только начало.
Равик набрал и себе различных закусок и, не обращая на нее внимания, принялся за еду. Вдруг он почувствовал, что она тоже ест. Он очистил небольшого омара и подал ей.
— Попробуйте. Это вкуснее, чем лангусты… А теперь Pate Maison.[8] С корочкой белого хлеба… Вот видите, как хорошо… Еще немного вина. Легкого, терпкого и холодного.
— Я доставляю вам слишком много беспокойства, — сказала Жоан.
— Да, стараюсь, как обер-кельнер, — рассмеялся Равик.
— Нет, но все-таки вы слишком беспокоитесь.
— Не люблю есть один. Вот и все. Так же, как и вы.
— Я плохой партнер.
— Нет, хороший, — сказал Равик. — За столом вы партнер первоклассный. Не выношу болтливых людей. И тех, кто слишком громко разговаривает.
- Триумфальная арка - Эрих Ремарк - Классическая проза
- Приют Грез - Эрих Ремарк - Классическая проза
- От полудня до полуночи (сборник) - Эрих Мария Ремарк - Классическая проза
- Тени в раю - Эрих Мария Ремарк - Классическая проза
- Время жить и время умирать - Эрих Ремарк - Классическая проза
- Станция на горизонте - Эрих Мария Ремарк - Классическая проза
- Возлюби ближнего своего - Эрих Ремарк - Классическая проза
- Возлюби ближнего своего - Эрих Ремарк - Классическая проза
- Ночь в Лиссабоне - Эрих Мария Ремарк - Классическая проза
- Черный обелиск - Эрих Ремарк - Классическая проза