Кабачок нью-фаундлендцев - Жорж Сименон

— Нет. Ничего значительного.

— И вы никогда не испытали страсти, такого влечения к женщине, от которого хочется разреветься?

— Никогда, — вздохнул тот, отвернувшись.

— Значит, это появилось на борту. Там была только одна женщина, а обстановка суровая, однообразная. Что вы сказали?

— Ничего.

— Вы забыли о своей невесте?

— Это совсем другое дело.

Мегрэ посмотрел на него в упор и был поражен той переменой, которая произошла на его глазах с радистом. Лицо его спутника приняло вдруг упрямое выражение, взгляд застыл, у рта появилась горькая складка. И все же, несмотря ни на что, лицо это оставалось тоскливо-мечтательным.

— А Мари Леоннек хорошенькая, — продолжал Мегрэ.

— Да.

— Кроме того, она вас любит. Готова пожертвовать всем, чтобы…

— Да замолчите же! — гневно повысил голос радист. — Вы прекрасно знаете, что… что…

— Что это совсем другое дело. Что Мари Леоннек — скромная девушка, что из нее выйдет примерная жена, что она будет хорошо ухаживать за своими детьми, но чего-то всегда будет не хватать, правда? Чего-то такого, что вы испытывали на борту, в каюте капитана, в объятиях Адели. Чего-то вульгарного, грубого. Приключения. Желания укусить, обладать, убить или умереть.

Ле Кленш удивленно посмотрел на него:

— Откуда вы зна…

— Откуда я знаю? Оттуда, что такое приключение, хоть раз в жизни, бывает у каждого. Вы плачете, стонете, задыхаетесь! А потом, через две недели, глядя на Мари Леоннек, удивляетесь, как могла вас так взволновать какая-то Адель.

На ходу молодой человек смотрел на поблескивавшую воду гавани. В ней колыхались отражения красной, белой, желтой обшивки судов.

— Рейс окончен. Адель уехала. А Мари Леоннек здесь.

Ле Кленш на минуту успокоился. Мегрэ продолжал:

— Это был драматический кризис, стоивший жизни человеку, потому что на борту поселилась страсть и… Ле Кленша снова охватила лихорадка.

— Замолчите! Замолчите же! — сухо повторил он. — Нет. Вы же видите: это невозможно.

Глаза его блуждали. Он обернулся, чтобы посмотреть на судно, которое теперь уже было почти пусто и непривычно высоко поднялось над водой. Ле Кленша снова обуял страх.

— Клянусь вам… Отпустите меня…

— А капитан тоже, находясь на борту, во время всего рейса был во власти смертельного страха, не так ли?.

— Что вы хотите этим сказать?

— И главный механик?

— Нет.

— Значит, только вы двое! Ведь это был страх, Ле Кленш?

— Не знаю. Ради бога, оставьте меня!

— Адель была в каюте. Вокруг нее бродило трое мужчин. И тем не менее капитан не желал поддаться вожделению, по целым суткам не разговаривал с любовницей. А вы следили за ней через иллюминатор, но после одной-единственной встречи больше не прикасались к ней.

— Замолчите.

— Матросы в трюме и на мостике говорили о дурном глазе, рейс не ладился, корабль маневрировал неудачно, произошла авария. Юнгу смыло волной, двоих ранило, треска испорчена, в порт вошли не с первого захода…

Они повернули за угол набережной, и перед ними раскинулся пляж со своей чистенькой дамбой, гостиницами, кабинками и разноцветными шезлонгами, разбросанными на прибрежной гальке.

В солнечном пятне можно было узнать г-жу Мегрэ, сидевшую в брезентовом кресле, рядом с Мари Леоннек в белой шляпе.

Ле Кленш проследил за взглядом спутника и резко остановился; на висках у него выступил пот.

А комиссар продолжал:

— Как будто недостаточно было одной этой женщины… Пойдемте, ваша невеста вас видела.

Это была правда. Мари встала. Секунду стояла неподвижно, словно охваченная слишком сильным волнением. Потом побежала вдоль дамбы, в то время как г-жа Мегрэ ждала, отложив шитье.

Глава 7

По-семейному

Это была ситуация, которые создаются сами собой, но из которых трудно выпутаться. Мари Леоннек была в Фекане одна, ее рекомендовал супругам Мегрэ их общий знакомый, поэтому она завтракала и обедала вместе с ними.

И вот явился ее жених. Они все четверо сидели на пляже, когда колокол гостиницы оповестил о том, что пора завтракать. Пьер Ле Кленш заколебался и нерешительно посмотрел на остальных.

— Пойдемте. Нам поставят еще один прибор, — сказал Мегрэ.

И взял жену под руку, чтобы перейти дамбу. Молодая пара молча последовала за ними. Вернее, молчал радист; Мари говорила вполголоса, но решительным тоном.

— Ты знаешь, о чем она?.. — спросил у жены комиссар.

— Да. Она мне десять раз повторяла это сегодня утром, советовалась, правильно ли так будет. Она уверяет, что не сердится на него, что бы ни произошло. Понимаешь? Не упоминает о женщине. Делает вид, что не знает, но сказала мне, что все же подчеркнет слова «что бы ни произошло». Бедная девочка! Она поехала бы за ним на край света.

— Увы! — вздохнул Мегрэ.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ничего. Это наш стол?

Завтрак прошел спокойно, слишком спокойно. Столы стояли близко друг к другу, так близко, что нельзя было громко разговаривать.

Мегрэ нарочно не смотрел на Ле Кленша, чтобы не смущать его: состояние радиста внушало ему тревогу; беспокоило оно и Мари Леоннек, и это было видно по ее расстроенному лицу.

Молодой человек был по-прежнему мрачен и подавлен. Он ел, пил, отвечал на вопросы, но мыслями был далеко. И несколько раз, услышав шаги у себя за спиной, подскакивал, словно к нему приближалась опасность.

Окна столовой были широко раскрыты, и в них виднелось море, все в солнечных бликах. Было жарко. Ле Кленш сидел спиной к пейзажу и по временам резко и нервно оборачивался, вглядываясь в горизонт.

Говорила одна г-жа Мегрэ, обращаясь главным образом к девушке и касаясь разных мелочей, чтобы прервать тягостное молчание.

Казалось, здесь и речи не было о какой-нибудь драме. Обстановка семейной гостиницы. Мирный звон посуды. На столе — полбутылки бордо и бутылка минеральной воды.

Управляющий гостиницей даже ошибся, подойдя во время десерта к столу и спросив:

— Приготовить комнату для этого господина?

Он смотрел на Ле Кленша: почуял жениха и, конечно, принял супругов Мегрэ за родителей девушки.

Два-три раза радист, как и во время очной ставки, быстрым, но очень слабым, очень усталым движением провел рукой по лбу.

— Что будем делать?

Все четверо стояли на террасе. Столовая опустела.

— Может быть, посидим немного? — предложила г-жа Мегрэ.

Их шезлонги были тут же, на гальке пляжа. Супруги Мегрэ уселись. Молодые люди с минуту смущенно стояли перед ними.

— Мы немного пройдемся? — осмелилась наконец Мари Леоннек, слегка улыбнувшись г-же Мегрэ.

Комиссар раскурил трубку и, оставшись наедине с женой, буркнул:

— На этот раз у меня вид форменного тестя.

— Они не знают, что делать. Они в неловком положении, — заметила его жена, провожая их глазами. — Посмотри на них. Они смущены. Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, у Мари характер сильнее, чем у жениха.

Во всяком случае, жалко было смотреть на его тщедушную фигуру, когда он шел, словно нехотя, не обращая внимания на спутницу и, как казалось издали, не произнося ни слова.

Чувствовалось, однако, что она старается изо всех сил развлечь его, болтает и даже пытается выглядеть веселой.

По пляжу гуляли и другие, но только один Ле Кленш был не в белых брюках. В своем городском костюме он казался еще более печальным.

— Сколько ему лет? — поинтересовалась г-жа Мегрэ.

С полузакрытыми глазами, откинувшись в кресле, муж ответил:

— Девятнадцать. Мальчишка. Боюсь, попадется, как птичка в лапы кошке.

— Почему? Разве он виновен?

— Вероятно, убил не он. Нет! Готов дать руку на отсечение, но все-таки боюсь, что он пропал. Посмотри на него. И на нее.

— Полно тебе! Останься они на минутку одни, сразу же начнут целоваться.

— Возможно, — Мегрэ был настроен пессимистически. — Она лишь немного старше его. Очень его любит. Готова стать славной маленькой женщиной…

— Почему ты думаешь, что…

— Что этого не будет? У меня такое впечатление. Ты разглядывала когда-нибудь фотографии рано умерших людей? Меня всегда поражало, что в этих портретах, сделанных, впрочем, тогда, когда люди эти были совершенно здоровы, всегда есть что-то мрачное. Можно подумать, что у тех, кому суждено стать жертвами драмы, их судьба написана на лице.

— И тебе кажется, что этот мальчик?..

— Он грустен, он всегда был грустным. Родился бедняком. Он страдал от своей бедности. Работал изо всех сил, с таким остервенением, с каким мы, случается, плывем против течения. Ему удалось стать женихом прелестной девушки более высокого общественного положения, чем он. Так вот, я не верю, что из этого будет толк. Посмотри на них. Они борются. Они хотят быть оптимистами. Пытаются верить в свою судьбу.

Мегрэ говорил мягко, приглушенным голосом, следя глазами за двумя фигурами, выделявшимися на фоне сверкающего неба.

— Кто официально ведет следствие?

— Жирар, комиссар из Гавра, ты его не знаешь. Умный человек.