Кабачок нью-фаундлендцев - Жорж Сименон

Тем временем Бюзье вызывающе глядел на Ле Кленша, весь дрожа от бешенства.

— Да, пусть он скажет. Но пусть постарается сказать правду, не то, клянусь, я…

— Помолчите вы! Ну так что же, Ле Кленш? Тот провел рукой по лбу, и лицо его буквально сморщилось от страдания.

— Не знаю! Пошел он к черту!

— Вы видели, как человек в желтых ботинках бросился на Фаллю?

— Я забыл.

— Вы это сказали на первом допросе. Не так давно. Вы продолжаете это утверждать?

— Да нет же. Я видел человека в желтых ботинках… Вот и все. Я не знаю, он ли убийца.

По мере того как продолжался допрос, Гастон Бюзье, который тоже немного струхнул после ночи, проведенной в участке, становился все более самоуверенным. Теперь он покачивался с ноги на ногу, засунув руку в карман брюк.

— Замечаете, как он сдрейфил? Он не смеет повторить свои лживые утверждения.

— Отвечайте мне, Ле Кленш. Пока что мы уверены в присутствии возле траулера двух людей в момент убийства капитана. Во-первых, вас. Во-вторых, Бюзье. Сначала вы обвиняли его, теперь отказываетесь. Значит, там был еще третий? В таком случае вы не могли не видеть этого человека. Кто же он?

Молчание. Пьер Ле Кленш упорно глядел в пол.

Мегрэ стоял все так же, опершись на камин, и не принимал участия в допросе, а только наблюдал за обоими мужчинами.

— Повторяю свой вопрос: был ли на набережной кто-то третий?

— Не знаю, — вздохнул совсем убитый Ле Кленш.

— Это значит, что вы хотите сказать «да»? Ле Кленш пожал плечами, что означало: «Если вам так хочется…»

— Так кто же?

— Было совершенно темно.

— Тогда скажите мне, почему вы утверждали, что убийца был в желтых ботинках. Не для того ли, чтобы отвести подозрение от настоящего виновника, которого вы знаете?

Молодой человек стиснул руками голову.

— Больше не могу! — простонал он.

— Отвечайте.

— Нет… Делайте что хотите.

— Введите следующего свидетеля.

Дверь отворилась, вошла Адель. Вид у нее был подчеркнуто самоуверенный. Она окинула взглядом собравшихся, стараясь понять, что произошло. Особенно внимательно посмотрела на радиста: его подавленность, казалось, ее удивила.

— Полагаю, Ле Кленш, что вы узнаете женщину, которую капитан Фаллю прятал у себя в каюте в течение всего плавания.

Ле Кленш холодно посмотрел на нее, несмотря на то что губы Адели уже приоткрылись в приветливой улыбке.

— Это она.

— В общем, на борту судна вы трое вертелись вокруг нее: капитан, главный механик и вы. Капитан знал, что вы его обманываете? Он ревновал, не так ли? Потому-то он и не разговаривал с вами все три месяца.

— Нет.

— Как! Значит, есть и другая причина?

Тут радист покраснел, не зная, куда девать глаза, и чересчур быстро пролепетал:

— То есть, может быть, и не из-за этого. Не знаю.

— Была какая-нибудь другая причина ненависти или недоверия между вами?

— Я… Нет, не было… Вы правы. Он ревновал.

— Какое чувство заставило вас стать любовником Адели? Вы любили ее?

— Нет, — сухо ответил он. Женщина затараторила:

— Вот спасибо! Ты очень любезен!.. А вертелся ты вокруг меня до самого последнего дня. Это правда? Правда, как и то, что на суше тебя, конечно, ждала другая.

Гастон Бюзье демонстративно посвистывал, заложив пальцы за проймы жилета.

— Скажите-ка мне вот еще что, Ле Кленш: когда вы снова поднялись на борт, после того как при вас убили капитана, Адель была заперта в каюте?

— Да, заперта.

— Значит, она не могла убить?

— Нет. Не могла, клянусь вам. Ле Кленш нервничал, но комиссар Жирар веско продолжал:

— Бюзье утверждает, что вы не убивали. Вы сначала обвиняли его, а теперь отказываетесь. Напрашивается еще одна гипотеза: может быть, вы сообщники.

— Нет уж, увольте! — взорвался Бюзье с яростным презрением. — Если я решу совершить преступление, то не в компании с таким…

— Достаточно. Вы оба могли убить из ревности, потому что оба состояли любовниками Адели. Бюзье язвительно засмеялся.

— Чтобы я ревновал? Да еще к кому!

— Хотите сделать еще какие-нибудь заявления? Сначала вы, Ле Кленш.

— Нет.

— Бюзье?

— Я настаиваю на том, что я невиновен, и требую, чтобы меня освободили.

— А вы?

— Мне… — Она провела по губам жирной помадой. — Мне… — Посмотрелась в зеркало. — Мне совсем нечего сказать. Все мужчины ничего не стоят. Вы слышали, что говорил этот мальчишка, из-за которого я, вероятно, могла бы наделать глупостей? Нечего на меня так смотреть, Гастон!.. Впрочем, если хотите знать мое мнение, во всей этой истории с судном есть вещи, которых мы не знаем. Как только выяснилось, что на борту женщина, вы решили, что это все объясняет. А если дело не в этом?

— А в чем?

— Почем мне знать! Я не работаю в полиции.

Она заправила волосы под красную соломенную шляпку. Мегрэ заметил, что Пьер Ле Кленш отвернулся. Оба комиссара переглянулись. Жирар объявил:

— Ле Кленш вернется к себе в камеру. А вы оба подождите в приемной. Через пятнадцать минут я скажу, свободны вы или нет.

Полицейские остались одни. Оба были озабочены.

— Вы хотите предложить следователю отпустить их на свободу? — спросил Мегрэ.

— Да. Я думаю, так будет лучше всего. Может быть, они и замешаны в этой истории. А все-таки есть и другие элементы, которые от нас ускользают.

— Черт побери!

— Алло!.. Дайте Дворец правосудия в Гавре, мадемуазель… Алло!.. Да, прокуратуру…

Пока комиссар Жирар разговаривал со следователем, из коридора донесся шум. Мегрэ бросился туда и увидел, что Ле Кленш лежит на полу и отбивается от трех полицейских.

Он дошел до крайней степени возбуждения. Налитые кровью глаза готовы были выскочить из орбит. Изо рта текла слюна. Но его держали со всех сторон, и он не мог шевельнуться.

— Что случилось?

— Ему не надели наручники, потому что он всегда был спокойный. И вот, проходя по коридору, он попытался выхватить револьвер из кобуры на поясе. Ему это удалось. Он хотел покончить самоубийством. Но я помешал ему выстрелить.

Лежа на полу, Ле Кленш пристально глядел вверх, закусив губу так, что из нее текла кровь пополам со слюной. По его бледным щекам катились слезы.

— Может быть, врача?..

— Нет. Отпустите его, — приказал Мегрэ. И когда Ле Кленш остался один на плитках пола, комиссар продолжал:

— Встать! Пошли! Быстрее!.. И спокойно, иначе получите по физиономии, негодный мальчишка.

Радист испуганно и покорно выполнил приказание комиссара. Его трясло, он тяжело дышал.

— А вы подумали о своей невесте, когда впутались в эту историю?

Подошел комиссар Жирар.

— Договорились! — сказал он. — Все трое свободны, но с невыездом из Фекана. Что случилось?

— Этот идиот хотел застрелиться. Если позволите, я им займусь.

Они шли вдвоем вдоль набережной. Ле Кленш умыл лицо, но оно еще было покрыто красными пятнами. Глаза у него лихорадочно блестели, губы горели. На нем был серый костюм из магазина готового платья, пиджак застегнут на все три пуговицы, галстук завязан криво.

Мегрэ шел с упрямым видом, засунув руки в карманы и ворча словно про себя:

— Поймите, у меня нет времени читать мораль. Скажу лишь одно: ваша невеста здесь. Это славная девочка, она приехала из Кемпера и все тут перевернула. Может быть, не стоит приводить ее в отчаяние?

— Она знает?

— Незачем говорить ей об этой женщине.

Мегрэ, не переставая, наблюдал за радистом. Они дошли до набережной. Разноцветные рыбачьи суда ярко пестрели на солнце. На тротуарах толпился народ.

Временами казалось, что Ле Кленш вновь обретает желание жить и с надеждой смотрит вокруг, но потом глаза его снова тускнели, и он со злобой глядел на людей и предметы.

Им пришлось пройти совсем близко от «Океана», который в тот день кончал разгрузку. Перед судном оставались еще три вагона.

Комиссар без нажима заметил, указывая рукой на разные точки пространства:

— Вы были здесь. Гастон Бюзье тут. А на этом вот месте некто третий задушил капитана.

Спутник его глубоко вздохнул и отвернулся.

— Но было совсем темно, и вы не могли узнать друг друга. Во всяком случае, третьим был не главный механик и не старший помощник: оба они сидели вместе с матросами в «Кабачке ньюфаундлендцев».

Бретонец, который стоял на палубе, заметил радиста и наклонился над люком; оттуда вылезли три матроса и уставились на Ле Кленша.

— Пошли, — скомандовал Мегрэ. — Мари Леоннек ждет нас.

— Не могу.

— Чего не можете?

— Идти туда. Умоляю вас, оставьте меня. Что вам до того, покончу я с собой или нет? Так будет лучше для всех.

— Вам так трудно открыть свою тайну, Ле Кленш? Тот молчал.

— И вы в самом деле не можете ничего сказать, да? Скажите одно: вы еще чувствуете влечение к Адели?

— Я ее ненавижу.

— Я спросил не об этом. Я сказал — влечение, какое у вас было к ней во время рейса. Ответьте как мужчина мужчине: много у вас было приключений до того, как вы познакомились с Мари Леоннек?