Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Король удивленно обернулся. Перед ним опять, хоть и с другой стороны, из-за выступа появилась его капризная, насмешливая Фортуна.
— Ты, должно быть, ведьма, — с досадой сказал Людовик. — Ты внезапно появляешься и столь же внезапно исчезаешь, как… как…
— Как и надлежит исчезать и появляться счастью! — подхватила Полетт. — Что же делать, прекрасный незнакомец, счастье надо уметь удержать!
— Послушай, девушка, — взволнованно сказал Людовик, подходя к ней, — бросим шутки! Ты серьезно нравишься мне. Думаю, что и ты не из одного пустого каприза вертишься около меня. Так что же! Зачем перетягивать струны?
— Что же дальше, прелестный юноша?
— Позволь мне проводить тебя!
Оркестр заиграл пламенную гальярду. Все устремились из галереи в бальный зал, и только маркиз, король и Полетт остались в этом уголке. Суврэ с любопытством наблюдал, чем кончится эта сцена, достигшая своего высшего напряжения, король с лихорадочным нетерпением ждал ответа девушки, а Полетт с кокетливой улыбкой смотрела на короля.
Оркестр играл все пламеннее, все задорнее; гальярда захватывала всех.
Гальярда, старинный трехчетвертной танец необузданного, кипучего, веселого темпа, родилась в Риме, где первоначально ее танцевали после сбора винограда, как бы празднуя победоносные свойства вина. В ней жили древние пляски вакханок. Подобно большинству старинных танцев, гальярда сочетала в себе три рода искусства: танец, музыку и поэзию, потому что ее танцевали под пение специальных плясовых куплетов, и трудно было решить, что было более пронизано палящими лучами южного солнца, хмелем вина, опьянением любви — пляска, мелодия или слова!
— Позволь мне проводить тебя! — настойчиво повторил король.
— Куда?
— К тебе, ко мне, куда хочешь!
— Зачем?
— Я буду сторожить твой сон, чтобы никто не потревожил его!
Полетт насмешливо передернула плечами и вместо ответа, приплясывая, запела под аккомпанемент оркестра строку из куплетов гальярды:
J'aimerais mieux dormir seulette![15][16]
Король кинулся за ней следом, но опять, как прежде, Фортуна ловко вывернулась и скрылась среди танцующих пар.
Напрасно король искал ее — девушка скрылась бесследно, словно тень.
— Идем, Анри! — с досадой крикнул король. — Это черт знает что такое!
Суврэ молча последовал за Людовиком.
Они вышли на подъезд. Стояла дивная, теплая весенняя ночь. Площадь была погружена в сон; ни прохожих, ни проезжих почти не было видно. Только в стороне вытянулся ряд карет с сонными кучерами, поджидавшими запоздавших господ.
Король и его спутник остановились у подъезда и невольно залюбовались величественным покоем, резко контрастировавшим с только что покинутой сутолокой.
Вдруг послышался звук чьих-то быстрых, легких шагов, каблучки мелкой дробью застучали по каменным плитам, и мимо короля быстро скользнула женская фигура; она обернулась на ходу и задорно крикнула:
— Спокойной ночи, "бедный юрист"!
— Черт! — рявкнул король, вне себя от пламенного возбуждения. — Ну, стой! Теперь уж ты не уйдешь от меня!
— А вот увидим! — насмешливо ответила девушка, скрываясь среди экипажей.
Король и Суврэ кинулись за ней, осмотрели все экипажи, но ее нигде не было. Испустив сквозь зубы громоздкое проклятие, Людовик сердито зашагал прочь.
Когда они отошли на некоторое расстояние, из-под сиденья одной из карет вынырнула Полетт, осторожно выглянула в окно и потом сказала кучеру:
— Домой, Батист, в Клиши!
Король, стиснув зубы от бессильного бешенства, молча шел с Суврэ по пустынным улицам.
Маркиз не мог утерпеть, чтобы не поддразнить короля.
— А жаль, что девчонка ускользнула, — сказал он. — Это — премилый зверек, какого не скоро сыщешь опять!
— А черт ее знает! — кисло ответил король. — Лицо закрыто; может быть, еще уродина какая-нибудь!
— Не думаю, государь. Судя по нежности кожи, она должна быть прехорошенькой. А кроме того, если лицо и закрыто, зато трико достаточно плотно облегает ее тело, чтобы можно было судить о роскоши ее форм!
— Ну, брат, наверное, у нее была своя причина, если она не захотела позволить поближе познакомиться со своими формами! Готов держать пари, что все это у нее — подделка. Мало ли чего можно насовать под трико. А я, знаешь ли, не очень-то люблю суррогаты!
— "Nous vivons sous un prince ennemi de la fraude!"[17] — с нескрываемой насмешкой продекламировал Суврэ.
V
УЗЕЛ ИНТРИГ
Анна Николаевна Очкасова, которую Полетт, подобно всем остальным французским подругам, называла Жанной, жила со стариком-отцом в уютном домике у заставы Клиши. Этот домик, кокетливо прятавшийся в зелени небольшого, но тщательно содержавшегося садика, выходил на тихую улицу, по которой почти не было движения. Это представляло значительные удобства: живя почти в самом городе, Очкасовы пользовались в то же время всеми выгодами деревенской мирной жизни.
Сюда-то и направилась Полетт с площади Пале-Рояль.
Была уже глубокая ночь, когда она вошла в комнату, где для нее была приготовлена постель. Полетт чувствовала себя очень усталой, но все-таки долго не могла уснуть. Она припоминала слова короля, его пламенные взгляды, его досадливые восклицания, когда «счастье» ускользало от него, и готова была верить в близость и полноту своего торжества.
Уже начинала заниматься заря и птички подняли у окна свою возню, когда Полетт наконец забылась сном. Спала она крепко и долго и проспала бы, быть может, до вечера, если бы ее не разбудила Очкасова.
— Вставай, ленивица! — говорила Жанна, тормоша заспанную девушку. — Люди уже скоро спать будут ложиться, а ты еще не проснулась! Да ну же, шевелись, сейчас будем завтракать!
Полетт вскочила, но долго ничего не могла сообразить, протирая кулачками заспанные глаза.
— Ах, это ты, Жанна! — сказала она наконец. — А мне снился такой сон, что просто… ух!
— Увы это только я! — засмеялась Очкасова. — А ты небось ждала увидеть того самого заморского принца, который тебе снился! Да ну же, вставай и рассказывай, как твои вчерашние успехи!
— Ах, Жанна! — воскликнула девушка, обвивая шею подруги белыми, пухленькими руками. — Вчера я заложила первый камень того фундамента, на котором будет воздвигнут трон твоей несчастной царевны Елизаветы!
— Ну, она-то далеко не несчастна; наоборот, насколько я слышала, Елизавета Петровна не унывает и продолжает вести прежний веселый и рассеянный образ жизни. Сама она отлично прожила бы без трона, но ее воцарение нужно нам, нужно всей России… Ну, да как бы там ни было, а я все-таки не могу понять, почему ты с таким экстазом говоришь о России и ее надеждах? Ты молода, хочешь жить, хочешь широкой сферы действия и свои мечты собираешься осуществить, пленив короля. Претензия не из высоких, но это я могу понять. Ты не хочешь быть подобно своей сестре простым "инструментом для развлечения", как выразился один из ваших стариков — понимаю и это. Ты готова пуститься в водовороты политического влияния, а так как тебе решительно все равно, в какую сторону направить это влияние, то ты не прочь посодействовать своей подруге, — и это я тоже могу отлично понять. Но чтобы тебе действительно было не все равно, кто царствует в России и как зовут ее государыню — Анной Иоанновной, Анной Леопольдовной или Елизаветой Петровной — в это, прости меня, я верить не могу!
— Жанна, ты называешь меня своей любимой подругой, а между тем так обижаешь меня!
— Глупенькая, да разве за правду обижаются?
— Нет, Жанна, ты не права. Просто ты привыкла еще в школе смотреть на меня свысока, как старшая, и, что бы я ни сказала тебе, какой бы мечтой не поделилась, все всегда в твоих глазах является пустой болтовней фантазирующей девчонки!
— Да рассуди сама…
— Нет, Жанна, ты сначала выслушай меня, а потом уж будем рассуждать. Вспомни, еще в монастыре я часто говорила тебе, что жажду власти и целью своей жизни ставлю стремление добиться этой власти. Но не сама власть привлекает меня, а та польза, которую можно принести ею родине. Ведь Франция гибнет, Жанна, ты ведь говорила мне сама это. Помнишь старичка-аббата, который так любил меня с тобой и так подолгу разговаривал с нами в тенистых аллеях монастырского сада?
— Аббата Парьо? Как же не помнить этого славного ученого старичка?
— Помнишь, как он говорил нам однажды, что государства растут, развиваются и гибнут так же, как растения, животные и люди. Из небольшого ростка развивается большое, сильное растение, которое, достигнув высшей точки расцвета, начинает мало-помалу отмирать. Дух государства, говорил он, стареет и портится также, как человеческая кровь. Но если перелить в старческие жилы юную кровь — такие операции уже совершали, — то человек начинает жить новой жизнью!
- Кто приготовил испытания России? Мнение русской интеллигенции - Павел Николаевич Милюков - Историческая проза / Публицистика
- В тени Петра Великого - Андрей Богданов - Историческая проза
- Императрица Фике - Всеволод Иванов - Историческая проза
- Старость Пушкина - Зинаида Шаховская - Историческая проза
- Этнокультурная история казаков. Часть III. Славянская надстройка. Книга 4 - Коллектив авторов - Историческая проза
- Марья Карповна - Анри Труайя - Историческая проза
- Проклятие визиря. Мария Кантемир - Зинаида Чиркова - Историческая проза
- Карл Великий (Небесный град Карла Великого) - Анна Ветлугина - Историческая проза
- Тайна Тамплиеров - Серж Арденн - Историческая проза
- Богатство и бедность царской России. Дворцовая жизнь русских царей и быт русского народа - Валерий Анишкин - Историческая проза