Плохо быть богатой - Джудит Гулд

Анук холодно улыбнулась своему отражению: а вот этого ты не заметил, правда, Уилли?

Итак, теперь ее кожа снова мягкая и упругая, как у девушки. Еще на какое-то время удалось скрыть, отодвинуть признаки возраста: сколько ни старайся, это схватка с заведомым финалом. Подтяжки и коррекция, высший пилотаж в косметике — вот и все, что в ее силах. Но другого выхода нет: она не позволит старости восторжествовать. По крайней мере, пока есть силы ей противостоять.

А вот сил у нее хватит на двоих.

Приглушенный звонок телефона прервал ее размышления. Два звонка, три, четыре…

Она почувствовала, как в ней вскипает раздражение: неужели во всем доме некому ответить?

Звонки прекратились. Уильям, еще не прощенный, молча продолжал колдовать над ее волосами. Через секунду в дверь спальни мягко постучал дворецкий. Откашлявшись, он бесстрастно и негромко проговорил:

— Мадам, вас просит месье.

Взглянув на него в зеркало, Анук вздохнула:

— Спросите, могу ли я перезвонить ему, Банстед.

— Хорошо, мадам, — Банстед беззвучно растворился, но тут же появился вновь. — Прошу прощения, мадам, но месье говорит, что это чрезвычайно важно.

— Ну хорошо. — Анук высокомерно откинула в сторону руку, и, прежде чем дворецкий успел подойти на нужное расстояние, Вильгельм, дабы заслужить снисхождение, схватил трубку и с готовностью и услужливостью преданной собачонки передал ей. Поблагодарив его одним из своих „взглядов", она жестом отослала его в сторону. Затем, убрав волосы за ухо, поднесла к нему трубку.

— Дорогой, Банстед сказал мне, что дело не терпит отлагательств? — Она заговорила в той самой легкой и веселой манере, которая немедленно дала Антонио понять, что Анук не одна.

Несмотря на разделявшее их расстояние, в голосе Антонио она явственно услышала отчаяние:

— Анук, благодарение Богу, ты дома! — Он тяжело дышал. — Ты должна мне помочь!

Она вся собралась, сведя брови в ниточку. В виске начала пульсировать кровь, предвещая мигрень. Прикрыв микрофон рукой, она сурово взглянула на Вильгельма:

— Исчезни на пять минут.

Потом, когда дверь за ним закрылась, убрала руку с телефона:

— Антонио, дорогой мой, что случилось?

— Мне нужна твоя помощь. — Голос мужа звучал как-то жалко и растерянно.

— Слушаю тебя.

— Я… Не знаю, как и начать… Мне так стыдно…

— Дорогой, я не смогу тебе помочь, если ты не возьмешь себя в руки и не объяснишь мне, что произошло.

— Да-да, я понимаю…

— Тогда вперед, — скомандовала Анук. — И не надо так убиваться. Я уверена, все не так страшно… Антонио? Ведь правда?..

— Это страшно… Анук вздохнула.

— Я внимательно тебя слушаю.

— Это касается Дорис Баклин. У нее сегодня утром была примерка…

— Дальше?

— Ну… она не состоялась.

— Ах-ах. И это все?.. Антонио, ты будешь говорить наконец?

— Она… Они с Лиз сунулись ко мне, хотя должны были ждать моего приглашения.

— Так? Ага, кажется, я поняла. Можешь не объяснять. Ты не был примерным мальчиком в тот момент. Я права?

— Да… — Голос мужа упал до еле слышного шепота.

— Та-ак. Ну и что же ты натворил?

— Я… Понимаешь, меня сегодня просто распирало…

— И ты подобрал кого-то… Merde! Ты когда-нибудь сделаешь выводы?..

— Но как же я мог предположить, что они ко мне сунутся?

— Представляю, в каком ты был виде. — Анук умела быть откровенно циничной.

— Н-ну… да…

— И в тот самый момент они тебя и застукали? Flagrante delicto,[2] так сказать?

— Если б еще при этом не было Лиз… Внезапно Анук залилась звонким смехом:

— Ну как же тебе не стыдно!

— Анук, это вовсе не смешно! Ты же знаешь, Дорис близка с Розамунд Мосс. Они дружат со школы, или вроде того. А мне уже обещали заказы для новой мадам президентши, и вот теперь… Розамунд Мосс отправится прямиком к Биллу Блассу или Адольфо!

— Лишь в том случае, если Дорис проговорится.

— Конечно, проговорится… У нее вид 5ыл, как у рыбы…

— Дорогой мой, она будет держать язык за зубами. Это я тебе почти гарантирую. А теперь выбрось все из своей маленькой головки, займись работой и сотвори что-нибудь потрясающее. А об остальном позабочусь я.

— Но как, Анук?

— А это уж предоставь решать мне. Поверь, все будет в порядке.

— Но я просто не представляю, как мне смотреть в глаза Дорис. И даже Лиз… — продолжал стонать Антонио.

— Я же сказала: я обо всем позабочусь. Так что успокойся, обещаешь? Да, скажи мне только одно: Дорис не была пьяна? С ней такое случается.

— Я… я не знаю.

— Ну, ладно, не волнуйся, слышишь? Сейчас я займусь звонками. Увидимся позже, на церемонии прощания. Ну, бодрее, малыш, выше голову! Это еще не конец света, поверь Чао!

6

Застряв в медленно движущемся потоке транспорта в центре города, Змей слегка приглушил мотор мощного „харлея-дэвидсона", с нетерпением выглядывая малейший просвет впереди. Едва слева от него образовалось свободное пространство, он нажал на газ и мотоцикл оглушительно взревел.

Лениво откинувшись назад на обитом кожей сиденье и зажав в вытянутых руках изогнутые в форме вилки рычаги руля, он как сумасшедший рванулся с места, так что длинные волосы под нацистским шлемом, похожим на ведерко для угля, взметнуло ветром, и, безо всякого предупреждения подсекая движущиеся автомобили, занял левый ряд.

Чтобы избежать столкновения с ним, водителю „кадиллака-севиль" пришлось резко вильнуть в сторону и ударить по тормозам. Змей услышал визг тормозов, грохот удара и скрежет покореженного металла — в зад „севилю" врезалось идущее сзади такси.

Не обращая внимания на крики и проклятия в свой адрес, заглушенные ревом мотора и скрытые клубами сизого дыма, Змей невозмутимо мчался по 2-й авеню, оставив далеко позади разъяренных автомобилистов. Запрокинув голову, он громко расхохотался: не впервой ему оставлять за собой погнутые бамперы и помятые крылья, и этот случай не последний!

Одного взгляда на Змея было достаточно, чтобы вызвать ужас и отвращение. Его довольно приятное и молодое лицо — ему исполнилось лишь двадцать восемь — портили длинные, до плеч, жирные волосы, а черные усы и длинная неопрятная борода могли бы вызвать зависть у еврея-хасида. С одного уха свисало огромное золотое кольцо, одну ноздрю пронзала золотая серьга, от подбородка и до кончиков пальцев тело его покрывала татуировка, а желтовато-карие глаза посматривали на мир искоса, украдкой. Люди его сторонились — отчасти из-за репутации лютого рокера, тянувшейся за ним, отчасти из опасения подцепить от него блох.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});