Эта тварь неизвестной природы - Сергей Жарковский

Но тут он охренел».

Это было бы хлёстко, по-перестроечному, в духе нового времени, типа новым веяниям – неизбитые типа слова, и престарелая главная редактор «Звезды» Мартышева, скрипя дёснами, пропустила бы это в печать, а потом мучилась бы, ожидая в ночи уничтожающего звонка сверху, и сама звонила бы с утра в типографию, мучила бы корректоров весь следующий день… Но Клювкин, как обычно, оказался бы неправ. После Чернобыля Блинчук ни от чего не мог охренеть до степени принятия опрометчивого решения дважды за день.

– Глызин, отставить огонь! – рявкнул он.

Шоссе (если считать по левому берегу Волги) Волжский – Астрахань (примерно два с половиной ряда шириной, асфальт от средне-плохого до почти-хорошего, невнятные обочины с глубокими кюветами, хорошая советская дорога союзного значения) проходит примерно параллельно рукаву Волги Ахтубе и рассекает секретный город Капустин (почтовый адрес «Ленинск-1» до недавнего времени) и прилежащее древнее село Капустино пополам. Если ехать от Волжского, по левую руку будет собственно город, означенное Волгоградское КПП (метрах в пятидесяти-семидесяти от шоссе через блёклый, хорошо простреливаемый пустырь), дальше шоссе вгрызается в частный сектор, раз-два, 85-й километр, и ты на широком русском оперативном просторе, и впереди у тебя воля, Каспий, Персия, резня без ограничений, жемчуга и загадочные княжны телегами и челнами. Между КПП и внешней улицей Капустина (Энтузиастов) два забора: первый у собственно КПП, колючка на бетонных столбах, быстро, впрочем, сходящая на нет, – и забор из бетонных плит у собственно Энтузиастов тянется вдоль пятиэтажек и парка Комсомольцев до северо-восточного угла города. Год назад, во время эвакуации (панического бегства) населения прочь из сверкающего, горящего, взрывающегося в ночи Капустина, этот забор во многих местах был разрушен. Его таранили и автобусами, и бортовыми, и личными «жигулями», и даже один смелый БТР проломил и обрушил на задах госпиталя довольно длинный кусок этого забора, сразу после этого утонув в асфальте на ближайшем перекрёстке. У Волгоградского КПП расстояние между внешним ограждением из проволоки и бетонным забором минимально, два десятка метров, здесь был главный поток беженцев, и в рабочем состоянии, то есть стоя вертикально, сохранилась единственная бетонная секция – составляющая как бы часть периметра Стояка. Из-за неё-то, буквально в нескольких шагов от «шишиги», и выступил перед ними Папаша. Явился, возник, персонажем телефокуса Дэвида Копперфилда, американского Кио, тиражируемого до и после полуночи первым каналом ЦТ. Словно бы Папаша сидел там с ночи, подгадывая момент наиболее эффектный для «абракадабры» и «вуаля». Невозможно было поверить, что он, такой, каков он был, мог как-то иначе подобраться к группе Блинчука, пусть даже поражённой поносом, желудочной коликой и диплопией. Тем более что, истоптавший Собачью Дугу «нейтралки» очень подробно, Набис знал доподлинно: поблизости от Стояка нет ни единого, даже самого бросового, даже протёртого воздушного зеркала. Никак тут не спрячешься. Фокус-покус.

«Такой, каков он был» – и выглядел Папаша как в американском фокусе, а правильней представить – как в американском фантастическом боевике из видеосалона в Шереметьево, где полковник Блинчук давеча ждал рейса. «Бегущий по лезвию» фильм пришёл на ум Блинчуку. Но тут Коростылёв вдруг внятно пробормотал: «Урюпинский театр юного зрителя…» – и моментально грандиозность и блеск и поведения, и одеяния таинственного инопланетянина в глазах (саднящих, между прочим, жестоко натёртых) полковника Блинчука вдруг резко полиняли до образа какого-нибудь робота Вертера из нашей телепостановки.

– Ха. Ха. Ха, – неожиданно для себя сказал полковник вслух.

– А что тут делает злой красивый человек Серёжа? – спросила из-за капюшона Папаши его странная дочь или кто она там ему. На это раз голосом вполне зрелой, юной, но зрелой, поспевшей школьницы старших классов. На вид она ею и являлась. Очень маленькая, плотненькая, спелая кругленькая школьница. В люльке за спиной монстра. Не садись на пенёк, не ешь пирожок.

– Я в наряде, Папаша, – сказал Набис, потому что говорили о нём. – Не повезло тебе.

– Или не повезло тебе, – заметила Сидящая На Спине. А сопровождающий слова жест сделал Папаша.

– Беда на всех одна, – возразил Набис. – И хорош, Папаша, отклянь от меня. Говори, с кем пришёл говорить. Я тут на работе. Сижу и не отсвечиваю.

Вдруг полковник осознал: сидит-то он, полковник, на кресле на полу кузова грузовика «ГАЗ-66», больше чем в двух метрах от земли. А Папаша своими огромными резиновыми сапогами землю попирает. Но лицо его выше лица полковника… Да он метров двух с половиной росту! И ещё сверху девочка. Девушка.

Впрочем лицо Папаши как таковое скрывала шлем-маска от изолирующего противогаза ИП-5, новенькими комплектами которых, кстати, были буквально завалены все помещения штаба комендатуры, и штабель которых обрушился давеча на Блинчука, когда он попытался открыть шкаф для документов с своём новом кабинете… Шланг к маске подсоединён не был, дыхательный мешок отсутствовал. Сверху на лицо-маску наползал козырёк большого капюшона, ломко сверкающего на солнце «нейтралки» гранями кожзаменителя. И дальше ниспадал толстенный, с первого взгляда чёртово-кожаный, чёрный-пречёрный плащ. Поддельно сверкающий в разных своих местах также.

Пошито одеяние было явно вручную. И чёртовой кожи в нём было меньше половины. Детали выкройки грубо сшивала проволока в оплётке, а в особо важных местах были видны крепления самодельными скобками из проволоки толстой медной. Плащ выглядел крепким, но каким-то домотканым. Не фирменным. Это сильно снижало величие огромной фигуры, виден был за суперменом из Голливуда, свободно гуляющим по самой опасной в мире территории, старательный неумелый советский человек, прямой потомок Эллочки-Людоедки из истерического фильма Захарова. Майор Коростылёв – Блинчук знал его ещё лейтенантом по 16-ой заставе – обладал острым глазом и быстрым умом. И был хорошо начитан. Офицерский интеллигент. Если не знать, сколько народу он положил в бою. Но далее о Папаше.

Ощущение провинциальности облачения поддерживалось видом оружия, увешивающего грандиозный плащ, как ёлку украшения. Из десятка стволов, разными способами притороченными, привязанными, примотанными и чуть ли не прибитыми к коже, настоящим был только один – потёртый РПК с коробчатым магазином, висящий на груди Папаши как «шмайссер». Все остальные были игрушечными. Там была и пластмассовая базука, стреляющая шариками, и зелёный ствол от пластмассового «максима» был, и бело-серый уродец на батарейках с подствольной пружинной ракетницей, с которым когда-то сын Блинчука наотрез отказался идти во двор играть в войнушку, был тоже. Были и явные самоделки из дерева. Была даже поджига размером с обрез из фильма про Павку Корчагина. Стук-стук в стекло… «Кто там?» Бах!

Самодельным был и каркас для сиденья девочки-девушки. Там участвовали пара велосипедных рам, корзина от детской коляски, куча проволоки и массажные насадки на автомобильные сиденья. (Девушку целиком разглядеть Блинчук не мог. Полные обнажённые руки обнимали плечи исполинского плаща, короткая голая шея, круглое внимательное лицо над лысиной шлем-маски, несколько богатых прядей волос, стекающих по щекам из-под лыжной шапочки. Вдруг Блинчук вспомнил, что сейчас середина ноября, и ощутил, как ему жарко, и сообразил, что это странно, что это тоже спецэффект…)

– На вид мы с папой цирк да и только, верно, товарищ полковник? – сказала девушка-девочка голосом старой ведьмы. Папаша переступил с ноги на ногу. – Клубный реквизит, организация народных гуляний. Профессия – массовик-затейник! Но не огорчайтесь. Здравствуйте! На правах старожила приветствую вас на нашей планете!

Блинчук откашлялся, снял с плеча ремень АКСУ и поднялся на ноги. Сиденье под ним громко хлопнуло, поднимаясь. И ему показалось, что Папаша одновременно с хлопком подрос. Опять Блинчук смотрел на него снизу вверх.

– Добрый день вам обоим, – сказал он. – Я могу подойти к вам и поздороваться?

– А почему нет? – спросила девушка. Девочка. – Вы гораздо радиоактивней, чем мы.

Спрыгивавший в этот момент с кузова, Блинчук сбился с ноги и потянул в ней что-то, в лодыжке. Сдержал матюк. Прихрамывая, приблизился к инопланетной паре. Пока он шёл, Папаша вдруг как-то уменьшился. Блинчуку захотелось протереть глаза, тем более, что это только что почти вошло в привычку. Не было в Папаше двух с половиной метров, конечно, даже двух не было. Он был всего на полголовы выше Блинчука. Мираж, что ли? А при такой жаре… Да что за перематерная мама со мной творится?!

Папаша протягивал навстречу руку. Блинчук только успел заметить сильно вросшее в толстый безымянный палец обручальное кольцо, и последовало оглушительное рукопожатие, перенесённое, впрочем, Блинчуком легко, у него и самого рука была лопата.