В погоне за золотом Измира - Лоуренс Блок

— Солгите мне, Ивен.

— Возможно, я вернусь в Ирландию, приеду в Крум.

— Хорошо!

— И, возможно, да поможет мне Бог, я найду здесь свою веру.

— Какой вы сладкоголосый лгун. Еще одна ложь. Кого вы любите?

— Я люблю тебя, Нора.

Через люк мы тихонько забрались в мое гнездышко под крышей. Я затащил лестницу, поднял люк, закрепил его палкой. Никто нас не услышит, заверила она меня. Отец и брат спят как убитые, а стены практически не пропускают звука.

Она не разрешила мне зажечь свечу. Скинула халатик в уголке и забралась ко мне под одеяло. Мне пришлось еще много лгать о любви, пока, к взаимному удовольствию, мы не утолили любовную страсть.

Я выяснил, не без облегчения, что не был первым лжецом в ее жизни.

Она поспала всего несколько минут. Когда проснулась, нашла мое лицо, мы поцеловались.

— Крошечный грех, — хохотнула она.

— Совсем это и не грех.

— Если в я родилась, чтобы быть безгрешной, меня отдали бы в монастырь, а кто бы тогда заботился о папе?

Она выскользнула из-под одеяла, надела халатик, открыла люк, начала спускаться по веревочной лестнице.

— Теперь ты уснешь, — донеслось до меня.

Глава седьмая

За время, оставшееся до завтрака, я прочитал биографию Роберта Эммета и несколько глав из «Жития святых». Примерно в половине шестого вышел из коттеджа. От земли поднимался туман. Воздух пропитался влагой. Дождь прекратился, но, похоже, мог начаться в любую минуту.

В самом начале седьмого Нора спустилась на кухню, начала готовить завтрак. Одетая в свитер и юбку, она вся сияла. Минут через десять появились ее отец и брат. Мы поели сосисок с ветчиной, выпили крепкого чаю.

Вскоре я вновь остался один. Том отправился в Лимерик, чтобы вернуть велосипед мистеру Малриди и забрать мой костюм и паспорт. Нора ушла в церковь и по магазинам, а Долан — на работу, ремонтировать дорогу к югу от города. Я вооружился пачкой бумаги и стопкой конвертов и начал писать шифрованные письма. Я решил, что уезжать надо побыстрее, чтобы некоторые из моих будущих хозяев представляли себе, что за гость к ним пожаловал. Маршрут я еще не выбрал, пока не знал, какие границы мне предстоит пересечь, поэтому писал в расчете на несколько вариантов, то есть и людям, с кем мог и не свидеться. Жили они в разных странах, от Латвии до Испании, и представляли собой весь политический спектр, от португальского анархо-синдикалиста до монахини в Румынии, жаждущей восстановить монархию.

В текстах я, разумеется, избегал конкретики. Некоторые из моих потенциальных хозяев жили в странах, где соответствующими службами просматривались все письма, поступающие из-за границы, в других иные службы старались знать все и вся о каждом из граждан. Разнообразием письма не радовали. Несколько строк следующего содержания:

"Дорогой кузен Питер!

Прежде всего спешу сообщить, что моя племянница Кристи празднует рождение своего первенца, мальчика. Я хочу поспеть на крестины, путь предстоит долгий, но я смею надеяться на радушный прием и крышу над головой, если ночь застанет меня в твоем городе.

Искренне твой,

Антон".

* * *

Менялись лишь имена и построение фраз, в зависимости от того, в какой стране жил получатель (писал я, разумеется, на его родном языке). Закончив последнее, я запечатал все письма и написал на конвертах те адреса, которые помнил. Остальные нужные мне адреса я намеревался узнать в Лондоне. Практически все организации, в которых я состоял, имели там своего представителя.

Естественно, я не мог отправить эти письма из Крума. Мне вообще не хотелось отправлять их из одного города. Но, по крайней мере, я их уже написал.

Вернувшись, Нора постоянно краснела и отворачивалась от меня.

— Мне велено больше не подходить к тебе.

— Как скажешь.

— Ты так легко соглашаешься?

Я рассмеялся и потянулся к ней. Она отпрянула, ее глаза весело блеснули. Я шагнул к ней, запутался в ногах и упал. Она поспешила ко мне, чтобы убедиться, все ли со мной в порядке, я ее поймал, потянул вниз, поцеловал. Она шепнула мне, что я негодяй, и обняла за шею. И тут же нас разнесло в стороны, потому что снаружи послышался чей-то голос и дверь распахнулась. Вернулся Том. Его велосипед, или мой, или мистера Малриди остался на крыльце.

— Мистер Таннер упал, — пролепетала Нора, — я хотела посмотреть, не сломал ли он чего...

Во взгляде Тома читалось сомнение. Он тяжело дышал, лицо блестело от пота.

— Старуха в пабе нашла ваш костюм. Пошла в полицию. Они проследили ваш путь до магазина Малриди, этот болван сказал, что вы поехали в Крум, так что их машина стоит на дороге из Лимерика. На обратном пути я проехал мимо них.

— Проехал?

— Да. V них спустило колесо, и они попросили им помочь. Помочь! Их было двое, и они никак не могли поменять колесо. Я спросил, куда они направляются, и они ответили, что в Крум. Я пообещал им вернуться и помочь, но сам сразу поехал сюда. Скоро они будут здесь, Ивен. Они первым делом заглянут в таверну, а там им скажут, что вы спрашивали, как пройти к нашему дому. Вам надо подняться в свою комнату.

— Я лучше уйду.

— Куда? В Лимерике полиция ждет подмоги из Дублина и Корка. Поднимайтесь наверх и сидите тихо. Они заявятся сюда минут через пять, но не найдут вас, если вы будете в своей комнате.

Я схватил письма и свитер, взлетел на второй этаж, открыл люк, по веревочной лестнице залез в комнату под крышей, втащил лестницу. Том поднял люк и закрыл его на щеколду.

Возможно, я просидел в темноте пять минут, но мне они показались очень долгими. Затем я услышал, как к дому подъехал автомобиль. В дверь постучали. До меня доносились обрывки разговора, пока полицейские обыскивали первый этаж. Потом поднялись на второй, и теперь я уже слышал все. Нора твердила, что никого они не прячут.

— Ваша чертова И-эр-а[11], — бурчал один из полицейских. — Разве вы не знаете, что война закончилась?

— Она еще не начиналась, — бросил Том.

Второй полицейский чем-то постучал в потолок.

— Я прятался в таком же доме. Давным-давно, меня тогда разыскивала полиция. Перебывал, наверное, в половине домов графства Лимерик и в трети графства Клэр. Как фамилия хозяина? Долан?

— Да.

— У него я точно прятался. Если я не ошибаюсь, в комнате под самой крышей. Слышишь? Там пустота. Он наверху, я в этом уверен.

— Такова, значит, ваша благодарность, — фыркнула Нора. — Дом Долана спас вам жизнь, а теперь вы про это забыли и предаете дом.

Полицейский, похоже, поворачивал щеколду. Я просунул палку в кольцо, так что люк не открылся.

— Это было давно, — услышал я его ответ.

— А у благодарности, значит, короткая память?

— Очень давно. И чего помнить прошлое?

Он дергал и дергал люк. Я не знал, выдержит ли палка.

— У нас теперь республика, — добавил второй полицейский. — Свободная и независимая.

— Свободная и независимая республика под пятой кровавого английского парламента, — это уже Том.

— Скажешь это на митинге. Или на параде. Полицейскому удалось крепко ухватиться за люк. Я уже чувствовал, что палка вот-вот сломается.

— Вы напрасно теряете время, — в отчаянии воскликнула Нора.

— Неужели?

— Он был здесь, но ушел рано утром.

— И каким-то образом сумел закрепить люк, не так ли?

— На такой мякине честного ирландского полицейского не проведешь.

— А такие бывают?

— Ты это о чем?

— Я про честных ирландских полицейских...

В этот самый момент палка переломилась и люк откинулся вниз. Полицейский, естественно, свалился на пол. Второй поднял руки, схватился за нижний конец веревочной лестницы, потянул ее на себя. Я стоял сбоку, в темноте. Я видел все, а вот меня они заметить не могли.

Полицейский, который боролся с люком, поднялся на ноги. Второй повернулся к нему, доставая из кобуры револьвер.

— Подожди здесь. А я полезу за ним.

— Ты уж поосторожнее, Лайам. Он крепкий орешек.

— Не волнуйся.

Мне внезапно вспомнился мужской туалет в аэропорте Шеннона. Я затаился, наблюдая, как полицейский поднимается по веревочной лестнице. Одной рукой он цеплялся за перекладины, в другой держал револьвер. Его глаза не сразу привыкли к темноте, так что я остался для него невидимым, когда он посмотрел на меня. Наверное, в его организме не хватало витамина А.

Я глянул вниз. Второй полицейский, задрав голову, стоял у веревочной лестницы. Том расположился слева от него, Нора, с отчаянно сжатыми кулачками — в нескольких футах справа. Я перевел взгляд на поднимающегося по лестнице полицейского. Он уже добрался до последней перекладины, ступил на пол, выпрямился и вскрикнул от боли, ударившись темечком о низкий потолок.

Я схватил его за плечи и толкнул. Он распластался на полу, а я, как десантник-парашютист, прыгнул вниз. Увидел между своих ног изумленную физиономию второго полицейского.