Тело черное, белое, красное - Наталия Вико

Мое сердце скок да скок,

Поцелуй меня разок! Э-ээх!

Широко улыбнулась беззубым ртом.

– Ступай, ступай, подруга! – проговорил ей вслед Иван Иванович, вытирая слезы. – Я тебя в конце дежурства поцелую. А то боюсь, ежели прямо сейчас, то с собой не совладаю.

Поликарповна остановилась.

– Гляди-кось! Не забудь, что обещался-то! А то знаю вас, мужиков! Вы только на обещания горазды! – Гордо неся бак, она вышла из комнаты.

Через мгновение из коридора донесся грохот. Встревоженная Ирина выскочила за дверь. Старушка, отряхиваясь и кряхтя, поднялась с пола и принялась запихивать в бак выпавшие бинты.

– Не ушиблись, Поликарповна? – подбежала к ней Ирина.

– Не-е, милая. Склизко. Пол помыла… и – забыла! – сымпровизировала она. – Так это ничаво! Вот, и с полом поздоровкалась!

Ирина, покачав головой, вернулась в докторскую.

– Ну и бабуля… Это ж надо такой жизнерадостной быть!

Иван Иванович затушил папиросу и медленно поднялся с места.

– Да она не так уж и стара – ей ведь и пятидесяти нет. А потом… что ей остается делать? У нее полгода назад мужа на фронте убили. Затем вскоре – старшего сына. А месяц назад младший без вести пропал. Мальчик совсем. Она потому каждый день новых раненых встречает. Надеется. Так-то вот… – Доктор вышел. Ирина осталась стоять посреди комнаты…

Рано утром, приняв несколько подвод с санитарного поезда и два автомобиля санитарной колонны Императорского Автомобильного Общества с ранеными, Ирина вышла из госпиталя. "Сколько их еще будет? Скольких еще мальчиков проглотит война?"

Махнув рукой так кстати проезжавшему мимо ворот госпиталя извозчику, Ирина села в пролетку.

– На Невский, к дому Трояновских. – Она прикрыла глаза. "Господи, как же хочется спать".

* * *

… На ступенях госпитальной лестницы, у лап каменного льва, обхватив голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону, сидела Поликарповна – одинокая седая старуха. Пятидесяти лет.

* * *

…Ирина вошла в дом Трояновских, у которых по-прежнему жила, испытывая только одно желание – поскорее лечь в кровать. Вечером наверняка опять будут гости. Нет, пожалуй, сначала надо выпить чаю, а уже потом – спать.

В доме в этот ранний час стояла сонная тишина. Заспанный, недовольный камердинер в поспешно наброшенном на плечи камзоле, открывший ей входную дверь, казалось, так и не проснулся. Поднявшись по ступеням, она прошла через столовую, увешанную полотнами русских живописцев – в своей страсти к собиранию картин Петр Петрович Трояновский был истинным патриотом. Проходя через галерею с разноцветными витражными окнами к спальне, Ирина, к своему изумлению, услышала в комнате Софи голоса: томный, низкий – Софи и восторженно-возбужденный – Леночки, и тихонько постучала. Дверь распахнула Леночка. Глаза ее лихорадочно блестели.

– Проходи скорее! – Она схватила Ирину за руку и втащила в комнату. – Софи только что приехала и такое рассказывает! Только клянись хранить тайну. Слышишь? Клянись же!

Софи в шикарном вечернем платье полулежала на огромном диване цвета изумруда, утопая в бархатных подушках.

– Садись же, Ирэн. Вон вино на столике. Хочешь?

Ирина покачала головой и с удовольствием нырнула в мягкие подушки… Глаза слипались.

– Видишь ли, Ирэн, тут такие новости… – Леночка замялась, покосившись на старшую сестру. – В общем, Софи… – Она в растерянности замолчала.

– Ах, дорогая, оставь эти условности. Мне теперь, после того, что было, – все равно! Ирэн, дорогая, передай папироску из той коробочки. И аккуратнее, не урони. Это – особые папироски. Они дорогого стоят! – многозначительно проговорила Софи, закуривая. – Скажи, Ирэн, у тебя уже были мужчины? Ты имела связь с ними, я это имею в виду? У Элен уже есть кавалер, так что она понимает, о чем я говорю. Я к тому… – она затянулась, – если нет – тебе слушать не надо. Ничего не поймешь. Это – как разговор с иностранцем на неизвестном тебе языке. О чем он говорит, можно только догадываться по интонации, жестам и мимическим движениям лица, ежели таковые имеются. – Софи расхохоталась, но вдруг, прервав смех, резко села на диване и строго спросила: – Так как? Были?

Растерявшаяся Ирина неуверенно кивнула. Софи, иронически улыбаясь, недоверчиво оглядела ее. Ирина кивнула еще раз. Она просто не могла не кивнуть.

– Отлично! – Софи откинулась на подушки. – Тогда продолжу. На чем я остановилась? Ах да. Итак, девочки, не могу сказать, что "развратна до мозга костей", но кое-что в жизни испытала, поэтому знаю, о чем говорю. С ним невозможно сравнить ни одного мужчину. Ни одного! Он – нечто особое. Я уж не говорю о том, что ему просто хочется… – она бросила испытующий взгляд на Ирину и затянулась папироской, – "отдаваться", ну, это у меня и с другими было. Некоторыми… – Загадочная улыбка скользнула по ее лицу.

Желтоватый дым медленно расползался по комнате. Ирина почувствовала, как стало гореть лицо. В горле слегка запершило.

– Он очень силен. Очень. – Дыхание Софи участилось. – Когда он… входил в меня, – она с силой ударила кулаком по диванной подушке, – тело его напрягалось все, от головы до пальцев ног. Он весь, понимаете, весь был как один огромный… – Поискала в воздухе подходящее слово и, не найдя, небрежно махнула рукой. – Ну, понятно… И все это – на ковре, у зеркала огромного, в самый пол. Мне даже казалось, что зеркало тоже участвовало в этом действе, посылая двойников, повторявших наши движения и удваивавших нашу страсть… – Софи затушила папиросу в хрустальной пепельнице и сладострастно потянулась. – Он словно накачивал меня своею силой, своими необычайными способностями, всем своим могуществом. И вот так, – она медленно провела пальцами по обнаженной шее и мечтательно улыбнулась, – более двух часов. Глаза прикроет, подышит – и снова за дело, со всей страстью. Он – совершенно особенный! Кабы вы знали, какие ощущения он дает…

Ирина почувствовала легкое головокружение. Не хватало воздуха. Пробормотав извинения, провожаемая недоуменными взглядами сестер, она выскочила из комнаты и, подбежав к окну в галерее, рванула на себя раму. Холодный воздух освежил лицо и прояснил голову. "Определенно в папиросках что-то не то. Не иначе травка какая примешана". Прикрыв окно, она вернулась в комнату.

Софи стояла перед сестрой с бокалом в руке. Леночка смотрела на нее с обожанием. Услышав шаги, они повернулись. Показалось, что в глазах Софи промелькнула снисходительная насмешка.

– А, Ирэн… Входи.

– Ирэн, ты пропустила самое интересное! Тут Софи еще такое рассказала… Не поверишь! – Леночка весело взглянула на сестру блестящими глазами. – Софи, повтори, пожалуйста! В двух словах!

– Оставь, Элен. – Софи скорчила гримасу. – Не могу же я все по два раза рассказывать. – Томно потянувшись, она направилась в сторону двери, плавно покачивая бедрами. – Пойду ванну приму. Хватит уж прислуге спать. Проветри, не забудь. А то отец опять меня воспитывать примется… – бросила она через плечо и вышла из комнаты.

Леночка усадила Ирину рядом на диван.

– Ты не представляешь! – громким шепотом проговорила она, наклонясь к ее уху. – Знаешь, что у Софи теперь там…ну, там…внутри?

– Ре-ребенок? – с сомнением в голосе спросила Ирина, мысленно прикидывая, может ли такое быть.

– Какой ребенок, о чем ты?! У нее… там… шарик.

– Какой еще шарик?

– Господи, обычный! То есть не обычный, конечно. Из камня. Обсидана. Кажется, так называется. Теперь шарик все время у нее там внутри будет. Ну, не все время, его и вынуть можно, но ОН сказал, что надо для тренировки наших женских мышц его удерживать там подольше. Потом такие ощущения получаются!.. – Леночка закатила глаза.

– Глупость какая! – смутилась Ирина.

– И ничего не глупость! ОН знает!

– Да кто он-то? – Ирина расстегнула верхнюю пуговицу платья.

– Как?! Ты не поняла? Распутин! Софи имела сношение с САМИМ Распутиным! Представляешь? Она у нас теперь как царица… Та ведь, ты знаешь, тоже с ним… В связи.

– Вранье все это! – нахмурилась Ирина.

– Какое еще вранье? Все об этом знают! Даже наши раненые из госпиталя говорят, что на фронте и то про это слышали! А в синематографе запретили давать фильму, где Государь возлагает на себя Георгиевский крест, знаешь, почему? Всякий раз, как это показывают, кто-то в зале непременно да и скажет из темноты: "Царь-батюшка с Егорием, а царица-матушка с Григорием…"

– Лена! – Ирина решительно поднялась с дивана. – Как вы все можете это пересказывать и втаптывать в грязь самое святое! Я не могу, понимаешь, не могу слушать, когда унижают нашего Государя и Государыню. И как можно сейчас… именно сейчас… перед врагами внешними, внутренними, во время самой грозной войны, которую когда-либо вела Россия! Стыдно, право! Неужели ты не понимаешь, что это – стыдно?!

Леночка растерянно поднялась с дивана. Губы ее дрожали.