Я печален печалью разлуки - Николай Гумилев

Вечер

Как этот ветер грузен, не крылат!С надтреснутою дыней схож закат.

И хочется подталкивать слегкаКатящиеся вяло облака.

В такие медленные вечераКоней карьером гонят кучера,

Сильней веслом рвут воду рыбаки,Ожесточенней рубят лесники

Огромные, кудрявые дубы…А те, кому доверены судьбы

Вселенского движения и в комВсех ритмов бывших и небывших дом,

Слагают окрыленные стихи,Расковывая косный сон стихий.

Май-июнь 1914

«Она не однажды всплывала…»

Она не однажды всплывалаВ грязи городского канала,Где светят, длинны и тонки,Фонарные огоньки.

Ее видали и в роще,Висящей на иве тощей,На иве, еще ДездемонойОплаканной и прощенной.

В каком-нибудь старом доме,На липкой красной соломеЕе находили людиС насквозь простреленной грудью.

Но от этих ли превращений,Из-за рук, на которых кровь(Бедной жизни, бедных смущений),Мы разлюбим ее, Любовь?

Начало 1915

Ответ сестры милосердия

…Омочу бебрян рукав в Каяле реце, утру князю кровавые его раны на жестоцем теле.

Плачь Ярославны

Я не верю, не верю, милый,В то, что вы обещали мне,Это значит, вы не видалиДо сих пор меня во сне.

И не знаете, что от болиПотемнели мои глаза.Не понять вам на бранном поле,Как бывает горька слеза.

Нас рождали для муки крестной,Как для светлого счастья вас,Каждый день, что для вас воскресный.То день страданья для нас.

Солнечное утро битвы,Зов трубы военной – вам,Но покинутые могилыНавещать годами нам.

Так позвольте теми руками,Что любили вы целовать,Перевязывать ваши раны,Воспаленный лоб освежать.

То же делает и ветер,То же делает и вода,И не скажет им «не надо»Одинокий раненый тогда.

А когда с победы славнойВы вернетесь из чуждых сторон,То бебрян рукав ЯрославныБудет реять среди знамен.

Март-май 1915

Средневековье

Прошел патруль, стуча мечами,Дурной монах прокрался к милой.Над островерхими домамиНеведомое опочило.

Но мы спокойны, мы поспоримСо стражами Господня гнева,И пахнет звездами и моремТвой плащ широкий, Женевьева.

Ты помнишь ли, как перед намиВстал храм, чернеющий во мраке,Над сумрачными алтарямиГорели огненные знаки.

Торжественный, гранитнокрылый,Он охранял наш город сонный,В нем пели молоты и пилы,В ночи работали масоны.

Слова их скупы и случайны,Но взоры ясны и упрямы.Им древние открыты тайны,Как строить каменные храмы.

Поцеловав порог узорный,Свершив коленопреклоненье,Мы попросили так покорноТебе и мне благословенья.

Великий Мастер с нивелиромСтоял средь грохота и гулаИ прошептал: «Идите с миром,Мы побеждаем Вельзевула».

Пока живут они на свете,Творят закон святого сева,Мы смело можем быть как дети,Любить друг друга, Женевьева.

Июль 1915

Змей

Ax, иначе в былые годаКолдовала земля с небесами,Дива дивные зрелись тогда,Чуда чудные деялись сами…

Позабыв Золотую Орду,Пестрый грохот равнины китайской,Змей крылатый в пустынном садуЧасто прятался полночью майской.

Только девушки видеть лунуВыходили походкою статной, —Он подхватывал быстро одну,И взмывал, и стремился обратно.

Как сверкал, как слепил и горелМедный панцирь под хищной луною,Как серебряным звоном летелМерный клекот над Русью лесною:

«Я красавиц таких, лебедейС белизною такою молочной,Не встречал никогда и нигде,Ни в заморской стране, ни в восточной.

Но еще ни одна не былаВо дворце моем пышном, в Лагоре:Умирают в пути, и телаЯ бросаю в Каспийское море.

Спать на дне, средь чудовищ морских,Почему им, безумным, дороже,Чем в могучих объятьях моихНа торжественном княжеском ложе?

И порой мне завидна судьбаПарня с белой пастушеской дудкойНа лугу, где девичья гурьбаТак довольна его прибауткой».

Эти крики заслышав, ВольгаВыходил и поглядывал хмуро,Надевал тетиву на рогаБеловежского старого тура.

1915

Солнце духа

Как могли мы прежде жить в покоеИ не ждать ни радостей, ни бед,Не мечтать об огнезаром бое,О рокочущей трубе побед.

Как могли мы… Но еще не поздно.Солнце духа наклонилось к нам.Солнце духа благостно и грозноРазлилось по нашим небесам.

Расцветает дух, как роза мая,Как огонь, он разрывает тьму.Тело, ничего не понимая,Слепо повинуется ему.

В дикой прелести степных раздолий,В тихом таинстве лесной глушиНичего нет трудного для волиИ мучительного для души.

Чувствую, что скоро осень будет,Солнечные кончатся труды,И от древа духа снимут людиЗолотые, зрелые плоды.

Январь 1915

Мадригал полковой даме

И как в раю магометанскомСонм гурий в розах и шелку,Так вы лейб-гвардии в уланскомЕе Величества полку.

1915

Деревья

Я знаю, что деревьям, а не намДано величье совершенной жизни,На ласковой земле, сестре звездам,Мы – на чужбине, а они – в отчизне.

Глубокой осенью в полях пустыхЗакаты медно-красные, восходыЯнтарные окраске учат их —Свободные, зеленые народы.

Есть Моисеи посреди дубов,Марии между пальм… Их души, верно,Друг к другу посылают тихий зовС водой, струящейся во тьме безмерной.

И в глубине земли, точа алмаз,Дробя гранит, ключи лепечут скоро,Ключи поют, кричат – где сломан вяз,Где листьями оделась сикомора.

О, если бы и мне найти страну,В которой мог не плакать и не петь я,Безмолвно поднимаясь в вышинуНеисчисляемые тысячелетья!

Январь 1916

Детство

Я ребенком любил большие,Медом пахнущие луга,Перелески, травы сухиеИ меж трав бычачьи рога.

Каждый пыльный куст придорожныйМне кричал: «Я шучу с тобой,Обойди меня осторожноИ узнаешь, кто я такой!»

Только дикий ветер осенний,Прошумев, прекращал игру, —Сердце билось еще блаженней,И я верил, что я умру

Не один, – с моими друзьямиС мать-и-мачехой, с лопухом,И за дальними небесамиДогадаюсь вдруг обо всем.

Я за то и люблю затеиГрозовых военных забав,Что людская кровь не святееИзумрудного сока трав.

Март 1916

Я и вы

Да, я знаю, я вам не пара,Я пришел из другой страны,И мне нравится не гитара,А дикарский напев зурны.

Не по залам и по салонам,Темным платьям и пиджакам —Я читаю стихи драконам,Водопадам и облакам.

Я люблю – как араб в пустынеПрипадает к воде и пьет,А не рыцарем на картине,Что на звезды смотрит и ждет.

И умру я не на постели,При нотариусе и враче,А в какой-нибудь дикой щели,Утонувшей в густом плюще,

Чтоб войти не во всем открытый,Протестантский, прибранный рай,А туда, где разбойник и мытарьИ блудница крикнут: вставай!

1917

Предупреждение

С японского

Мне отраднее всегоВидеть взор твой светлый,Мне приятнее всегоГоворить с тобою.

И однако мы должныКончить наши встречи,Чтоб не ведали о нихГлупые соседи.

Не о доброй славе яО своей забочусь,А без доброй славы тыМилой не захочешь.

1917

Хокку

Вот девушка с газельими глазамиВыходит замуж за американца,Зачем Колумб Америку открыл?

1917

Девушка

Ты говорил слова пустые,А девушка и расцвела:Вот чешет косы золотые,По-праздничному весела.

Теперь ко всем церковным требамМолиться ходит о твоем,Ты стал ей солнцем, стал ей небом,Ты стал ей ласковым дождем.

Глаза темнеют, чуя грозы,Неровен вздох ее и част.Она пока приносит розы,А захоти – и жизнь отдаст.

Весна 1917

Любовь весной

Перед ночью северной, короткой,И за нею зори – словно кровь,Подошла неслышною походкой,Посмотрела на меня любовь…

Отравила взглядом и дыханьем,Слаще роз дыханьем, и ушлаВ белый май с его очарованьем,В лунные, слепые зеркала…

У кого я попрошу совета,Как до легкой осени дожить,Чтобы это огненное летоНе могло меня испепелить?

Как теперь молиться буду Богу,Плача, замирая и горя,Если я забыл свою дорогуК каменным стенам монастыря…

Если взоры девушки любимойСлаще взора жителей высот,Краше горнего ИерусалимаЛетний Сад и зелень сонных вод…

День за днем пылает надо мною,Их терпеть не станет скоро сил.Правда, тот, кто полюбил весною,Больно тот и горько полюбил.

Весна 1917

«Вы дали мне альбом открытый…»