Убийца из города абрикосов. Незнакомая Турция – о чем молчат путеводители - Витольд Шабловский

Сигарета

Я сопротивлялась. Сказала, что не буду работать. Парень, стоявший в дверях, страшно меня избил. Потом изнасиловал. Мне не давали ни есть, ни пить. Может, я выдержала бы и дольше, если бы дали хоть закурить.

Не дали. Через десять дней я начала работать.

В Турции проституция легальна. Якобы это помогает защитить женщин. Может и так, но никто этого не контролирует! Тогда еще не использовали презервативы. Врача я видела раз в несколько лет, потому что у него была договоренность с хозяином, и он подписывал наши медицинские книжки, никого не осматривая. Врач появлялся, только если нужно было сделать аборт. После аборта девушка на несколько дней получала красную повязку. Это значило, что можно не работать.

В другие дни повязка была черная. Значит, мне нужно было обслужить тридцать клиентов. Но приди тридцать первый, я должна была обслужить и его.

Если из меня текла кровь, давали тампон.

Как-то раз не приехали девушки из другого города. Мне пришлось обслужить семьдесят шесть мужчин. Приходили все. Полицейский, чиновники, даже мусорщики. Двое умерли в моей постели от сердечного приступа.

Топор

Картина, которую я буду помнить до конца жизни, — это Озлам и ее отрубленная голова. В бордель ее продал брат.

Озлам забеременела. Решила, что будет рожать. Сутенер позвонил ее брату, чтобы тот отдал ему деньги.

Брат разъярился. Пришел с топором. Когда я вошла в салон, Озлам лежала на диване, а ее голова — в метре от нее.

Торт

Мы смотрим фильм, снятый больше десяти лет назад. На стульчиках сидит дюжина женщин. Нарядные, накрашенные, неестественные. Следующий кадр. Невеста в белом платье сидит рядом с женихом. У него на голове копна черных вьющихся волос.

Следующий: невеста режет большой торт. Кто-то пытается танцевать, но все выглядит абсурдно.

Это была моя третья свадьба. Свадьба мечты. Был оркестр, четырехметровый торт с женихом и невестой сверху, подружки невесты. Такой торт я видела в детстве на свадьбе двоюродной сестры.

Не было только детей, которые обычно несут фату. И никого из родственников.

Жениха звали Махмут. Он был моим клиентом. Приходил и приходил, пока наконец не сделал мне предложение. В публичном доме сказали, что я могу уйти, если верну им долг. Считают так: из зарплаты вычитают за еду, ночлег, электричество. И под конец месяца оказывалось, что они мне ничего не должны. Я заплатила им столько, что можно было купить квартиру и хорошую машину. Мне разделили долг на части. Я выплачивала его несколько лет. Но наконец я была свободна!

Телевизор

Нашу свадьбу показывали по всем каналам. “Айше и Махмут — пара из публичного дома”, — писали газеты.

После стольких лет в публичном доме приходится заново учиться жить. Забыть об абортах и кровотечениях. Вспомнить, как нужно готовить и убирать.

Махмут не стал мне хорошим мужем. Целыми днями он смотрел телевизор. Мне казалось, что его жена — телевизор, а не я.

Через месяц он впервые меня побил. Второго раза я ждать не стала. Сбежала.

Дженнет

Дженнет — так зовут куклу — по-турецки значит “небо”. Айше берет ее на колени, гладит по голове и целует руки. Потом повязывает ей платок. Нет, она не ведет себя, как сумасшедшая, которая верит, что кукла — это ее ребенок. Но Дженнет для нее — символ всех детей, которые у нее могли бы быть. На каждой фотографии, в каждой газете Айше хочет быть с Дженнет.

“Неважно, что с тобой происходит. Все равно окажешься под землей. Когда-нибудь на том месте распустятся цветы, а на деревьях появятся плоды”, — написала Айше в стихотворении, напечатанном на ее предвыборной листовке.

— Труднее всего закрывать глаза, — говорит она, когда мы встречаемся уже после выборов. — Все возвращается во сне. Хуже всего, что у меня снова много времени. Закончились интервью, кампания. Я снова сижу дома одна, и прошлое встает у меня перед глазами. И снова у меня есть только Дженнет.

Эпилог

Айше и Салиха получили чуть меньше тысячи голосов на двоих. Мало. Этого не хватило, чтобы пройти в парламент.

Но все же их истории появились в газетах и на телевидении. Они вызвали бурную дискуссию. СМИ начали ратовать за ужесточение контроля над публичными домами. “После их историй мне стало стыдно. Стало стыдно всей Турции”, — написал известный публицист. “Мы не можем брать с этих женщин налоги, а стоит им оказаться в беде, бросать их на произвол судьбы”, — написал другой. “Якобы для турка женщина — святое. И я спрашиваю: где находятся клиенты публичных домов, когда бывшие проститутки умирают с голоду? Разве их не нужно уважать?” — заключал третий.

Для Турции торговля женщинами — женами, сестрами, подругами — настоящая чума. По данным исследования, проведенного в городе Диярбакыр с миллионным населением, в нем в течение года с этого живет как минимум четыреста семей.

Под Араратом

1

— Нас все ненавидят, — Мустафа мочит усы в пиве Efes и обводит взглядом окружающие лица. Настроение у него испортилось — пожалуй, третья кружка была лишней. Так, увы, бывает почти всегда, когда турок хочет обмануть Аллаха и выпить за его спиной немного алкоголя. Я понимающе киваю головой и вместе с ним разглядываю сидящих в зале.

В углу веселится компания бельгийцев. Они только что вернулись с восхождения на Арарат. На это у них ушло примерно четыре дня, и сейчас они фотографируются на прощание, смеются, а лица у них загорелые, как у индейских разведчиков.

В другом углу под картой региона пятеро мрачных мужчин в шароварах с мотней на уровне колен разливают бутылку анисовой ракии. У одного из них на голове чудесная шапочка с помпончиком.

— Курды, — шепчет Мустафа, хоть это ясно как божий день. Мы находимся в регионе, где именно они, двадцатипятимиллионный народ без собственного государства, составляют большинство. — Они нас ненавидят сильнее всех. Взгляни, что они тут понавешали.

Над барной стойкой, как и по всей Турции, висит портрет Ататюрка. Это нормально. Но в глаза бросаются флаги курдского повстанческого движения PKK[7]. Рядом — портрет его лидера Абдуллы Оджалана, который уже несколько лет сидит в турецкой тюрьме.

— Да как они смеют! Я им разнесу на хрен этот бар! — горячится Мустафа. Чуть громче, чем следовало. Курды, сидящие под картой, поднимают головы и выжидательно на нас смотрят. Мустафа здесь единственный турок. А господа в шароварах выглядят так, будто в карманах у них ножи, гранаты и калаши. Если мой приятель не уймется, достанется нам обоим. В лучшем случае обойдется разбитым лицом. В худшем — мы уедем отсюда в пластиковых мешках. Такое уже случалось.

2

Забегаловка стоит почти на склоне Арарата, на окраине города Догубаязит.

Крайне неудачное место, чтобы затевать драку. Здесь сходятся границы Турции, Ирана, Армении и Азербайджана. Здесь можно встретить туристов, контрабандистов, торговцев людьми, проституток и даже якобы шпионов. На склонах Арарата не раз собирались курдские партизаны, чтобы начать антитурецкое восстание. Поэтому вокруг окрестных городков расположены военные гарнизоны, а на городских заставах стоят солдаты.

Еще здесь можно встретить безумцев, перекапывающих окрестности в надежде найти Ноев ковчег. Согласно легенде, после потопа он остался где-то тут. Курд за барной стойкой рассказывает о японце, которого недавно загрызла стая диких собак. У него были военные карты, металлоискатель с высокой чувствительностью и Библия на японском с выделенным местом о потопе.

— Он вышел из машины, сделал от силы шагов десять, и тут они на него набросились. Один пес перегрыз ему артерию, — говорит бармен и продолжает разливать алкоголь.

3

— Витольд, а Польша турок уважает? — внезапно спрашивает Мустафа, и я пользуюсь случаем, чтобы отвлечь его внимание от курдов, их флагов и их предводителей.

Я рассказываю ему историю о султане, который во времена разделов Польши все время спрашивал, прибыл ли посол из Лехистана. О Пилсудском, тепло и с уважением относившемся к Ататюрку. О польской деревне на берегах Босфора, которая еще совсем недавно славилась как единственное в Турции место, где в домашнем хозяйстве разводят свиней. Короче говоря, дорогой Мустафа, Польша уважает Турцию как никто другой.

Мустафа счастлив. Он с удовлетворением кивает головой и говорит, что в таком случае мы обязаны выпить за польско-турецкую дружбу.

Позже он просит меня рассказать о моем путешествии. Что тут расскажешь? Я окончил университет, собрал рюкзак и вместе с однокурсницей N отправился в путь, автостопом из Варшавы в Иерусалим. Мы проехали через всю Турцию, Сирию и Иорданию. Затем пол-Израиля. Ругаемся с ней почти что беспрерывно и давно бы уже распрощались, но мы заехали очень далеко, а денег на обратную дорогу у нас нет. Потому мы путешествуем в симбиозе: благодаря N поймать машину легче, а благодаря мне — безопаснее.