Рассказы - Илзе Лоза

Камилу взглянул на могилу и поправил венок:

— Эти противные бумажные розы совсем не пахнут: они неживые. А все моя сестра. Она где-то увидела, как девушки танцевали под музыку с такими венками. А может, они ничего, как вы считаете? Это она придумала поставить венок на могиле у Герцога. Девчонки такие выдумщицы!

— Она и в самом деле хорошо придумала, — подтвердила я. — Венок будет украшать могилу по крайней мере до следующего ливня.

— Завтра я принесу живые цветы, — сказал Камилу. — У нас в саду есть георгины и бамбук.

— Можно еще набрать вереска, здесь в роще его много.

— Ну, так вот. Мы натаскали Герцогу соломы, устроили хорошую подстилку и время от времени ее меняли. Еще мы купили ему овса и сена. Папа прорубил окошко в двери сарая и сверху написал большими белыми буквами «Дом Герцога». Но все равно, первые недели глаза у Герцога были такие же печальные, как в тот день, когда мы его привели, и ржал он так, словно жаловался. Но мало-помалу он начал нас слушаться и отвечать на кивок головою. После нескольких репетиций мы позвали ребят и показали им нашего артиста. Все долго хлопали, а номер с кружкой пришлось повторить три раза. Теперь-то ясно, что Герцогу это было вредно: нельзя давать столько пива маленькому и уже старому пони. Он заболел. Мы пошли с ним к ветеринару, который сразу осмотрел у него зубы. По зубам он определил возраст Герцога и сказал: «Он уже старенький, бедняга».

Папа купил тележку, и мы стали запрягать в нее Герцога. Наш дом стоит на улице, которая выходит в тупик, поэтому у нас очень тихо: нечего бояться, что мы угодим под трамвай, автобус или пожарную машину. Конечно, в тележку мы никогда не садились: у Герцога не хватило бы сил ее свезти. Мы как будто в ней сидели, а на самом деле бежали рядом.

Герцог совсем к нам привык. Даже мама его полюбила. Вот только когда наступали каникулы, нужно было решать, куда девать Герцога. Мама ворчала: «Выдумали тоже! Нет бы купить собаку или кошку». Тут нас всегда выручал наш сосед — хозяин транспортной конторы, который живет напротив. Он часто выходил посмотреть, как Герцог везет тележку. Этот сосед давал нам грузовик, чтобы перевезти пони в горную деревушку, где мы обычно проводим лето. В углу грузовика оставляли просторное место для Герцога. Но ему эта поездка все равно не нравилась. В деревне он жил в дровяном сарае, где в дождь текла крыша и дверь билась на ветру. Считается, что шетландские пони легко переносят холод и дождь. На самом деле в старости им больше по душе хорошая погода, как и всем лошадям.

А вообще-то мама редко ворчала на Герцога. Каждый год мы праздновали день его появления у нас, и она даже пекла торт и вешала на шею Герцогу венок. Торт был для нас, а для Герцога — тарелка с кусочками сахара.

Так мы и жили. Но у Герцога стали появляться на ногах шишки. Сначала они вылечивались, а потом уже не исчезали. С той поры он не покидал свой домик и не высовывал, как прежде, голову в окошко. Он глядел на нас с таким отчаянием, что однажды моя сестра не выдержала и расплакалась.

Настал день, когда ветеринар предупредил нас, что наш пони скоро умрет. Я пошел к Герцогу, погладил его и сказал: «Знаешь, Герцог, ты мой самый лучший друг. Я тебя никогда не забуду. Мы отвезем тебя на кладбище на той самой тележке, которую ты так хорошо тянул». В ответ он тихонько, совсем-совсем слабо, заржал. Я думаю, он хотел сказать: «Ты тоже мой самый лучший друг, Камилу. Спасибо тебе за все». Вскоре он умер.

Камилу замолчал. Я тоже помолчала, а потом сказала:

— Как хорошо, что Герцог провел последние годы у вас. Если бы Мариу Титу оставил его у себя и возил с ярмарки на ярмарку, бедный пони не протянул бы и полугода.

Камилу взглянул на меня очень серьезно:

— Я об этом не думал. Как вы считаете, Мариу Титу мог на нас вчера обидеться?

— Вы были не очень-то приветливы, — ответила я ему.

— Он вам пожаловался?

— Да нет, он больше думал о Герцоге, чем о вас. По дороге в город он рассказал мне его историю.

— Мне бы тоже хотелось ее услышать.

— Тогда проводи меня, а я тебе расскажу, что знаю.

Мы пошли с Камилу, как накануне шли вместе с Мариу Титу — циркачом. Но на этот раз историю Герцога рассказывала я, начав с того дня, когда богатый помещик дал в газете объявление о продаже шетландского пони.

Когда мы добрались до города, я как раз рассказывала о том, как Мариу Титу решил продать своего пони на базаре. Камилу помолчал, а на прощание сказал:

— Я найду Мариу Титу на ярмарке и расскажу ему, как Герцог жил у нас и как он умер.

— Передай ему от меня привет, — сказала я с улыбкой Камилу. Мне хотелось верить, что мы с ним навсегда останемся друзьями.

Комарик и сеньор Находка

Домишко, где жил Комарик, был не крашеный, не беленый. На нем не было черепичной крыши огненного цвета, а вокруг — сада с деревьями и цветами, а в окнах не виднелись красивые занавески… Хотя почему в окнах? Там было всего одно окно. Да и дом был вовсе не дом, и даже не домишко, а просто жалкая лачуга, которую отец Комарика построил своими руками, камень за камнем, и камни эти были нетесаные, серые и плохо пригнанные. Чтобы скрепить их между собою, отец сделал раствор из глины с водой, а вместо лопатки приспособил черепок от разбитой глиняной миски. Стекла и настоящие оконные рамы ему раздобыть не удалось, поэтому он сделал очень маленькое окошко, которое почти не пропускало света. Крышу соорудил из старой черепицы, выцветшей от времени и наполовину битой.

Вот в такой лачуге и жил наш Комарик. Лачуга стояла на дюнах, куда даже во время прилива не докатывалось море, но его рокот был слышен постоянно, и днем и ночью. Летом шум волн был похож на спокойный, веселый плеск, а зимой, в холодные, ветреные дни, море бушевало и пенилось, вздыбливалось, точно хищный зверь, который взбунтовался против холода, непогоды и хмурого неба. Комарик любил море всяким: спокойным и бурным, голубым, зеленым и серым, и как бы оно ни ярилось, он его не боялся, потому что море было для него чем-то знакомым и привычным, таким же, как отец, которого он знал с рождения.

Матери у Комарика не было. Она умерла, когда он едва начал ходить, и он ее не помнил. Он знал мать только по фотографии, которую отец хранил в ящике старого комода. На этой фотографии она была молодая, красивая и смеющаяся. Поэтому Комарику было трудно себе представить, что она умерла.

Единственным другом Комарика был отец, человек угрюмый и немногословный. А Комарик любил поболтать, послушать разные истории. Но отец или работал, или молча сидел на пороге, глядя на море и в просторное небо, которое днем бывало разноцветным, порой облачным, а ночью — темным, пустынным или усеянным звездами. Отвечая на вопросы Комарика, отец говорил самое необходимое, то, что казалось ему главным. Затем он снова надолго умолкал или ронял: «Мужчина не должен болтать лишнее. Учись молчать, Комарик».

Комарик видел, что когда отец глядит на море, в глазах у него тоска. Он знал, что отец вспоминает времена, когда у него была лодка, на которой он рано утром уходил рыбачить в открытое море и возвращался лишь на закате. Иной раз лодка была полна рыбы, а бывало, что она приходила почти пустая. Однажды во время ужасной бури море в ярости перевернуло лодку, уволокло ее и вдребезги разбило. Отец чудом уцелел, с трудом добравшись до берега среди бушующих волн.

У отца не было денег на новую лодку, и тогда он поступил в рыбацкую артель, которая выходила в море на большом траулере, принадлежавшем рыболовецкой компании. Но из-за болезни ему пришлось уйти из артели. Теперь он зарабатывал на хлеб, собирая морские водоросли и высушивая их на песке перед лачугой. За водорослями приезжали на телегах крестьяне и развозили их по полям как удобрение. Платили крестьяне мало, потому что были такие же бедные, как отец Комарика.

Эти морские водоросли называются «саргассум», они очень длинные и напоминают целлофановые ленты — красные, фиолетовые, коричневатые, ярко-зеленые и даже розовые. Одни из них растут в открытом море, другие — возле берега на скалах, под толстыми пластинами, в которые они, словно когти, пускают свои корни. Море вырывает их оттуда и выбрасывает на берег.

Комарику нравилось смотреть, как отец надевает пальто и идет собирать водоросли. Пальто было белое, до колен и с длинным поясом. На голову отец нахлобучивал клеенчатую шляпу с широкими полями. Он босиком входил в море, иногда по пояс, иногда по горло, с большими граблями, которыми захватывал и подтягивал к себе длинные ленты саргассума. На берегу он складывал водоросли в кучу, потом грузил их в корзину и относил вверх по дюне к лачуге. Это была нелегкая работа. Другие мужчины и женщины использовали носилки — большой щит на двух палках, по одной с каждой стороны, за которые берутся два человека — один спереди, другой сзади. Но отцу некому было помочь, потому что Комарик был еще слишком мал, и такая работа была ему не под силу. Поэтому отец носил водоросли в корзине на голове и часто повторял: «Эх, Комарик, если бы ты был уже взрослым!»