Странники в ночи - Марк Ламброн

Что в ней самое потаенное? Не грусть, а смех. Мало кто догадается искать к ней подход с этой стороны. Цветку надо помочь раскрыться. Тину можно развеселить.

Иногда она надевает американские лифчики, те, что расстегиваются спереди, в других случаях — европейские, с крючочками сзади. Мне больше нравятся американские.

12 мая 1960 года

Пресса: казнь Кэрил Чессман; принцесса Маргарет отправляется в свадебное путешествие на яхте «Британия». Фотографии близняшек Росселлини, Изотты и Изабеллы, причесанных как мама — под Жанну д'Арк.

Марлен Дитрих впервые после окончания войны выступила в Берлине. Как ее встретили? Плакатами и криками: «Raus!»[8], «Marlene go home».

19 часов. Жду Тину на террасе кафе «Доуни». На виа Людовизи цветут деревья. Мимо идут девушки в блузках, обрисовывающих груди, с голыми ногами, виляя задом — из-за высоких каблуков. Во Франции на тебя не охотятся так откровенно. Со стороны Порта Пинчиана подъезжает синий «феррари»-купе и тормозит у тротуара, перед зеваками. Оттуда, привлекая всеобщее внимание, выходит Эльза Мартинелли. Этакая загорелая креветка в широченных брюках, с копной коротко остриженных волос, с замашками суперзвезды, хотя ее можно так назвать только с большой натяжкой. Она что-то говорит другу, сидящему на террасе, потом снова садится в машину и уезжает по направлению к виа Лацио. Как облачко — налетела и пропала.

В соседнем кафе из музыкального автомата льется песня:

Put your head on my shoulder,Whisper in my ear, baby,Words that I long to hear, baby,Tell me that you love me true[9].

Я разглядываю людей за столиками. Каждый из них — как персонаж немого фильма:

— мужчина в кепке яхтсмена, синем блейзере, в белых мягких туфлях. Лет шестьдесят, кудрявая шевелюра. Его супруга — розовые круглые очки, платье с узорами из орхидей — прижимает к себе сумочку. Он пьет пунш, она — гренадин;

— итальянец лет тридцати, короткая стрижка, темные очки, светло-серый костюм, короткий габардиновый плащ на спинке стула. Делает вид, будто читает газету, а на самом деле глазеет на женщин, проходящих по улице. Кампари с содовой;

— женщина с белыми волосами, впалыми щеками, величавыми движениями. Хлопчатобумажное платье, африканские браслеты. Угловатая, скандинавского типа, смахивает на баронессу Бликсен. Коктейль «Кровавая Мэри»;

— двое усталых бизнесменов изучают деловые бумаги, лакомятся оливками. Шотландское виски со льдом;

— три итальянки лет двадцати пяти, в темных очках, поднятых на лоб, сидят нога на ногу, тихо покачивая туфелькой. Бросают выразительные взгляды, явно приглашая завязать беседу вроде: «Ну и жарища, верно?» Мятный ликер с водой;

— священник, приехавший в Рим на экскурсию. Грубые ботинки, черная сутана. Вытирает потный лоб батистовым платком. Из-под ватиканской газеты «Оссерваторе романо» выглядывает иллюстрированный журнал. Минералка «Санпеллегрино».

19.30. Тина выходит из такси. На ней платье на тонких бретельках, в синюю и белую полоску, с синим поясом, и синие туфли. Все смотрят на нее. Тина не хочет оставаться в «Доуни». Мы идем по виа Венето в сторону пьяцца Барберини, где я припарковал машину. Я несколько раз целую ее, она так чудесно отвечает мне. Ее красота, свежесть ее губ.

На углу виа Ломбардиа мы видим девочку лет девяти, в белом платьице и лакированных туфельках, она тащит за собой игрушечную деревянную тележку. Тина улыбается ей и говорит мне: «Вылитая я — десять лет назад».

Тщеславное удовольствие, какое испытываешь в Риме, прогуливаясь с очень красивой женщиной:

1) У итальянцев принято оценивать влиятельность человека по внешним признакам: марка автомобиля, на котором он ездит, женщина, которая его сопровождает, костюм, который он носит.

2) Когда они видят красивую, но недоступную для них женщину, желание превращается у них в обиду. Атмосфера становится приятно наэлектризованной.

3) Женщина это чувствует. От взглядов, полных желания, она пробуждается, раскрывается, как цветок. Этот город — как оранжерея.

20.30. Ужин в траттории недалеко от пьяцца Навона. Я пытаюсь растолковать Тине, что за события волнуют сейчас французов. Похищение Эрика Пежо, интриги Буссуфа, предстоящий спуск на воду лайнера «Франция». Но ей на все это начхать. Ее пригласил позировать американский фотограф Доналд Силверстайн. Она довольна, называет меня Джек. Мы много пьем.

21.30. Площадь Кампо деи Фьори. Пахнет капустными листьями и раздавленными апельсинами, плавающими в сточной канаве. Мы с ней целуемся у статуи Джордано Бруно.

22.15. Праздник в квартире друзей на виа делла Строцца. Среди гостей много австрийцев и немцев. Даже сейчас, в разгар весны, кажется, что они приехали на санях, запряженных пони с колокольчиками. Молодые люди похожи на кинозвезду Карлхайнца Бёма: вот-вот побегут по альпийским лугам вдогонку за пастушками. Девушки одеты в платья, купленные на виа дель Тритоне, на руках, шоколадных от крема для загара «Нивея», — широкие браслеты. Они пышут здоровьем, но спиртное их возбуждает. Играют в blind kiss — поцелуй вслепую (девушке завязывают глаза, и все по очереди целуют ее, а она должна узнать губы своего возлюбленного). Кругом раздается жирный, звучный смех. Музыку ставят только медленную. По углам обнявшиеся парочки; кто-то напился и заснул прямо в кресле. Я гляжу на немок. Когда они целуют, то делают это с искренним убеждением, словно принимают лекарство. Наверно, в детстве, сразу после войны, им пришлось туго. Но кто сейчас об этом помнит? Сейчас в Риме полно приезжих из стран, пятнадцать лет назад воевавших друг с другом. Итальянцы, англичане, французы, немцы, американцы… И всех их примирили общая страсть к «лейке» и кинематографу, книги Перл Бак и пластинки Элвиса Пресли.

Вот опять поставили новую запись Рея Чарлза. Медленная мелодия, в оркестре скрипки. Называется «Georgia on My Mind»[10]. Я дважды танцевал с Тиной под эту музыку. И только после этого заметил, что она совершенно пьяна. Я, впрочем, тоже.

16 мая 1960 года

Завтрак с Тиной в снек-баре на виа делла Фрецца. Сегодня так жарко, что мы решили прикупить купальные костюмы. Тина — красный, раздельный, от Valisere. Я — плавки от Jentzen. Идем в купальню Чириола, бассейн на реке у подножия замка Святого Ангела, вроде парижской купальни Делиньи.

Солнце в зените. Служащие не торопятся закончить обеденный перерыв, одинокие дамы не спешат его начать. От жары немного путается в голове, а если закрыть глаза, то всплеск воды, когда в нее бросаются с вышки, доносится словно бы издалека. Мускулистые парни натираются маслом «Таити». Компания подростков хулиганского вида, похожих на мальчишек из Марракеша. Обмениваются солнечными очками, сталкивают друг друга в воду, залезают на вышку и хорохорятся. Время от времени один из них бросает несколько монеток в музыкальный автомат, стоящий возле бара. И каждый раз звучит либо «Неаполитанский сорванец», либо ча-ча-ча «Патриция».

Тина перелистывает немецкий иллюстрированный журнал. Глядя поверх ее плеча, я вижу неестественно яркие фотографии. Магали Ноэль и Капюсин вдвоем разрезают торт. Маленькая Каролина Гримальди бегает по розовому саду. Я пытаюсь выхватить у Тины журнал. Она меня отталкивает. Потом встает и бросается в бассейн. Ныряет, взвихрив хлорированную воду, надувает щеки и пускает пузыри.

Теперь она лежит, растянувшись на махровом полотенце, и сушится на солнышке. Откинутые назад мокрые волосы, темные очки, красные трусики. Я смотрю на капельки воды, которые скатываются у нее по спине и бокам. Похоже на слезы. Одна капелька медленно сползает по правой груди, а потом ее впитывает ткань лифчика. Тина открывает глаза и видит, что я разглядываю ее.

— Bastard![11]

Ночь. Ей по душе все терпкое, неистовое, запредельное: это меня завораживает. То, что в ней есть притворного: грациозная походка, наигранные улыбки перед объективом — исчезает без следа, когда она голая, в постели со мной. Только ее тело — и мое. Возможно, она приехала в Рим, как другие едут в пустыню: к палящему солнцу, слепящему поту, выжженным зноем каньонам.

Когда ей что-нибудь нужно, когда ей нужен я, она выбирает пластинку и ставит ее на проигрыватель. И напевает с задумчивым, но довольным видом. Она говорит со мной, широко раскрывая рот, как голодный ребенок. Она запускает пальцы в волосы, скользит ладонью по вырезу блузки, затем рука спускается ниже. И начинается спектакль, сочиненный и поставленный для меня одного. Рука в такт музыке медленно пробирается под юбку, Тина с вызовом глядит на меня. Я вижу, как ее рука шевелится, Тина молчит, мягким движением откидывается назад. Она совсем рядом, неотрывно глядит на меня таким далеким, таким близким взглядом: может, это взгляд врага?